Где равную тебе сыскать?
Иван Дмитриев
Три высказывания, прозвучавшие с Тверской, 13, внушают мне оптимизм, когда думаю о будущем центра Москвы. Понятие это склонно к переменам. Полвека назад, когда город кончался за заставами, я считал им Кремль и Красную площадь, улицу Горького до Пушкина и пространство вокруг Большого театра. У памятника назначали свидания, по главной улице народ гулял, стиляги охотились на девушек. А между ГУМом, ЦУМом и “Детским миром” ходили толпы, охотясь за дефицитом.
Сегодня Тверская многолюдна, но великие магазины опустели. Народ расхаживает по старому Арбату, ловит миг удачи на Новом Арбате. Под центром подразумеваются пределы Садового кольца, но далеко не все. Можно век прожить, не видя переулков наподобие Самотечных или улиц вроде Доватора, бывшие Малые Кочки. Эти соображения не играли роли, когда радикалы, чтобы разом покончить с исполкомами районных Советов, перекроили административные границы Москвы. Образовался необъятный Центральный административный округ. В него вошла земля за Садовыми улицами, включая Пресню, Таганку, Хамовники. Сегодня к ЦАО относится даже Скотопрогонная улица, по которой гнали скот.
У чиновников и у обывателей разные представления о центре. В энциклопедии “Москва” ничего о нем нет. Энциклопедии трактуют “центр” от латинского слова centrum, как место сосредоточения органов управления. Но если там органы есть, а шедевров архитектуры, искусства, памятников истории — нет, то какой это центр? В этом художественно осмысленном пространстве концентрируется все самое важное и красивое, чем владеет народ. Поэтому в центр исторических городов стремятся все приезжие. Даже если из-за “зубчатки”, как выражаются в коридорах власти, Президент России двинется на Балтику или на Воробьевы горы, где для правительства давно берегут землю, то и тогда центр Москвы останется на Боровицком холме и его окрестностях.
На главном из семи холмов Москвы вновь горят свечи в часовне, куда шли на поклон императоры. Алеют, как встарь, Иверские ворота и Казанский собор. Воссозданы Красное крыльцо и тронные залы царского дворца. Воскрес храм Христа. Но дальше пять лет — тишина. Где Москве возвращают утраты: колокольни, стены, башни, ворота, без которых улицы центра в моих глазах выглядят как после вражеской бомбардировки.
Срезанный фугасной бомбой на Моховой в 1941 году дом стоит как памятник массированным налетам. Болотная площадь пугает заснеженными пустырями и мертвыми домами. На улицах, расходящихся от ворот Кремля и Китай-города, видишь следы варварских разрушений.
Не пустым на самом деле оказалось давнее обещание мэра Москвы, что наша столица будет прирастать историей и культурой. Это первое из высказываний, греющее мое сердце. Она действительно обогащается культурой как никогда прежде. Одна Поклонная гора чего стоит! Есть у нас теперь монументы Петру и Александру II. Памятники Достоевскому и Чехову, Есенину и Рахманинову, Высоцкому и Окуджаве. Есть Новая опера и Новая сцена. Центр Солженицына и Центр Мейерхольда. Дом музыки на Красных Холмах. Театра Васильева и Центра на Страстном бульваре — не существовало. Последнее приращение случилось у Мясницких ворот, где открылся театр с загадочным названием на латыни “Et cetera”, что значит “и прочее, и так далее”.
Но и после этого дырявит Мясницкую, на углу с бульварами, со времен Сталина пустырь, где сломали церковь покровителей ямщиков Фрола и Лавра. Другой жуткий пустырь — на месте другого сломанного храма, на углу с Милютинским переулком. Там красовался Евпл Великий, напоминавший потомкам о победе над Ордой на речке Воже до Куликовской битвы. А все виденное здесь сегодня напоминает о давнем оскорблении города.
Парадокс! Театры зажигают огни. Предкам ставим памятники. Открываем читальные залы — одна фундаментальная библиотека Московского университета составит честь любой столице Европы. Все так. “Но почему красные углы центра остаются обезображенными?” — хочу спросить давно у главного архитектора Москвы Александра Викторовича Кузьмина и его заместителей. Каждая улица в подлинном историческом центре, а не придуманном в административном раже, — как бочка меда с ложкой дегтя. Этот деготь разлит в Москве всюду: на Знаменке и Воздвиженке, Остоженке и Пречистенке, Арбате и Поварской, Сретенке и Мясницкой, Покровке и Солянке, практически на всех главных городских проездах, образующих центр.
Ночью, в огнях, Москва выглядит краше, чем днем, потому что не видишь изъянов, которые бросаются в глаза при свете дня. Тверская улица не уступает в блеске Елисейским Полям. Но на этом бульваре Парижа я не видел того, что удручает меня на чудном Тверском бульваре. Давнее оскорбление, нанесенное ему, когда сломали аптеку, помянутую в “Евгении Онегине”, остается тридцать лет без сатисфакции.
