Год назад мы узнали, как страшно ездить в метро.
Взрыв в вагоне метропоезда между станциями “Автозаводская” и “Павелецкая” унес жизни 40 человек. Еще 100 пассажиров получили тяжелые ранения.
Те, кто побывал в этом аду, не могут забыть его до сих пор.
Не может забыть тот страшный день и машинист поезда Владимир Горелов. Именно его мужество и профессионализм спасли тогда сотни жизней. Контуженный, он удержал состав на рельсах и предотвратил еще большую катастрофу. За что и был награжден орденом Мужества.
А подлечившись, Владимир проявил, наверное, не меньший героизм — вернулся на работу. И каждую смену, когда поезд, набирая ход, уезжает в тоннель с “Автозаводской”, он вновь и вновь переживает тот кошмар.
За год Горелов не дал ни одного интервью. Только для нас он сделал исключение. “МК” навестил героя в его доме в подмосковных Химках.
В небольшой двухкомнатной квартирке очень чисто и уютно. В зале, напротив окна, — большой аквариум с рыбками. В книжном шкафу стройные ряды книг с потрепанными корешками. Невольно ищу глазами орден — бесполезно. Владимир держит его “за семью замками”, в тумбочке. И никогда никому не показывает.
Владимир Константинович живет с мамой. У Горелова есть старшая сестра, Ольга, но у нее своя семья. А вот машинист-герой одинок. “Личная жизнь у Володи, к сожалению, не сложилась, — вздыхает Таисия Дмитриевна. — Так что провожаю и встречаю я его одна”.
— Чай, кофе? — молчаливый, но гостеприимный хозяин старается устроить нас поудобнее. — Наверное, хотите, чтобы я вспомнил тот день? Знаете, взрыв мне почему-то ни разу не приснился. Только вагон все время стоит перед глазами.
* * *
— Я хорошо помню, как провожала его на работу в ту злосчастную смену, — Таисия Дмитриевна и сейчас, спустя столько времени, нервничает, руки ходят ходуном. — Володя заступал вечером. Захлопнула за ним дверь и подумала: “Господи, что-то должно случиться, сердце так ноет...” Чтобы себя отвлечь, пошла на кухню. Я всегда готовила завтрак заранее: пусть сын поест после смены.
— А у вас, Владимир, не было дурного предчувствия?
— Нет, ночь была самой обычной. Это случилось за двадцать минут до пересменки. От “Автозаводской” мы проехали не более 500 метров, как вдруг раздался хлопок, я услышал грохот, и на меня полетели стекла...
От взрыва правое лобовое и боковое стекло бисером рассыпались по всей кабине машиниста. Владимир рванул на себя рычаг экстренного торможения. Визг тормозов заложил уши.
— Что я увидел в тот момент? Знаете, лицо сына. Мелькнуло так перед глазами, мне показалось, он даже приобнял меня. И сразу тепло стало. А потом — едкий дым...
“Машинист, у нас пожар”, — услышал Горелов по спецсвязи крики из второго вагона. Тут же вспомнил: вагон сгорает примерно за семь минут, а значит, менее чем через час от состава ничего не останется.
— О чем вы подумали в тот момент?
— Решил, что главное — не смотреть на часы и не перепутать микрофоны. Если все в поезде услышат о пожаре, будет паника. (В кабине поезда два микрофона: один — для связи с каждым вагоном по отдельности, другой работает на весь состав. — Прим. авт.) Я повторял это себе как молитву, а голова раскалывалась от боли.
Я сообщил, что у меня горит второй вагон, попросил, чтобы отключили высокое напряжение, сказал, что буду выводить людей. Диспетчер Галина Балаболичева среагировала моментально, через три минуты напряжение отключили. Но эти минуты показались вечностью. Я открыл дверь и заглянул в первый вагон.
— Что вы увидели?
— Людей, перепуганных до полусмерти. Они стояли стеной плотно прижавшись к друг другу — ведь в это время составы переполнены.
Получив подтверждение об отключении, Владимир взял в руки микрофон. И пассажиры первого вагона услышали спокойный голос машиниста: “Внимание, я открываю двери, выходите спокойно, лучше в сторону “Автозаводской”, это ближе, до “Павелецкой” около трех километров. — Затем обратился ко второму вагону: — Потерпите, сейчас вам окажут помощь”.
Когда первый вагон опустел, Горелов наконец смог приблизиться ко второму.
— То, что я там увидел, повергло меня в шок. Это была каша из человеческих тел. Те, кто остался в живых, громко стонали и молили о помощи. Вагон раздулся, как бочка, кровь и мелкие фрагменты тел разметало по стенам тоннеля. “Огня нет, слава богу, значит, мы не сгорим”, — сообразил я. Но у пассажиров тлели волосы на голове.
В это время к Горелову подошел офицер: “Помощь нужна, командир?” — “Да, вытаскивайте людей из второго вагона”. Мужчина поставил дипломат, снял шинель и взялся за дело.
