Когда король Франции Людовик XIV в 1680 году отправился на войну за испанское наследство, то первым делом почему-то продиктовал указ о... создании театра. Другой завоеватель — Наполеон Бонапарт, сидя в 1812 году в осажденной Москве, тоже подписал декрет о театре. Делать им, что ли, было нечего, когда земля под ногами горела? Да нет, и “Король-солнце”, и покоритель Европы, судя по всему, думали о прекрасном. Прекрасным оказался “Комеди Франсез” — старейший национальный театр Франции. Он существует более 300 лет — и за 300 с лишним лет ни разу не изменил главным, королевским принципам своего общежития. За что другие театры мира поглядывают на него с нескрываемой завистью и пытаются строить свою жизнь по его модели.
Как в “КФ” осуществляется королевская воля? Кто здесь главный и как артист может разобраться с дирекцией, а также многое другое обозревателю “МК” рассказал генеральный администратор (по нашему худрук) “Комеди Франсез” Марсель Бозонне.
1. В июле после 20-летнего перерыва “Комеди Франсез” на Чеховский фестиваль привезет в Москву “Лес” Островского в постановке Петра Фоменко.
— Чехова ставят во всем мире, а Островский — это очень русский драматург. Почему вы выбрали именно его?
— В свое время для меня открытием Фоменко стали его “Волки и овцы”. Я первый раз приехал в Москву в 1993-м и увидел практически все его спектакли, был на открытии его маленького театра. А когда Фоменко взял меня на Воробьевы горы, я увидел панораму Москвы, точно как у Толстого — Наполеон видел золотые купола. “Вот они, ворота в Азию”, — подумал я. Поэтому в данном случае выбор шел от Петра. Мы думали с ним сначала о Мольере, об Ионеско, но в конце концов поняли, что он должен поставить именно Островского. Французские театралы полюбили “Лес”, открыв для себя одновременно Фоменко и Островского.
— В России считается, что у каждого режиссера своя атмосфера на репетициях. Что происходило на репетициях у русского режиссера?
— Было просто трагично. Один из актеров, назначенный на главную роль, умер накануне одной из репетиций. Не могли найти ему замену, потом еще кто-то заболел. В общем — настоящий кошмар. Но Фоменко выдержал, актеры — тоже. Во-первых, Фоменко всегда работает до изнеможения, но у него слабое здоровье, и в какие-то моменты он утомлялся. Но вдруг выскакивал как черт из табакерки и как безумец набрасывался на работу. Сам проигрывает все роли, в том числе и женские — инженю, героини. Да этот человек одержим театром. Артисты были счастливы с ним работать. Им было очень трудно, когда он вдруг уехал. И нужно, чтобы он обязательно снова вернулся.
— А у вас есть к нему предложение?
— Я вам этого не скажу.
2. Пирамида управления “Комеди Франсез” поражает своей скромностью и не страдает перегруженностью. С момента королевского указа театром управляет генеральный администратор, действия которого контролируют сосьетеры (постоянные члены труппы). Разница только в их количестве: в XVII веке их было ровно 27, теперь — 40. Плюс 20 актеров, привлекаемых администратором, называются пансионерами. С 1680 года Франция пережила королевскую власть, империю, республику, а сосьетеры в “КФ” остались. И только на 10 лет они разбежались — на время, когда одни стали роялистами, а другие — республиканцами. Сразу после падения Робеспьера они объединились. И нет такого пансионера, который бы не мечтал стать сосьетером.
— Большая разница в их финансах?
— Да. Сосьетеры имеют базовую зарплату, и часть их зарплаты зависит от посещаемости зала, от сборов, которые мы делаем аудиовизуальными средствами, гастролями. Поэтому они очень заинтересованы в том, чтобы все предприятие хорошо работало. Если пансионеры получают 1700 евро в месяц, то сосьетеры — 4—5 тысяч. Самый высокооплачиваемый имеет до 6 тысяч. К тому же они получают премии за каждый спектакль. У пансионеров же обыкновенная зарплата. Они получают только за спектакль.
