“Sex&drugs&rock’n’roll”. Своей жизнью он оправдал девиз настоящего рокера на все сто. Первое со временем упорядочил, от второго, как говорит, отказался, лишь третье неизменно. “Как бы я ни любил женщину, гитару все равно буду любить больше” — его слова.
Кузьмину на днях 50. А не скажешь. Весь из себя рок-звезда. Кожаная куртка, обтягивающие джинсы, длинные волосы вразлет, бокал пива в руке. И красавица-жена: юная блондинка, на две головы выше супруга, идеальные черты лица — хоть сейчас на подиум. В общем, все у парня с гитарой как полагается. И вдруг — тонкая дамская сигарета. Неувязочка.
— Владимир, что это — вы ведь не Коля Басков?
— Так это жены сигареты.
— А свои где?
— Я вообще не курил много лет на самом деле. Но вот пять лет мы с Катей женаты, она курит — не могу заставить ее бросить. А я как бы за компанию. Нет, не комплексую.
— По поводу курения или по поводу тонкости сигарет?
— По поводу сигарет. Они просто вкуснее. К тому же с ментолом — для голоса по кайфу.
— А говорят, сигареты с ментолом к импотенции приводит.
— У жены моей можешь спросить. Она опровергнет этот факт. Мало того: когда мы целуемся, ей нравится, что от меня пахнет сигаретами. Нравится, когда я небритый, в грязных джинсах, в мотоциклетных сапогах…
— Насчет секса вроде как выяснили. Как со второй составляющей рок-девиза?
— Знаешь, все мои кумиры умерли в 27—28 лет. Тот же Джимми Хендрикс, Джим Моррисон, Джениc Джоплин. И последнее: мне очень нравилась группа “Thin Lizzy”, чисто роковая команда ирландская. Когда я узнал, что Фил Лайнотт, а он сидел на героине, кирял по-черному… К нему пришла бывшая жена, дети — а он уже не мог встать. Весь день я проплакал. А потом сказал себе: я вообще больше никогда... Я не хочу быть алкоголиком, не хочу быть наркоманом. Знаешь, у меня ведь разные были периоды. Из шести человек первого состава моей группы живы только двое, а ведь все ровесники практически. Представляешь, что такое — умер человек? Страшно. А при моих делах: у меня жена-красавица, две прекрасные дочки, сын, все взрослые уже, — мне сейчас нужно себя беречь, понимаешь.
— Да, но к чему это я. Недавно в одной газете прочитал: дескать, Кузьмин вышел на сцену пьяный, свалился на сцену…
— Полное вранье. У меня есть ход такой — зрителям он очень нравится: во время концерта в какой-то момент меня прорывает, я сажусь на колени и начинаю играть соло. В экстазе. Я сам торчу, понимаешь. И они сняли этот момент… Да, мне хочется иногда оторваться по полной фене. Но для меня сама рок-музыка уже наркотик, в этом плане я вообще сумасшедший. Даже в машине лежит примочка: сижу на заднем сиденье и, чтобы не терять времени, включаю наушники и играю на гитаре. Меня это заводит, понимаешь.
— Значит, все вранье: вы — респектабельный джентльмен, у вас большой красивый загородный дом, дорогая машина?..
— Много машин.
— Сколько?
— Ну сколько?.. Иногда же крадут.
— Не считали, что ли?
— Я могу сказать, что у меня пять мотоциклов дорогих. Ну и несколько автомобилей. Они нужны просто. На одной, допустим, жена ездит в институт, потом — детей нужно развозить. А насчет “респектабельный”… Нет, я просто стараюсь быть приличным человеком. Создавать имидж рокера, честно говоря, я уже устал. Да и вообще, за последние пять лет я сильно изменился, не могу позволить себе многие вещи. Раньше — да, чудил.
— Красиво, со вкусом?
— Ну не знаю. Я никогда, например, не выбирал женщин — они липли ко мне сами. И портили жизнь постоянно. Создавали мне головную боль, все время чего-то требовали.