Владимир обследовал весь поезд, зафиксировал состав на путях. И постоянно твердил одно и то же: “Я не перепутал микрофоны, как хорошо, что не перепутал, они ни о чем не догадываются”. Ему навстречу уже бежали спасатели и медики с носилками.
Предварительный протокол Горелов подписал в первом вагоне, второй — уже в прокуратуре. А после короткого интервью для СМИ его на “скорой” увезли в 1-ю Градскую больницу.
Таисия Дмитриевна узнала о том, что ее сын вел “поезд смерти”, лишь после того, как увидела его по телевизору. Бледный, но, как всегда, спокойный, он говорил очень тихо. Таисия Дмитриевна не поверила своим глазам. Губы женщины затряслись, и, обессилев, она села в кресло. Из оцепенения ее вывел телефонный звонок. “Мама, это я, привези мне в больницу спортивный костюм и тапочки”, — голос сына был подавленным. “Сыночка, я тебе к завтраку блинчики напекла, а тебя все нет и нет”, — разрыдалась в трубку Таисия Дмитриевна.
Домой Горелов вернулся через месяц.
* * *
Владимир Константинович совсем не похож на машиниста. Скорее на ученого-математика, строгого, даже суховатого.
— Он и хотел быть математиком, — вспоминает Таисия Дмитриевна, улучив минуту, когда сын вышел из комнаты. — Как и его старшая сестра Ольга, учился очень хорошо, был постоянным участником и победителем различных олимпиад. После школы оба поступили в вузы. Ольга — в медицинский, а Владимир пошел в инженеры. Закончив Бауманку, отделение автоматизации и механизации, получил направление на работу в секретный НИИ. А все свои отпуска проводил в качестве пионервожатого в лагере.
— Дети его любили?
— Очень. И он их обожал. Знаете, ведь и в тот злополучный день Володя пошел на работу из-за сына. Поменялся с коллегами, чтобы навестить двухлетнего Виталика именно в день его рождения.
С мамой малыша они расстались сразу после его появления на свет. “Сын для него — единственная светлая полоска в жизни, — вздыхает мать. — Остальные, говорит, все больше черные да серые”.
А в метро Горелов попал случайно в начале 90-х. В связи с болезнью сестры в семье появились финансовые проблемы. Заработка инженера едва хватало на самые насущные нужды. После долгих раздумий Володя ушел на работу в депо простым машинистом.
Всякое бывало за 10 лет работы в подземке, но не было случая, чтоб Горелов потерял над собой контроль или поступил неразумно. “Человек-компьютер, — шутя иногда говорят о нем коллеги. — Мы даже проэкспериментировали — попросили Владимира на память перечислить некоторые технические параметры метросостава. Ответил без запинки, воспроизвел десятки сложнейших цифр. Проверили по справочнику — все точно!” Однажды на станции “Театральная” молодой мужчина нырнул к нему под поезд, как в воду. Горелов среагировал мгновенно. Парня протащило под... вторым вагоном 40 метров, ему оторвало ногу. После отключения напряжения Владимир поставил перемычку между рельсами для замыкания электроцепи на случай, если вдруг возобновится напряжение. А потом тут же полез под вагон и достал бедолагу. Доработал до конца смены, превозмогая пережитый стресс. А когда разбитый и усталый пришел наконец домой, прямо с порога услышал голос отца: “Сынок, бабушка умерла”.
— Как он все это пережил, сама не понимаю, — удивляется мама героя, — никогда ни на что не жаловался, всегда сам справлялся со своими переживаниями.
— Вы знаете, я уже привык, — оправдывается Владимир. — Чего в жизни боюсь? Пожалуй, этого второго вагона. За год до теракта в нем же разорвался воздухопровод. А нет воздуха — нет тормоза. Натерпелся я тогда, пассажиров пришлось долго успокаивать. Но то, что случилось год назад, не сопоставимо ни с чем.
* * *
Сегодня Владимир Горелов снова на работе. Он ведет свой состав под тем же 96-м номером по той же Замоскворецкой линии. И по лицу машиниста не поймешь, какие воспоминания терзают его душу.
— Знаете, пока я находился в санатории, все время спрашивал себя: все ли я сделал правильно, чем еще я мог помочь этим несчастным? Да и сейчас спрашиваю. И не могу найти ответ. Прошу вас, поблагодарите от меня всех тех, кто помогал спасать живых и выносить раненых. А тем, кто потерял своих родных и близких, — мое соболезнование. Я искренне скорблю и печалюсь вместе с ними.
А мне вспоминаются слова тех, кто тогда выходил из тоннеля на поверхность: “Мы не знаем имени машиниста, но он сделал то, что не сделали бы и тысячи психологов. Мы все подчинились ему беспрекословно. Его спокойный голос по связи был нашим маяком”.
На прощание Владимир Горелов показал рукой на маленького смешного лягушонка из керамики, стоявшего на книжной полке.
— Знаете, кто это?
— ?
— Я. Мне друзья подарили и сказали: вот, мол, твоя сущность.
— Но почему? Может, такой же хладнокровный?
Владимир Константинович лишь загадочно усмехнулся.