— Кто может рассчитывать стать сосьетером?
— Сосьетеры обычно собираются в декабре и смотрят на кандидата: в этом году он в “Платонове” был хорош, в “Баснях Лафонтена” — тоже, это серьезный актер и хороший парень, значит, мы представим его на генеральную ассамблею. Все 40 человек голосуют. Если большинство, то есть 21 сосьетер, скажет “за”, то пансионер станет сосьетером.
— И тогда его жизнь, материальная и творческая, резко улучшается?
— В финансовом плане — да. Но не сразу, а например, через два-три года. В творческом же смысле тоже меняется. Получается, что он создан для этой труппы. Но иногда бывает хуже: став сосьетером, артист расслабляется — построит свой маленький домик, разобьет садик и доволен сидит.
— Сколько лет нужно ждать, чтобы стать счастливым сосьетером?
— По-разному. Три года, пять, семь, десять лет. А иногда так и не станешь им. Каждый год сосьетеры назначают административный комитет, который работает с администратором, в данном случае со мной. Комитет высказывает свое мнение, может критиковать и принимать некоторые решения. Но не все. Этот комитет каждый год в декабре собирается, чтобы решать — кому надо идти на пенсию, кого надо принять в сосьетеры, уйти из пансионеров, а кому повысить зарплату. Им всегда хватало мужества отправлять стариков на пенсию и кооптировать молодых. Это они делают сами: у меня только один голос, а у них семь. Я только слежу, чтобы это было как можно мягче. Ведь это жестоко — сказать человеку: “Для тебя уже все закончено, потому что нам надо по-другому выстроить труппу”. Потому это и вызывает восхищение во всем мире — они сами принимают решение, это составляет их силу.
3. Однако время от времени “КФ” сотрясают внутренние забастовки.
— Как господин администратор решает проблему технических забастовок, которые совершенно не знакомы русскому театру?
— У нас 400 человек персонала — 60 артистов, администрация, техники. Повышение зарплаты становится предметом ежегодных обсуждений. Приглашаются представители всех служб и профсоюз, и забастовка — во французском обществе это способ борьбы, чтобы чего-то добиться.
— Поскольку вы улыбаетесь, я вижу, что вы уже к этому привыкли.
— Это я сейчас улыбаюсь, потому что очередная забастовка закончилась. А вообще совсем это не весело.
— Интересно, как это начинается: останавливается спектакль или забастовщики к вам приходят заранее?
— Да, просто приходят и говорят: “Мы будем бастовать”.
— И что тогда делаете вы?
— Вы ничего не сможете сделать, если техник отказывается нажимать на кнопки колосников.
— Если эти люди недовольны работой, то можно нанять других?
— Нельзя, потому что законом прописано право на забастовку.
— Сколько продолжалась последняя и чем она закончилась?
— 20 дней. Зарплату мы не повысили.
4. — По какому кодексу сейчас живет “Комеди Франсез” — по 40 положениям Людовика XIV или Наполеона?
— Со временем трансформировался устав Наполеона, все видоизменялось, но сохранилась некая преемственность. Людовик соединил две-три труппы, сказал: “Это будут французские артисты”.
— А сохранилась ли система штрафов? У Людовика, например, было написано, что если сосьетеры начинают непочтительно друг с другом разговаривать на собрании, то наказываются штрафом.
— Нет, таких штрафов не сохранилось, но я, пожалуй, снова это введу.
— Существует ли сейчас такое положение, которое предписывало сосьетерам каждый день выходить на сцену? И если артист не выходил, то это становилось серьезным основанием для увольнения.
— Нет, сейчас такого нет. По правде говоря, артист может отказываться от роли, но большинство актеров всегда рады играть в спектакле.
— А вот как разобраться с такой вещью, как человеческое отношение: собираются сосьетеры и решают судьбу одного человека? Однако существуют в театре интриги и какие-то незримые вещи, которые могут влиять. Учитывается ли это?