— Проще говоря, садились на шею?
— Да, они хотели быть единственными, неповторимыми. В общем, перекрутить думали. А я объяснял: я музыкант, я не способен на какие-то серьезные отношения. Не потому, что не хочу, — просто у меня в голове одна музыка, и ни для чего другого там места нет. Место появилось только в 45 лет, когда я встретил Катю. Случайно увидел и с первого взгляда влюбился.
— И музыка отошла на второй план?
— Да никуда она не отошла. Наоборот — я записал самый лучший свой альбом “О чем-то лучшем”, все песни посвятил ей. Это была такая романтика: я вставал с утра, играл на фортепьяно, она просыпалась под эти божественные звуки. У нас была просто идиллия. И песней “Сказка в моей жизни” я сказал то, что нормальный человек не может сказать любимой девушке.
— Неужели от предыдущих романов остались только горькие воспоминания?
— Ой, у меня от женщин были только проблемы, никогда мы не расставались друзьями.
— Почему?
— Понимаешь… Если сказать примитивно, они просто жалели, что упустили чувака, который заработал много денег. Мне так кажется.
— Вы всегда уходили первым?
— По-разному бывало. Не могу сказать, что я такой жестокий человек, наоборот — очень мягкий. Никогда в жизни не ударил женщину, такие вещи меня шокируют. Но когда тебя достанут до такой степени, что ты боишься, что можешь совершить что-то непотребное…
— В общем, от женщин одни неприятности?
— Нет, ну были веселые моменты. Ну как же рок-н-ролл и без поклонниц. Когда письма приходили мешками, когда писали: “В моей смерти прошу винить Владимира Кузьмина”. На первой моей попсовой пластинке “Моя любовь” меня специально сделали таким блондином кучерявым, слащавым мальчиком. Продюсер — Алла Пугачева. Она все придумала, сказала мне тогда: “Чтобы каждая девочка могла взять в руки пластинку, и так: чмок — моя любовь”. (Целует воображаемый диск.)
— Что ни говори, Алла Борисовна — мудрая женщина. Кстати, правда, что вы ей делали предложение?
— Нет, все было с точностью до наоборот.
— Хотите сказать, она вам предлагала руку и сердце?
— На самом деле странно все получилось. Я не мог на ней жениться, потому что был женат, и у меня было трое детей. Официально в Советском Союзе мне бы развод никогда не дали. Но она сказала: “Я тебе сделаю развод”. И со своими связями этого добилась. Я стал свободным человеком, таким счастливым. Сел на машину, помню, по радио еще играла песня “Pretenders”. Веселый такой еду, напеваю: “Don’t get me wro-o-ong”. Гаишники меня тормозят, я им: типа, все нормально, чуваки. Кайфую страшно — тот день был самым счастливым в моей жизни, серьезно…
— И что потом — обманули-таки ожидания Аллы Борисовны?
— Да нет, просто в один момент я понял, что она не тот человек, с которым я способен жить. Дело в том, что при своих амбициях я не мог быть вторым. В любом случае. При всем уважении к Алле — дай бог ей здоровья, счастья, — но я не мог купаться в лучах ее славы. Я сам по себе, я должен быть свободен. Может, это мальчишество, но я не мог выносить, когда мне говорили, что я вылез за счет Пугачевой. Как умная женщина, она это поняла в конце концов и просто меня отпустила.
— Ее мужчиной быть сложно?
— В то время мы получали огромное удовольствие от жизни. Это были очень хорошие времена на самом деле: мы гуляли, кайфовали, писали музыку, душевные песни рождались прямо на ходу. Были очень хорошие отношения.
— И сейчас они не испортились?
— Да нет. Мы живем рядом — пять минут езды. Иногда приезжаю к ней на мотоцикле, болтаем о чем-нибудь. Но никогда не разговариваем о личной жизни.
— А воспоминания какие-то общие? Не греют?