Что удивляет. Москва возводит самые высокие в Европе и самые протяженные дома, строит ежегодно миллионы квадратных метров жилых зданий, насыпает искусственные горы, открывает дворцы спорта и театры, мной названные. А на застройку углов Тверского бульвара и Триумфальной площади у главной улицы сил нет столько лет. Почему?
Не потому, что нет средств и прочих экономических факторов. А потому, что у инстанций, ведающих архитектурой, памятниками, историей, той самой, что должна неуклонно прирастать, нет желания браться за восстановление утраченного. Притом, например, что малая церковь Николы одна держала на своих куполах две улицы — Воздвиженку и Знаменку. Нет осознания у главных градостроителей, что с одним пустырем вся улица выглядит как костюм с дыркой на видном месте. На каждой заповедной улице в среднем примерно пятьдесят владений. И среди них непременно видишь одно уродство, как на Никитском бульваре, или несколько уродств, как на Мясницкой.
Постоянно глобальные проекты, один головокружительнее другого, ценой в миллиарды долларов, разрабатываются и обсуждаются публично. То вдруг узнаешь, что хотят преобразовать промышленную зону на Пресне, где коптит небо наша пресненская Бастилия. То замахиваются на вековые овраги и гористые склоны Москвы-реки. Рисуют четырехкилометровый пеший маршрут под крышей из Хамовников на Пресню. Обещают пятнадцать маршрутов в Замоскворечье. “Золотое кольцо” и “Золотой остров” будоражит ум.
Но о малых делах — ни слова! Хотя в одном случае достаточно выселить книжный склад из чудного храма в Замоскворечье, в другом — передислоцировать военный трибунал из особняка на Арбате, где жила воспетая Пушкиным балерина. В третьем случае всего ничего — открыть запертые хозяйствующими субъектами ворота во двор Печатного двора Ивана Грозного и Монетного двора Петра, чтобы их могли просто увидеть в Китай-городе. А ведь эта древнейшая часть города — поистине “золотой остров” туризма! Нужно только вернуть блеск потускневшему от времени металлу.
Кто в районной управе Арбата и префектуре ЦАО объяснит, почему десятилетия стоит в руинах на Арбате, 61, двухэтажный дом, где когда-то шли фильмы в кинотеатре “Наука и знание”? Самый большой кинотеатр на Новом Арбате ожил. Неужели так трудно восстановить столь малое строение?
На самой богатой памятниками классицизма Большой Никитской, чтобы прирасти историей, достаточно вернуть прежний облик нескольким изуродованным домам, включая тот, куда ездил Наполеон в театр, помянутый в “Горе от ума”.
На всех улицах центра есть кроме малых дел одно всеобщее, большое, не стоящее ни одного доллара, чтобы его реализовать. Требуется одно решение: убрать немедленно все до одной машины с обочин проездов и тротуаров. Кому из приезжих охота гулять по улицам, лавируя между грязных автомобилей?!
Это не значит, что ездить по центру надо запретить. Кати сколько хочешь. Но не останавливайся, не бросай машину. Ни в одном центре, куда стремятся туристы — будь то Лондон, Париж, Рим или Флоренция, — я не видел машин по обочинам узких улиц, тем более на тротуарах. А у нас они в два ряда стоят. Посмотрите на угол Арбата у “Праги”, что там творится при повороте на бульвар.
В мире решают эту проблему разными способами. В Лондоне, как недавно убедился наш мэр, берут плату за въезд в центр. В другом случае денег не требуют, но превращают пространство в пешеходную зону — пример тому старый Арбат. В третьем, что я недавно видел в столице Норвегии, Осло, поступают так. Хочешь ехать в центр — пожалуйста. Но парковать машину — нельзя!
Из окна гостиницы на двадцатом этаже неделю смотрел на главную улицу Осло, феноменальную ратушу с курантами. Шум машин не заглушал музыку курантов. Сразу не мог понять: почему так мало машин? Неужели богатые люди в Европе не любят быстрой езды? Есть, оказывается, у них автомобили, не хуже тех, которыми мы обзавелись. Машин много. По дороге к Олимпийскому трамплину и парку скульптур я видел тысячи. Перед светофорами стоят, голова к голове. Но в историческом центре, а он не такой древний, как наш, автомобили не дышат в затылок друг другу. Потому что люди едут мимо ратуши и королевского дворца на трамваях и автобусах. Они с мягкими сиденьями, обтянуты плюшем, курсируют с точностью часового механизма, о прибытии извещают на остановках электронные экраны.
Придется нам выбирать: либо миллионы машин в центре, либо миллионы долларов дохода от туризма. Какой иностранец захочет лавировать между грязными машинами у консерватории, даже зная, что на ее улице жил Чайковский?