— Да, конечно. Есть регламент, но человеческая природа остается все той же. Люди могут проявлять себя завистливыми, трусами — это очень неприятно. Могут быть приветливыми, дружескими, великодушными. Одни жаждут искусства, другие — власти. Это, с одной стороны, художники, и такие сильные у них характеры. С другой — дети, которые могут быть очаровательными и в то же время такими безнадежными. Вот когда я отдохнувший, я смотрю на это как на комедию Гольдони. А когда я усталый — это как трагедия. Я думаю: как человеческое существо может быть таким злобным?
— Как поступает директор, если видит, что сосьетеры говорят: казнить, нельзя помиловать?
— …Но не вмешиваюсь в их интриги, хотя это очень трудно. Да, бывают несправедливые решения. Но мне главное, чтобы в творческих вещах было все хорошо.
— В таких случаях вы пользуетесь правом директора?
— Я могу только повлиять на их мнение, но я не обладаю правом решающего голоса: у меня 1 голос, а у комитета — 7. Я могу артистов в театр приглашать, занимаюсь репертуаром. Я могу принять человека, а они могут решить наоборот. Это очень жестоко, но они не отдают своих решений другим. Поэтому, конечно, происходят жестокие, несправедливые вещи — в общем, человеческие.
— Получается, что сосьетеры и вас могут отправить на пенсию?
— Прав таких у них нет. Но они могут объявить мне войну. Могут пойти к министру и пожаловаться. Сказать прессе: “Он плохой”. Если они в действительности недовольны, то они не сдерживаются. Безусловно, руководить “Комеди Франсез” невозможно без поддержки большей части труппы.
5. — Кто в конечном счете определяет репертуар “Комеди Франсез”?
— Я беседую с актерами, рассказываю о проектах. Но все-таки последнее слово остается за мной. Это касается всех залов: Ришелье на 750 мест, сцены “Старая голубятня” (примерно 300 мест). И в самом Лувре, где есть маленький зальчик на 100 мест.
— Какое место в афише “КФ” занимает русская пьеса?
— В 50-е годы часто адаптировали Достоевского, практически все пьесы Чехова, хотя “Платонова” раньше не ставили. Благодаря Фоменко мы смогли поставить Островского.
— Сколько стоит билет в “Комеди Франсез”?
— Недорогие билеты — 28-30 евро.
— Существует ли система льгот, например, для студентов? Абонементная система?
— Конечно, есть. Возможно льготное посещение всех трех сцен.
6. Месье Бозонне, сделав административную карьеру, не оставил актерское ремесло. В “Комеди Франсез” вот уже 8,5 года он играет монопьесу “Принцесса Клевская”.
— Почему вы, успешный актер, предпочли карьеру актера административной?
— 15 лет я был свободным актером, работал в авангардных музыкальных театрах, в современном танцполе. Я был маргиналом. Однажды, когда мне стукнуло 35, мне позвонили и спросили, хотел бы я вступить в труппу “Комеди Франсез”. Но это был не мой мир, я сюда даже не ходил. Но роль была такая замечательная, что я не смог отказаться, — 9-летний мальчик в сюрреалистической пьесе. Я сыграл, и мне так здесь понравилось! На 10 лет я остался в театре пансионером, а потом стал сосьетером. И все 10 лет, проведенные здесь, я думал: остаться мне или уйти? А может, умереть среди молодых героинь, которые будут приходить в мою гримерку?
Я остался актером, я не потерял свое ремесло. Восемь с половиной лет я играю моно-спектакль “Принцесса Клевская” (национальная сцена в Бурже). После консерватории (был директором консерватории. — М.Р.) мной были довольны. И тогда я предложил свою кандидатуру в качестве администратора “Комеди Франсез”. Мне хотелось приглашать таких людей, как Фоменко, Васильев, Лангхофф, Боб Уилсон, и других великих режиссеров. Я мог бы сказать, что “Комеди Франсез” — один из самых прекрасных театров в мире. Мне кажется, это чудесно знать, что ты утром пойдешь в театр, у тебя есть своя гримерка, свой почтовый ящик, товарищи. Гораздо тяжелее сидеть дома и ждать звонков и работы.
