Николай Кононов. Нежный театр: Шоковый роман. “Вагриус”, 2004.
И какой же русский не любит полной свободы творчества? Николай Кононов этой свободой пользуется с откровенным удовольствием и озорством. Он давно усвоил уроки французских новаторов. По мнению сюрреалистов, лишь экспрессионистический, “нутряной” голос может открыть автору истину. В новом романе Кононова “Нежный театр” “я” рассказчика биографически не совпадает с авторским. Но любую житейскую ситуацию можно смоделировать. А чем будет пробуждена душа героя, что заставит ее блуждать, ошибаться, совершать тяжелые проступки — здесь простор для предчувствий и догадок для таланта писателя.
Комментаторы сочинений Кононова в печати непременно отсылают его творческие ориентации к Прусту, в цикле романов которого “В поисках утраченного времени” повествование вела “инстинктивная память”. Кононов тоже пользуется, условно говоря, “диктовкой подсознания”. В новом романе интуиция героя заводит читателя в такие психологические тенета, где не властен контролирующий разум. Так, он заставляет нас поверить, что чувство родства с отцом, которого герой фактически не знал, проклюнется в нем внезапно, почти по Фрейду.
Юный лирический герой, естественно, не мог философски оценить свои тревоги и мучения плоти. Но ретроспективно, уже став многоопытным паломником за истиной, он дает оценку своему давнему состоянию. В юности и молодости его жизнь осложнял “разреженный галлюционизм прошлого”.
Свою юную потерянность герой определяет образно точно: “Я был продырявлен двумя отсутствиями. Уехавшим отцом... Умершей матерью”. Потерпев не одно крушение в женщинах и женах, пережив жестокий шок собственного суицида, герой-рассказчик начинает свою повесть с конца, принимая из детства, юности и взрослой жизни пронзительные вспышки сознания, видения чувственных желаний. И еще — ожоги эротического опыта.
Густота психологизма и философического любомудрия становится тяжелой для читательского усвоения. Незнание давно умершей матери выливается в навязчивое желание героя приблизиться к ней через половой акт с ее молодой подругой. Вся чувственная физиология, весь этот “нежный театр” сотворены с изысканным мастерством. На мой взгляд, в конце романа, в страницах туманного намека на инцест, автору явно оказалось великовато про-Пруст-ово ложе. Он словно робел и не решался сказать нечто, что заменил молчаливым многоточием.
ЦИТАТА: “Мне мнится, и я не могу уразуметь — святотатство ли это, но я воплощаю в ней свою мать, и я попадаю туда, где уже пребывал однажды. В самом завершенном устье, полном влаги, оно само скользнуло столь благожелательно навстречу мне”.
ГОРЬКИЕ ПОБЕДЫ АМАЗОНОК
Татьяна Егорова. Русская роза. “М.Захаров”, 2004.
Они не из античных времен. Но племя горячих, отчаянных и страстных амазонок не перевелось. Природа позаботилась о сохранении рода красивых, ужасно независимых женщин, для кого жить — значит любить. Но потому они и амазонки, чтоб возлюбленного встречать с перцем, “зарезать... стальным серым взглядом”.
Незабываемо явление в сюжете романа несравненной Графини Титоры, чья речь — бритва, а самоанализ достоин экрана. Искрометно ее признание по адресу своего пьющего мужа, знаменитого кинооператора: “Пообнимаемся, поспим вместе... и на коня! Вцеплюсь в гриву руками и поскачу куда глаза глядят! Я — амазонка, понятно?”
История странной любви рассказчицы-актрисы Антонины к кинорежиссеру соткана из прикосновений и взглядов, полных значения и тайного желания обладать.
Новый роман Егоровой издательство назвало “новым автобиографическим”, напоминая читателям о ее первом бестселлере “Андрей Миронов и я”. На мой взгляд, такое определение сужает романное пространство. Здесь больше мечты, безудержной фантазии и нерастраченной жажды любить, чем фактов биографии автора. Она сама растворяется в природе, а природа — в ней.
Но одинокими ночами, когда сельская свободная природа подсовывает ей, можно сказать, эпические видения, она совсем иная. В ней просыпается печальница русской земли. Сквозь сон услышит она конский топот, пригрезится ей рать рыцарей тернового венца — Белая Гвардия в своем бессмертном жертвенном шествии. И помолится русская баба: “Всех убиенных помяни, Россия”. А уж скоро и помянуть будет некому — зарастает крапивой черноземная опустевшая Костромская земля, рухнула, развалилась деревенька вблизи леса. Кричит, созывает людей героиня: “Помогите!” Да кто услышит?
“Русская роза” — это лирическое путешествие от Арбата до Черного моря, от московского опекушинского Пушкина к нафантазированному памятнику русской бабе с сумками на Тверском бульваре. Велика сила женского воображения. И пригрезит она в снежной мгле фигуру любимого режиссера с огоньком сигареты. Да лучше бы — с огоньком в сердце. Но не дождаться русской женщине искреннего чувства от человека, кому так подошло символическое имя — Фокусник.
ЦИТАТА: “Может быть, на другой планете, — шептала я сквозь слезы, — есть иные законы... жизни. Там не обязательно плакать и так страдать... Я тоже очень устала без вас...”
