“Куйн какайан нисо ил-рал-хет-кита Руско пэйн вэнкуйхай пупойс…” — самозабвенно пел финн, желая порадовать группу русских туристов, выбравшую для рыбалки именно его базу. Когда “пупойсы” закончились, финская переводчица на ломаном русском пояснила:
— Это песня про то, как один парень полюбил русскую девушку…
Тут мы, придерживавшиеся во время иностранного вокала норм внешнеполитической дипломатии, не выдержали и заржали. Финн не ведал, что пел. Это были самые настоящие “Подмосковные вечера”. Конечно, потом мы объяснили, где географически находится столичный регион, почему там тихо, и подтвердили факт наличия рек из лунного серебра. А некоторые, немного перебравшие, даже пытались изобразить положение головы “милой”. Надо же, чтоб люди знали, что “Подмосковные вечера” не только про любовь, но и про родину, причем нашу!
В этом году поистине интернациональному творению Михаила Матусовского и Василия Соловьева-Седого исполняется 50 лет. И кто бы мог подумать, что судьба этой замечательной песни складывалась отнюдь не просто.
Рекламщик и тапер
Песня-визитка, песня-история не нравилась никому. Будто появилась она на свет не в тот день и не там, где надо. Никто не ждал хита. Впрочем, как некогда никто и не предполагал, что сын питерского дворника и сын луганского фотографа займут достойное место в золотом фонде отечественной музыки.
Автор музыки Василий Соловьев родился в крошечной комнатке, которую выделили его отцу, дворнику, обслуживавшему пятиэтажный дом. Первым музыкальным инструментом Васи стала балалайка. Он так ловко с ней управлялся, что отец скопил денег на гитару. Впоследствии она, родимая, и обеспечила будущего классика хлебом с маслом.
Вася играл в ресторанах и на свадьбах, часто самопроизвольно переходя от известных застольных песенок на сплошную импровизацию. Так родился композитор.
Михаила Матусовского знал весь Луганск. Впрочем, его заслуги в том не было. Его отец — Лев Матусовский — считался лучшим фотографом в городе. Снимал и похороны, и свадьбы. А в обед неизменно выходил в своей черной шляпе на улицу, потому что ему очень нравилось, когда прохожие задавали вопросы о здоровье и жизни семейства Матусовских.
— Миша пишет стихи, — с удовольствием сообщал он.
Миша действительно писал стихи и иногда даже делал это на заказ. Особенно ему удавались рекламные слоганы. Например, этот:
Лимонад, ситро, крем-соду,
Квас и сельтерскую воду
Не сменю на полстакана
Натурального “Нарзана”.
…Так родился поэт.
Ленинградские вечера
Василий Соловьев-Седой написал “Подмосковные вечера” на Карельском перешейке в Комарове, поэтому поначалу они были никакими не подмосковными, а вполне себе ленинградскими. Говорят, результат работы ему самому не слишком пришелся по душе. Ноты были заброшены в “нелюбимый” ящик стола, где “Вечера” благополучно потерялись среди таких же, по мнению композитора, средненьких вариантов.
В 1956 году в преддверии Спартакиады народов СССР государство озадачило всех и вся съемками фильмов про спорт. Одной из картин была документальная лента про легкую атлетику. Чтобы окончательно не усыпить зрителя спортивной пропагандой, режиссеры решили отойти от типичного для того времени маршевого музыкального оформления и обратить свой взгляд на лирику. Тут и пригодилась музыка из “нелюбимого” ящика стола.
Стихи написал Михаил Матусовский, превративший ленинградские вечера в подмосковные. На этом этапе их совместное творение чуть было не умерло в первый раз.
Сначала популярнейший Марк Бернес, которого метили в исполнители “Подмосковных вечеров”, наотрез отказался петь песню, которая “слышится и не слышится”. Если музыка популярнейшего барда и актера устроила, то стихи вызывали у него даже не то чтобы простые сомнения.
— А с речкой что случилось? Чего это она у вас “движется и не движется”? — вопрошал Марк Наумович.
— Нормальная песня, — вступился за поэта Василий Соловьев-Седой.
— “Что ж ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня”, — продолжал жизнерадостно глумиться Бернес. — Я понял! Это из категории “попробуй сам!”