— Мы стараемся не трогать эту тему. Тем более место, где мы живем сейчас, — это место, где мы… дружили в свое время.
— Ну бог с ним, с личным. Песни почему ей не пишете?
— Потому что она общается с другими людьми. Недавно специально для нее написал песню. Кончилось тем, что Алла попросила меня спеть ее с какой-то девочкой на “Фабрике звезд”. Она не стала ее петь, не знаю, по каким причинам. На самом деле я всегда считал, что Алла очень зависит от людей, которые ее окружают. Хотя она вроде бы главная, всегда командует, но тем не менее… К сожалению, на нее влияют подчас не те люди...
— У меня масса недостатков, ужас просто. Но единственное, что во мне есть правильное… В 89-м году я был самым популярным артистом в стране. Бесспорно. Собирал стадионы, зарабатывал огромные деньги. И в этот момент я набрался сил все бросить и уехать в Америку.
— Кстати, почему?
— У меня все было, а мне хотелось другого. Понимаешь, я с детства мечтал играть блюз, рок-н-ролл. Вот эта показуха, вот эти миллион кричащих подростков, девочек — мне все это на фиг не нужно. Не мое. Я понял, что я не артист. Вот Филипп Киркоров, Борис Моисеев — они артисты. А я музыкант. Я хочу играть, хочу творить. Может, я больной. Но я сделал все для того, чтобы это закончилось, и уехал в Америку. Играл там в клубах Сан-Диего по четыре часа пять раз в неделю…
— Но это же не уровень.
— Вообще не уровень. Я сам себе был водителем, грузчиком, настройщиком. Денег платили очень мало, но я получал такой кайф — страшный. А главное — понял: я не хуже их. Я писал песни, тексты на английском. Сами американцы удивлялись: как это — не твой родной язык, а ты умеешь сочинять лучше, чем мы. Мне это дано, Богом дано, понимаешь.
— Но вообще-то говорили, что в Штаты вас увела любовь. Вы ведь в свое время женились на американке-фотомодели.
— Так совпало. Мы познакомились с ней там, а через месяц она приехала сюда. Собрала все свои вещи, кучу чемоданов — приезжает: ни слова по-русски. Ну все, думаю, попал. А потом все время какие-то обломы: туда с ней нельзя, в гостиницу нельзя, какие-то документы требуют. Она говорит: “Давай поженимся, и все упростится. Будем жить и там, и здесь”.
— Я слышал, ее отец богатый человек был, чуть ли не миллионер.
— Да, но он несильно помогал на самом деле... Первое время ей даже нравилось жить здесь: к ней тут такое внимание, никаких проблем. Она же не видела всех этих бандитов, которые на меня постоянно наезжали и с которыми я сидел и разбирался. Ничего не понимала — просто сидела и улыбалась. Ну а когда у нас здесь произошел путч, она сказала: “Мне страшно, я здесь жить не буду”. К тому же ей позвонили родители, сказали: “Ты не получишь ни копейки наследства, если останешься в Москве”.
— То есть в один, может быть, не очень прекрасный день она собрала вещи и умотала в свою Америку?
— Разошлись мы уже там на самом деле. Умотал я. Вещей у меня было немного — все оставил ей. Ушел с одной гитарой, друг купил мне кожаную куртку — все.
— Не думали остаться в Штатах навсегда?
— Никогда. Хотя тогда у меня еще были амбиции стать интернациональной звездой. Сейчас вообще до фени. Какая я звезда в 50 лет, ты чего?! А тогда еще хотел: у меня были силы, я нормально выглядел, был очень фотогеничен, играл здорово, по-английски хорошо говорил. Однажды я послал свою кассету Луи Грэму, это был один из самых серьезных продюсеров в Америке: возил Эрика Клэптона, многих других. И он ответил мне: типа, сейчас закончим тур, и я приглашаю вас на запись альбома. Я был в шоке, понимаешь. Ну все, думал, мечта сбылась. Проходит буквально месяц, он погибает в авиакатастрофе. Понял: не судьба…
— Вы упомянули “Фабрику звезд”, а там была ваша дочка Соня. У нее что-то продвигается по части музыкальной карьеры?
