На прошлой неделе в “МК” побывал Виктор Корчной, который ответил на разные вопросы. С темами “Фишер” и “Топалов” все ясно, и я выбрал три самых неожиданных ответа гроссмейстера…
— Вы провели с Карповым три поединка на первенство. Какой момент был самым неприятным?
— Не поверите, еще раньше — в межзональном турнире, Ленинград-1973. Мы разделили тогда 1—2-е места, сыграли между собой вничью, но до сих пор не могу забыть тяжелые, пронизывающие взгляды Карпова, которые он то и дело бросал на меня во время партии. Когда я ловил их, мне становилось не по себе, по коже пробегали мурашки. Много времени прошло, прежде чем я привык к этим взглядам.
— Вы осуждаете Каспарова за его уход в политику. А можете сказать о нем что-нибудь со знаком “плюс”?
— Вот случай, выгодно характеризующий его. В 1989 году в Париже мы играли в турнире по быстрым шахматам и встретились в полуфинале. Обе основные партии завершились мирно, и по положению игралась третья, в блиц, причем белые в ней обязаны были победить, а черных устраивала ничья. Мне как раз достались черные, и, добившись желанного результата, я вышел в финал. Но тут судья, в нарушение всех правил, заставил нас играть дополнительно — ему непременно хотелось видеть Каспарова в финале. Гарри выиграл, но при этом испытывал неловкость. Поэтому, когда на закрытии турнира вручались призы, он без лишних слов отдал мне 30 тысяч долларов наличными — столько, сколько я потерял, оставшись за бортом. А ведь мог этого не делать — лично к нему у меня не было никаких претензий. Все чемпионы мира любят деньги, но лишь Каспаров так щедро расстается с ними…
— Вы часто даете интервью, а бывало, чтобы кому-нибудь отказывали?
— Год назад мне подарили вырезку из одной старой московской газеты, вот, смотрите, — Корчной достал из кармана пожелтевшую страницу. — Известный шахматный журналист пишет о нашем матче с Карповым в Мерано: “Они находятся по разные стороны баррикад. С одной стороны — спокойный, выдержанный, полный высокого достоинства представитель великой нации, а с другой — обезображенный лютой ненавистью к стране, пригревшей его у себя на груди, подлый, коварный, грязный параноик”.
Когда на олимпиаде на Мальорке этот журналист попросил у меня интервью, я сначала хотел показать ему эту заметку, чтобы ему хоть немного было стыдно. Но потом передумал и просто отказался говорить. Первый раз в жизни.