В этом месте хочу напомнить второе, вдохновляющее высказывание — что у Москвы без туризма нет будущего. В ХХ веке все начали ехать за тридевять земель, чтобы увидеть дворцы и храмы, улицы и площади. Они стали самым дорогим товаром. Шесть миллионов ежегодно платят деньги за право подняться на Эйфелеву башню. Отнимите у Парижа или Лондона доходы от туризма — и экономика обеих столиц если не рухнет, то понесет чувствительный урон. У нас есть замечательные храмы и дворцы, улицы и площади — дай бог такие каждой столице. Но за редчайшим исключением они не имеют товарного вида.
Крошечная улица Варварка по концентрации колоколен, куполов, палат — не имеет себе равных в Москве. По ней теоретически можно ходить часами, любуясь шедеврами архитектуры и русской иконописи. Но практически долго там не побудешь. На двери одного храма висит амбарный замок, в другом обитает банк “Кремлевский”, третий храм ремонтируется сорок лет. Церковь Климента Папы Римского стоит обезглавленная.
Уникален Черниговский переулок в Замоскворечье с видом на Кремль. В нем подобная же концентрация памятников. Но с ними соседствует неприглядный пустырь. Как сюда пригласить иностранца?
Одной Тверской и двух ее переулков, Камергерского и Столешникова, где наведен порядок, проведен евроремонт, слишком мало, чтобы днями бродить по Москве, ходить по магазинам, жить в гостиницах, выкладывая деньги. Улицы тоскуют по комфорту, лоску, идеальной чистоте.
Магнитом для миллионов могли бы стать Маросейка и Покровка, где сохранились дома генерал-фельдмаршалов Николая Репнина и Петра Румянцева, основателя Московского университета Ивана Шувалова, дом, где жил поэт Иван Дмитриев.
На Покровке в храме Воскресения отслужила молебен Елизавета Петровна по случаю женитьбы на певчем и бандуристе Алексее Розуме, ставшем графом Разумовским. Бывая в Москве, Достоевский “непременно ехал взглянуть” на Успение на Покровке. Над колокольней высилось пять шатров, над трапезной и храмом колосилось 18 глав! Наполеон, увидев это созвездие, воскликнул: “О, русский Нотр-Дам!” Даже якобы солдат отрядил, чтобы он не сгорел в 1812 году. Великий Баженов эту церковь ставил в один ряд с Василием Блаженным, что номинируется в наши дни на звание чуда мира.
Что имеем? На месте чуда на Покровке 70 лет царит запустение. Храм Воскресения занимало Главное управление лагерей, ГУЛАГ, — сейчас там за дверью без вывески ютится милиция. Корона над куполом церкви в 1929 году сбита. Дворцы упростились до безобразия. “В каком ты блеске ныне зрима”, бедная Покровка!
Я бы не бередил старые раны, если бы не третье поразившее меня высказывание. Его прочел в журнале, где цитируется политический фольклор. Вот оно: “Представляя себе, сколько еще нужно сделать для развития Москвы, мне кажется, будто мы еще ничего и не начинали”. Легко догадаться, кто мог и имел право это публично заявить.
Так показалось тому, кто успел сделать больше, чем до него все бывшие генерал-губернаторы и градоначальники Москвы. Значит, он не остановится на полпути, чему мы становимся свидетелями в 2006 году. Проложив в минувшем году Третье транспортное кольцо, замахиваются на Четвертое, с мостами через Москву-реку. Сдвинули памятник Горькому, чтобы преобразовать площадь Белорусского вокзала. “Москва” вот-вот начнет расти над землей, а “Россию” сровняют с землей, чтобы соорудить нечто напоминающее былое Зарядье. Все это большие проекты в миллиарды рублей. Кто займется малыми проектами? Кто восстановит всего несколько церквей на старинных улицах, возродит Красные ворота и Сухареву башню?
Недавно, сооружая переход на Сухаревской площади, разрыли засыпанные землей опоры преступно сломанной башни. Всех звали посмотреть камни времен Петра, пока их снова не закопали. Но я хочу видеть не камни — всю Сухареву башню. А мне взамен газета правительства города предлагает радоваться тому, что возникла “вокруг новая иллюминированная застройка, гордая надпись на современном здании. Здесь иные занятия, чем те, что были в Сухаревой башне. Банки, торговля, игровые аппараты, парфюмерия, “Вина 24 часа”, бары, игровые клубы и стада молодежи с бутылками пива”.
Дожили, радуемся игровым автоматам взамен шедевра мировой архитектуры! Со времен советской власти нам обещали восстановить Сухареву башню. А теперь вдруг вместо памятного камня, заложенного в 1996 году, Москомархитектура при одобрении Общественного совета по проблемам формирования градостроительного и архитектурно-художественного облика города намерена установить “стелу, напоминающую о том, что когда-то здесь была Сухарева башня”.
Что делать? Может быть, существующий городской комитет преобразовать в министерство по туризму? И дать ему полномочия выступать не только имиджмейкером, но и служить машиной на пути к будущему раю для туристов. На мой взгляд, его, желанного, пока что не видно.
