Американская стерва убила нашего ребенка. (Нашего — потому что он из России; она его усыновила.) Она так сильно ударила его по голове, что он потом умер в больнице. Она врала, будто он сам ушибся, но на его теле нашли синяки, и эксперты доказали избиение. Ее арестовали, судили, дали 12 лет тюрьмы.
Случай ужасный. Все мы возмущены. Выступил генеральный прокурор: “Пора поставить под контроль положение российских детей, усыновленных иностранцами. За несколько последних лет иностранцами было убито 13 детей, усыновленных из России”.
Наша страна занята сейчас исключительно Днем Победы. Однако все телеканалы уделяют трагическому факту драгоценное время — показывают американку-убийцу и лицо несчастного мальчика. Это правильно. Он же нам не чужой.
А сколько их там — за границей, где они в опасности, покуда не налажен контроль Генпрокуратуры?
Заместитель генпрокурора в среду сообщил, что “в 2003 году впервые количество наших детей, усыновленных иностранцами (7852 ребенка), превысило число детей, усыновленных гражданами России (7331 ребенок)”.
Про 2004-й и про первый квартал 2005-го он ничего не сказал. Наверное, не успели посчитать.
Вообще, большие числа считать трудно. На минувшей неделе было официально заявлено, что “в России более 4 миллионов беспризорников. Превышен послевоенный уровень 1945 года”.
“Более 4 миллионов” — а на сколько более? На десять тысяч? На сто тысяч? Это же дети. Почему же банки пива подсчитаны гораздо точнее?
По данным Госдумы, ежегодно в России жертвами насилия в семье становится около 2 миллионов детей. Две тысячи из них погибают от рук своих родителей или преподавателей. Уголовная статистика отражает лишь 5—10 процентов случаев избиения детей. 10 процентов из числа зверски избитых и попавших в больницу — умирают.
А те 90 процентов, которые не попали в статистику, — где они? Если повезло — убежали. Если не повезло — закопали, утопили, сожгли. И сколько их — мы не знаем. (На сайте РИА-Новости сообщается, что в России гибнет 200 тысяч детей в год, но мы надеемся, что это ошибка.)
* * *
Мы не знаем, сколько детей погибло во время Великой Отечественной. Мы не знаем, сколько гибнет детей в наше время. Мы измеряем наших детей процентами, а американцы — единицами.
Американская сука получила 12 лет. Наша — за тяжкие телесные, повлекшие смерть, — получила бы 6—8.
Тысячи наших детей убивает не Гитлер, не Сталин, не оспа-холера-цунами.
Это делаем мы сами.
Это мы.
На экранах лицо американки. Мы ее уже запомнили; опознаем в случае чего. Но если бы наше ТВ с тем же вниманием относилось к нам — экраны с утра до ночи были бы заняты лицами родителей-детоубийц. Не чеченскими боевиками, не депутатами Госдумы...
Социологи предполагают, что в России гибнет от десяти до ста тысяч детей в год. От тридцати до трехсот в день. Только из этого и должны были бы состоять новости. Но показывают американку.
Может быть, ее показывают, потому что она моральный урод. Уродство — редкость; многие хотят посмотреть, ходят в Кунсткамеру.
А норма — скучно. Зачем показывать норму? Тридцать в день — это норма.
* * *
Мы так относимся к старикам и детям...
В таких случаях очень не хочется говорить “мы”. Было бы удобнее говорить о “некоторой части общества”, “неблагополучных слоях населения”, “недостатках и недочетах социальной сферы”... Тогда и писать, и читать это было бы легче. (Но мы, даже зная об этом, ничего не делаем, чтобы это изменить.)
Мы так относимся к старикам и детям, потому что они нам не нужны. Они только едят и занимают место. От них никакой пользы.
Раньше старики были нужны, у них был опыт, они давали полезные советы. Теперь нам не нужны советы стариков. Все, что они знают, — из той жизни, которой больше нет. Зачем нам знать, как штопать носки? Зачем знать, как мыть бутылку из-под постного масла? Опыт стариков — мусор. Да и сами они...
Раньше и дети были нужны. Они были гарантией старости. Выкормишь, вырастишь, воспитаешь (чтобы были людьми) — и они будут тебя кормить-поить на старости лет.
Теперь кормит пенсия. Даже если маленькая — на нее больше надежды, чем на детей. Может быть, потому, что не вырастили людьми.
Родители сдают детей в детский дом. Дети сдают родителей в дом престарелых. За весь мир не скажу, но рядом, в Армении, живут те же советские люди. И раньше, при царе, и потом, при коммунистах, и теперь, при капиталистах, — у них нет и не было ни одного дома престарелых, ни одного детского дома. Почему?
Почему в бедной Армении те, кого здесь презрительно называют “армяшки” и еще похуже, — ведут себя по-человечески?
Почему в богатейшей России великий русский народ, или, как теперь модно говорить, “россияне”...
* * *
Американцы — плохие. Но они усыновляют наших сирот, потому что у них нет своих. Дети у них есть, а брошенных нет.
В любом словаре “сирота” — тот, у кого умерли родители. Наш сирота часто имеет полный набор: папа-мама-бабки-дедки. Они его не кормят, бьют, он убегает — вот и сирота.
Все заняты деньгами, зарплатами, депозитами, кредитами. А дети — убыточны. Если б на пособие ребенку мать могла бы с ним прожить — не бросала бы.
Не подсчитаны павшие. Не подсчитаны беспризорники. Не можем, говорит государство.
Будь у меня столько денег, я бы и подсчитал, и накормил, и в хорошие руки пристроил. Объявить, что каждый беспризорник получит 10 тысяч рублей, — и все явятся, месяца не пройдет. Они, конечно, хулиганы и жулики, но мы их сфотографируем, снимем отпечатки пальцев... А если он нас объегорит, ухитрится второй раз получить — значит, умный, его счастье.
На всё про всё хватило бы пяти процентов от распродажи ЮКОСа.
И осталось бы сделать самую малость. Чтобы все продавцы стали честными и не продавали бы детям водку. Чтобы милиция посадила всех наркоторговцев, а суды давали бы педофилам пожизненное.
Невозможно? Но мы и не пытаемся. Проще развешивать праздничные плакаты и показывать по телевизору, как любимые руководители стоят со свечкой, как они целуют стерильно чистых детей, а плохая американка получает 12 лет.
