Нет, не силой держал в своих владениях Кощей красную девицу. Он не прятал ее в подземелье и не заставлял выходить за себя, беззубого, замуж.
Он просто рассказал ей, как ужасен мир за пределами его царства. Как злы окружающие люди. И что не стоит доверять помощи заезжих “добрых молодцев”.
И она поверила. Стала добровольной затворницей, стражем его, Кощеева, бессмертия…
Такие вот они — современные сказки о любви.
…О 80-летнем старике, что запер на краю света в ветхой таежной избушке красивую молодую женщину в городе Дивногорске, пожалуй, слышали все.
За десять лет жизни вдали от людей эта женщина — Катя Пронина — родила своему избраннику четверых детей.
Живут отшельники Пронины в крайней бедности и нужде. В избушке-времянке два с половиной на два с половиной метра. Последнюю корову съели в прошлом году.
Дети спят калачиком на деревянных лавках. Катя рожает их прямо по месту жительства, без акушерок и обезболивания. Колет топором дрова и, как схватки начинаются, бежит в баньку, зовя на помощь мужа и старшую дочку, 9-летнюю Аделину. Семилетний Тимофей, второй сынишка, от страха за мамку прячется в сенцах.
Но, слава богу, обходится. Последыши Нина и Семен, трех и одного года, — здоровые и крепкие, не чета городским. И мама Катя такая же.
Наутро после родов она обычно выходит на работу. Иначе как семью прокормить?
Отец малышей — Валентин Петрович Пронин — слишком стар и немощен, чтобы быть настоящей опорой. В отличие от детей, он спит не на лавке, а отдельно, в бане под стеганым одеялом, возраст все-таки.
Каждую ночь на цыпочках пробирается к нему туда и Катя…
Целый год в сибирском городе Дивногорске шла акция помощи затворникам Прониным, местные телевизионщики снимали жалостливые сюжеты про них, а чиновники били во все колокола: “Выведем Катю и ее малышей из тайги!”
Но саму Катю никто не спрашивает: а хочет ли она, чтобы ее спасли?
Дедушка с веслом
— Ненавижу! Зачем вы приехали?! Снова учить меня жить, но я вас об этом не просила! — рослая девушка с веслом отталкивает лодку от другого берега. Чтобы перебраться к нам, на этот.
Иглы сибирских сосен, растущих здесь на отвесных скалах, цепляются за рваные клочья тумана.
Раннее утро. Река Мана бурлива и холодна. Солнце только что встало. Сто метров, разделяющие два края земли, — непроходимая водная преграда. Граница лесного, таежного мира отшельников Прониных и враждебной им городской цивилизации. Я кричу Кате слова приветствия, но она их будто и не слышит. С усилием гребя против течения.
“Наш берег” чужд и непонятен для Кати Прониной, с 18 лет безотлучно живущей в тайге с человеком, который сначала заменил ей отца и мать.
А потом и вообще всех людей во вселенной.
К себе в гости отшельники никого не зовут.
В лодке восседает сам Валентин Петрович, глава семьи. Он уже не может помогать жене в управлении плавающим средством, только командует действиями Кати, со всепоглощающей любовью косясь на нее единственным видящим глазом. На втором у него возрастная катаракта.
— Мамочка, давай не будем прогонять эту тетю, которая к нам из Москвы приехала, — заискивающе просит старшая дочка Аделина, плывущая вместе с родителями. — Может, она с добром к нам пришла? Может, я ей барсучка в норе покажу?
— Ну, действительно, Катюша, мало ли что нам привезли? — миролюбиво замечает и Валентин Петрович, узрев неподъемную сумку с гостинцами.
— Пусть уходит, — как отрезает Катя и “паркует” лодку подальше, обходя меня стороной, будто прокаженную. — Я устала от людей, понимаешь, устала, — объясняет она мужу. — Приезжают, смеются — надо мной, над тобой, над детьми, изъяны в нас ищут, грехи… Как мне со стариком? Как тебе со мной? Плюют в душу…
У нее прямая монументальная спина. И скованная походка. Сразу видно: такой женщине никто не нужен.
И только когда Катя, пройдя метров двадцать по узкой тропке причала, поднимает руку к глазам и отворачивается, я вдруг понимаю, что она плачет.
…О том, что километрах в сорока от Дивногорска, на берегу широкой сибирской реки, обитает семья отшельников, как водится, узнали случайно. Когда в феврале 2003 года избушка Прониных вспыхнула от маленькой искорки в печной трубе. Посреди ночи.
Катя по очереди вынесла на улицу детей и помогла выбраться Валентину Петровичу.
До утра они пробыли на морозе, завернутые в одни одеяла.
Потом отправились к местным властям просить о помощи.