Словом, Бернес отказался.
Потом взбунтовался художественный совет. Чиновники на милую со слегка вывернутой шеей внимания не обратили. Они усмотрели в песне пресловутые буржуазные мотивы и мещанскую сущность, коим в фильме о спортивном воспитании молодежи, по их мнению, и вовсе делать было нечего. Вдова поэта Евгения Матусовская вспоминала, что с вердиктом комиссии авторы “Подмосковных вечеров” вполне смирились.
— Михей, — сказал Соловьев-Седой. — Наверное, они правы. Будем считать, что это наша неудача.
Впрочем, в расстроенном состоянии они пребывали недолго. На следующий день позвонили из худсовета. Песню утвердили, но только потому, что другой не было и написать ее никто не успевал.
Радиолегенда
Исполнение доверили замечательному артисту Большого театра Евгению Кибкало.
На записи в студии документальных фильмов авторы опять приуныли. Мало того что лирические “Вечера” с трудом увязывались с крепкими легкоатлетическими ребятами в кадре. Так еще и шикарный оперный баритон Кибкало вписывался в общую тональность фильма как пятое колесо в телегу. Лента про легкую атлетику никак не хотела собираться воедино.
Ситуацию спас замечательный актер Владимир Трошин. В его исполнении “Подмосковные вечера” по-настоящему зазвучали.
Увы, несмотря на явный успех исполнителя, в окончательном варианте фильма песня совсем потерялась. Она должна была стать смысловым продолжением отдыха легкоатлетов после тяжелых спортивных будней на фоне милых подмосковных пейзажей. В результате легкоатлеты шутили и смеялись так громко, что “Подмосковные вечера” было едва слышно. Кроме того, в фильм вошло от силы полтора куплета, накоторые никто толком не обратил внимания.
О легкоатлетической ленте же забыли сразу после Спартакиады, забылись и “Подмосковные вечера”.
Трошину было жаль проделанной работы и явно талантливой композиции, и вскоре он настоял, чтобы песню аранжировали и записали для радио.
То, что не пришлось по душе приемным комиссиям, народ полюбил с первого взгляда, точнее, аккорда. Название сразу мало кто запомнил, поэтому на радио поступали заявки о том, что хотелось бы услышать песню про то, “как движется и не движется речка”. Обывателям было решительно наплевать на то, что “милой” явно неудобно смотреть “искоса”, да еще и “голову наклоня”. Главное, чтоб за душу брало! А это брало. Казалось, “Подмосковные вечера” подхватила вся уставшая от грозных и патриотичных маршей страна.
Ее пели везде — на стройках и в парках, хором и под гитару. Это был успех.
Москован валот
Через год после выхода песни в свет в Москву с гастролями приехал лауреат первой премии Первого Международного конкурса имени Петра Ильича Чайковского Ван Клайберн. Здесь он познакомился с Соловьевым-Седым, и на одном из композиторских междусобойчиков шутки ради они сыграли в четыре руки “Подмосковные вечера”. Клайберну так понравилась мелодия, что он не только исполнил ее на своем заключительном концерте в СССР, но и включил ее в свой “мировой” репертуар.
Затем было победное шествие по Италии. В одиозном международном конкурсе “Неаполь против всех” участвовали лучшие песни мира. “Подмосковные вечера” исполнил Анатолий Соловьяненко, и “проходная” песня из кино про легкую атлетику получила высочайшие оценки. Поскольку неаполитанских песен в программе было предостаточно, то нашу победу итальянские газеты окрестили “невообразимой и из ряда вон выходящей”.
И понеслось.
Впервые появилась песня, затмившая за кордоном главную ассоциацию с нашей страной, “Очи жгучие”. “Подмосковные вечера” стали такой же визитной карточкой Советского Союза, как медведь или балалайка.
Часто иностранные исполнители переделывали музыку, меняли слова, но песня оставалась узнаваемой.
Джазовая аранжировка “Подмосковных вечеров”, написанная легендарным джазменом Кенни Боллом, вышла в Лондоне тиражом 300 тысяч экземпляров и называется “Полночь в Москве”.
Во Франции эта песня больше известна под названием “Время ландышей”. А уже упомянутые финны с удовольствием поют свой вариант “Москован валот” на тот же самый мотив, только немножко “оцыганенный”.
