В математике есть способ доказательства теорем “от противного”. Прошлый “ФА” был посвящен теме свободы. Но так как “свободу” в чистом виде сфотографировать невозможно, пришлось прибегать к метафоре. И в то же время несвободу снять совсем не трудно. Кадров, впрямую посвященных ей, пруд пруди. Поэтому, для того чтобы еще раз убедиться в ценности одного, стоит внимательно посмотреть на другое, прямо противоположное.
Концентрированное выражение тотальной несвободы — это тюрьма. Невозможность выйти из крошечной камеры, поменять занятие, круг общения, побыть одному и даже самостоятельно выключить свет перед сном. Положение заключенного крайне унизительно именно потому, что он себе не принадлежит.
Фотоочерков о тюрьмах, домах сумасшедших, спецлечебницах и т.д. — очень много. Руки и ноги, протянутые сквозь решетку “на свободу”, можно встретить у десятков мастеров. Иногда удается снять по-настоящему красивый кадр. Так, Чарльз Штейнхеймер в 1947-м забрался куда-то наверх, где ходят охранники, и запечатлел пустой зал столовой, в которой лишь один заключенный пишет письмо домой. Строгий ритм взятых по диагонали бескрайних столов, стерильность помещения и черное живое пятно посередине создают впечатляющий контраст.
Российские тюрьмы во всемирной фототеке занимают отдельное почетное место. Бритые наголо люди в черных ватниках с непередаваемым взглядом в объектив — это наш фирменный стиль. По тюрьме Россия и ее граждане узнаются сразу и безошибочно.
В России всегда к свободе относились, мягко говоря, настороженно. Летописцы времен Ивана Грозного ставили русским царям в пример Дракулу, который “весьма строг и силен был”. Грозный пример понял и вырезал людей на своей территории городами. Особенно пострадал рассадник всяческих вольностей Новгород. Тем не менее Иван Грозный до сих пор считается патриотами весьма почитаемым государем, оклеветанным в результате очередного всемирного заговора.
Любовь к разного рода садистам на троне, по-моему, объясняется очень просто. В крови нашего народа нет стремления к свободе, но есть желание достичь справедливости. Когда все равны, несмотря на происхождение, трудолюбие, образование, способности. А кто может обеспечить такое равенство? Только сверхсильное государство, которому наплевать на любого из своих граждан, будь он хоть трижды заслуженный большевик или даже член Политбюро. Олицетворяют такое понимание справедливости очередные вожди.
Одна беда — справедливость, тотальная и всепобеждающая, невозможна. Невозможна в принципе. И чем больше пытаются добраться до нее, тем страшнее цена. В крайних пределах, как при Сталине, такое стремление просто стоит жизни многим миллионам. Но есть и менее трагические, но не менее показательные примеры. После освобождения крестьян 1861 года община, добиваясь именно справедливости, наделяла каждую семью полосками земли по числу мужчин. Находились эти полоски в самых разных углах, чтобы все по справедливости и никому лучше не было. Но вести эффективно хозяйство было невозможно. При этом община всегда настороженно воспринимала попытки кого-то разбогатеть. Эти “кто-то” мигом стали “кулаками”. Только нищета всех уравнивала.
Но как Иван Грозный довел страну до развала, как нерешенный земельный вопрос обеспечил победу революции в октябре 17-го, а рабские колхозы уничтожили отечественное сельское хозяйство, так попытка пожертвовать свободой даже ради самых великих целей всегда неизбежно приводила, приводит и будет приводить к краху. Рано или поздно это поймут и у нас в стране.
Ельцин первый решился заменить парадигму движения страны — свободу предпочел равенству, но с госстроительством справиться не сумел. Сейчас наступило время реакции. Уже нет сомнения, чем все это закончится. Жаль, конечно, потраченного времени и ресурсов. И очень хочется, чтобы грядущий урок оказался последним.
В фотографиях, отобранных для сегодняшнего “ФА”, только один снимок напрямую относится к нашей стране. В 1959 году в восточном Берлине его сделал выдающийся репортер Рене Бури. Снимок называется “Восточногерманские офицеры на советском военном мемориале 9 мая”. Снимок сделан, когда гэдээровские офицеры, многие из которых наверняка успели повоевать против СССР, в традиционной немецкой форме аккуратненькой колонной заходят на подножие памятника Воину-освободителю. Фотограф смотрит на них сверху через руку какого-то мужчины в штатском. Руку с грязными, грубыми, выпуклыми ногтями. Мы не знаем, кто этот человек. Но он кажется охранником. А люди внизу, ползущие отмечать победу над ними же, заключенными.
Из снимка Бури прямо и недвусмысленно вытекает предсказание всего будущего ГДР. Несвободная, плененная страна хочет только освобождения. И как только руки надсмотрщиков ослабнут, она добровольно прекратит свое существование за неделю. Отдельно надо отметить нашу роль. Освободив Восточную Европу от нацизма, мы могли навеки остаться именно освободителями. Но, выгнав Гитлера, мы во многом решили занять его место. В итоге в бывших странах “народной демократии” нас до сих пор ненавидят больше, чем где-либо еще. И ради чего мы во все это играли? Ведь быть ненавистным надсмотрщиком с грязными ногтями так же омерзительно, как и быть заключенным...
На фотографии Джорджа Роджера другая иллюстрация несвободы. Роджер сразу после войны путешествовал по Африке, чтобы показать миру не умирающих от голода детей, а красивых, сильных людей, их нравы и обычаи. На снимке сценка после выяснения, кто из мужчин племени, живущего на юге Судана, самый сильный. Тот, кто наверху, — выиграл. Его везет на себе проигравший. Победителя ожидают длительные почетные церемонии — его будут обсыпать мукой и молотой корой деревьев. Побежденный все это время будет изображать из себя лошадь. Как он расстроен и унижен, видно по его лицу. Одно радует — его, видимо, не будут использовать в качестве обеда для победителя.
Кто-то воспринимает такие обычаи как живительный источник национальных традиций. Кто-то — как пережитки, мешающие жить. Но факт остается фактом — проигравший несвободен, и ему от этого еще хуже, чем от поражения.
Третий снимок сделал известнейший и поэтичнейший певец жизни нью-йоркских трущоб Леонард Фрид. На его снимке полуголый преступник, только что головой вперед запихнутый на заднее сиденье полицейской машины. Его сильные руки заведены за спину и скованы наручниками. Опять-таки обращают на себя внимание ногти арестанта — они похожи на ногти охранника с берлинского снимка Бури. Еще одна визуальная иллюстрация на тему: охранник и заключенный — суть одно и то же, оба несвободны.
Снимок Фрида прост и выразителен. Несвобода всегда в принципе вот такая: ты в тех или иных кандалах — металлических, идеологических, кандалах традиционного уклада. И пока ты в кандалах, ты не можешь решать сам и нести ответственность за свои действия перед Богом и людьми. Короче, ты не можешь быть по-настоящему счастлив. В этом суть любой несвободы.