— Соня — странная девушка. Она с такими большими амбициями оказалась. Сказала, что, если у нее такой папа, она хочет быть…
— Звездой?
— Звездой — понятно. На “Фабрике” первые дни она же то и дело собирала чемоданы, скандалы постоянно. Говорила: “Не хочу на вашей “Фабрике”. Понимаешь, Соня хочет быть суперзвездой.
— Ну а данные есть для этого?
— Есть у нее данные, она очень способная. Учится сейчас в Институте современного искусства, каждые выходные приезжает ко мне и записывает по песне. Работать вот пока не хочет: ее приглашали в группу “Тутси” — спела один раз, а потом сказала: “Больше не буду”. Такой характер. Говорит: “Вот научусь петь не хуже, чем Мэрайя Кэрри, — тогда и буду выступать”.
— Владимир, извините заранее. Я знаю, что в вашей жизни случилась трагедия, имею в виду смерть дочери от первого брака. Время определенное прошло. Рана зажила? ( В декабре 2002 года 25-летняя Лиза была найдена убитой в собственной квартире. — Ред.)
— К сожалению, время не лечит. Это неизлечимо. Потому что она все время с нами, каждый день. Мы редко говорим об этом, но Степану, сыну моему, я сказал недавно: “Если бы сейчас Лиза ожила, я все бы отдал. Все, что у меня есть: все свои деньги, всю славу”. Мне ее очень не хватает. Эта трагедия всю мою жизнь перевернула.
— Сломала? Вы стали другим человеком?
— Да, сильно сломала, очень сильно. Не знаю, как я пережил... Хотя в принципе все к этому шло — вот что самое интересное.
— Писали, что Лиза — девочка была немного со странностями, что ли.
— Несмотря на все свои странности, Лиза была золотым человеком. Искренним, честным, общительным. Просто она хотела весь мир объять... На самом деле я очень жалею о многом. Этого могло не случиться.
— В чем-то вините себя?
— Конечно. Я не почувствовал, что с ней что-то может произойти. Я мог бы ее забрать, мог спасти. Стоило мне тогда только позвонить, сказать “приезжай” — и все, ничего бы не случилось. А я прозевал этот момент, как всегда, был занят работой. И конечно, отпечаток сильный остался… Но все молчат об этом, дети молчат. Пишут песни… На самом деле сейчас будет бомба вообще. Настоящая. Группа “Солнце”.
— Неужели Марта там, младшая ваша?
— Степан. Он просто гений. Пять лет жил в Англии, учился в музыкальной школе — так по композиции занял первое место. Русский чувак, представляешь. По английскому языку у него одного из группы был высший балл.
— “Солнце” рванет без вашей помощи или “с”?
— “С”. Нет, я не пишу им ничего. Ни Степану, ни Соне. Я хочу, чтобы они сами сочиняли. В своем стиле. Я могу напрячься, знаешь, я как пародист — буриме сделаю моментально. У меня большие способности, могу хоть “Мурку” вторую сочинить — массу своих песен написал за 10 минут. Но у них должно быть свое, понимаешь. Поэтому их только продюсирую.
— А в каком стиле они играют?
— Это альтернатива. Я так скажу: “Нирвана” отдыхает. Серьезно. Вот услышишь.
— И на последок. Несколько лет назад вы сказали: “Как бы я ни любил женщину, гитару все равно буду любить больше”. Как насчет Кати?
— Это никак не связано между собой. Она знает мою страсть к гитаре. Но если встанет вопрос: гитара или Катя, а он не встанет… я выберу Катю.
— Как же без гитары жить-то будете?
— …У меня еще есть мандолина, скрипка, рояль. Но она такого не скажет. Если бы я гулял, бухал с друзьями. А у нас нет никого: ни друзей, ни гостей. У нас есть только Катя, я и гитара.