Дело о плагиате
Как обычно и бывает, у песни, завоевавшей поистине всенародную любовь, появился и народный автор. Рассказывают, Соловьеву-Седому однажды пришло письмо от некоего офицера в отставке. Тот описывал случай, происшедший с ним в подмосковной электричке. Дескать, ехал он себе в тамбуре, разглядывал мелькающие за окошком пейзажи, и настолько ему хорошо стало, что запел. А до этого никогда вокалом не увлекался и музыки, упаси бог, не писал. Видно, рассудил отставник, так на него подействовали колдовские подмосковные сумерки. Когда подошла его остановка, он обратил внимание на то, что в тамбуре кроме него еще много народу. В частности, заприметил он некоего очкарика, резво записывающего что-то.
То есть письмо содержало скромный намек: не вы ли, случаем, тот мужик в очках, который так точно застрочил мою песню в блокнотик?
Впрочем, бывший офицер ни на чем не настаивал, авторства не оспаривал, и история закончилась исключительно эпистолярным общением.
Кстати, в Китае так любят “Подмосковные вечера”, что многие всерьез считают ее китайской народной песней. Причем географическая привязка китайцев почему-то не смущает.
Линия грусти
Вторая жизнь “Подмосковных вечеров” началась с того, что эта мелодия стала позывными радио “Маяк” в 1964 году. Но и эта жизнь поначалу была больше похожа на смерть.
Соискателей набралось много. И против “Подмосковных вечеров”, несмотря на их звездность, высказывались активнее, чем против какой-либо песни. Мотивировка была примерно такой: “У них даже “шорохи не слышны”! А вы хотите, чтобы люди такие позывные услышали!”
И тем не менее победа снова осталась за “Вечерами”. По сей день и каждые полчаса слушатели волей-неволей вспоминают “песню-неудачницу”. Кстати, позывные записывал тогда лучший в Советском Союзе вибрафонист Леонид Гарин. Он сделал только черновой, временный вариант записи, который и пошел в эфир. Доработать позывные Леонид хотел после возвращения с крымского отдыха. Дальше — сплошное трагическое стечение обстоятельств. Курортная пьяная драка, Гарин пытается ее остановить, в него летит камень, и все. Так до сих пор и звучит на “Маяке” “черновик” позывных. После смерти гениального музыканта никто не осмелился переделать его работу.
Михаил Матусовский последние годы своей жизни провел в подмосковной Красной Пахре. Но, как вспоминают соседи, говорить о “Подмосковных вечерах” поэт не очень любил. Все больше вспоминал свою дочь Леночку, умершую в 32 года от рака легких. Его и похоронили не на Новодевичьем (что предполагал его статус), а в Кунцеве, рядом с дочкой.
Единственной наследницей творчества Василия Соловьева-Седого считает себя жена его племянника Евдокия Максонова. Муж умер, и авторские гонорары по наследству перешли к Евдокии Филипповне. Теперь радиостанции перечисляют скромные вознаграждения в дом престарелых города Астаны.
Всемирная служба Московского радио в 1980 году проводила исследования по всему земному шару: выясняли, какие русские песни пользуются популярностью за рубежом. Респондентам предлагалось выбрать три наиболее близкие для них композиции, и иностранцы назвали “Калинку”, “Катюшу” и “Подмосковные вечера”.
В Бразилию “Подмосковные вечера” привезены группой “Фарропинья”. Песня вошла в один из виниловых дисков ансамбля. Естественно, писали ее в новой аранжировке (с добавлением латино — куда они без него). Слова также претерпели некоторые изменения: “В Москве люди всегда улыбаются гостям, но приветливее всего они в тихие летние вечера”.
Песню “Подмосковные вечера” перевели на английский, французский, китайский, японский, финский, арабский и даже экзотический язык хауса, коим пользуются в Нигерии.
“Подмосковные вечера” занесены в Книгу рекордов Гиннесса как позывные радиостанции “Маяк”, не менявшиеся 40 лет. Подсчитали, что количество выходов позывных в эфир приблизилось к миллиону.
На 50-летие советской власти в Черное море была опущена капсула — послание потомкам. В числе прочих атрибутов Страны Советов туда поместили и “Подмосковные вечера” в исполнении Владимира Трошина.