— Так мы и узнали об этом семействе, — вспоминает Александра Каратаева, ведущий специалист по вопросам семьи, материнства и детства. — В принципе люди нынче частенько уезжают из города жить в тайгу. И если бы не разница в возрасте сожителей — почти пятьдесят лет, ничего удивительного в их истории я бы не увидела. Женаты официально Катя и Валентин Петрович тогда не были. Из детей на него оказалась записана только старшая. А малыши — так вообще без документов и прописки, без пособий. Пронин объяснил, что не регистрировал их на себя, чтобы Катя считалась матерью-одиночкой. Дескать, ей это пригодится для льгот. Но какие льготы, если, случись что, все их нехитрое имущество принадлежит старику? А Катя и дети ему никто. И откуда она — такая наивная и беспомощная — в наших местах взялась?..
“Я обязательно к тебе вернусь!”
Тайга приняла Катю в 12 лет. Круглую сироту, городского подростка. Не знающую, как строить жизнь, с кем, по каким правилам.
Весьма неблагополучная социально девочка отличалась от детдомовок только тем, что имела старших братьев и прописку в Красноярске.
На этих самых братьев, браконьерствующих в лесу, и напоролся как-то здешний лесник Валентин Петрович Пронин. Бывший штурман гражданской авиации, сбежавший однажды из мира. Летной карьеры у него не вышло. Наград и званий не выслужил. С первой женой разошелся. Вторая умерла от инфаркта. Сыновья разлетелись по миру и отца навещали редко. В общем, земная жизнь, пройдя на две трети, казалась прожитой зря. И тут под руку Валентину Петровичу попались красноярские браконьеры.
— Другой бы им уши надрал, а я пригласил чаю с малиной попить в свою сторожку. Сказал, чтобы звали меня дядей Валей и заглядывали еще в гости, если что. А лес больше не трогали, — с усмешкой вспоминает теперь Пронин. — Они мне: “Дядь Валь, можно мы к тебе свою сестренку на каникулы пришлем? Она у нас того, нелюдимая, людей шугается, несовременная очень!”
Валентин согласился. Скучно одному. Чувствуется, что с ровесниками у него отношения с молодости не ладились. Те были приятелями, коллегами, соперниками — но на равных. А Пронин хотел править чужими судьбами — словно рулить в небе самолетом — и чтобы его собственной жизнью никто не распоряжался.
Он и в лес ушел ради этого. Ради свободы и спокойствия. Тут для него не было командиров. Но, как выяснилось, не было и тех, кто готов был безоговорочно признать лидерство Пронина.
Он остался один. И вот случайно забрела на огонек сирота Катя. Крупная, нескладная, в сарафанчике в цветочек. Глаза на хозяина не поднимала и одергивала подол — стеснялась, значит.
Пронин поселил ее отдельно на чердаке. Чтоб без баловства. Работой по дому особо не загружал: пусть отдыхает.
Он тогда еще и сам в силе был — всего-то шестьдесят с небольшим.
Так и встретились два одиночества.
Катино — незрелое, нежное, будто царапина на коже.
И Валентина Петровича — глубокое и хроническое, как наболевшая рана.
По вечерам, наливая гостье чаю с малиной, старик пересказывал ей свою долгую жизнь. И так выходило, что ничего хорошего в ней не было. Давнишние обиды штурмана Пронина, как заварка в стакане, всплывали вверх во время этих неспешных бесед, оседали на наивной Катиной душе.
“Резервация, Катюша, — так я называю общество, откуда ты ко мне пришла. Хороших людей там нет — одно зло и бесчестие. Пробиться порядочному человеку невозможно, — с чувством объяснял Валентин Петрович. — Врачи убивают пациентов. Родители мучают маленьких детей. Политики врут, бизнесмены воруют. Молодежь спивается и наркоманит. Нет ни любви, ни жалости, ни преданности. А единственный способ спастись, сохранить себя в чистоте — это уйти из мира. Как сделал я”.
Возможно, если бы откровения отставного штурмана выслушивал взрослый человек, уже имеющий некий опыт, он бы отделил зерна от плевел. Вовремя осознав, что наша жизнь, пусть и порядком несовершенная, все же иногда бывает прекрасной.
И черная полоса не была бы такой черной, если бы за ней не следовала белая. И надо искать хорошее даже в плохом, несмотря ни на что. Но слишком уж мало этого самого хорошего случилось за сиротские Катины 12 лет.
И поэтому она сразу и безоговорочно поверила Пронину, убеждающему скорее не гостью, а себя самого в правильности таежного бегства.
— Дядь Валь, не хочу я больше домой возвращаться. Страшно мне там, — прошептала Катя. — Я сюда на каникулы приезжать буду. А когда сравняется восемнадцать, останусь на вашем берегу навсегда…
Шуба под мухой
Русская провинция страдает еще от приступов небывалой доброты. Прослышав про отшельников-погорельцев, сердобольные жители Дивногорска понесли им мешки с подарками. Всем было жаль Прониных. “У нас 132 многодетные семьи, и многие нуждаются. 36 многодетных очередников на жилье. Но проблемы Прониных, учитывая их непростую личную ситуацию, оказались для города на первом месте”, — с гордостью констатируют власти.
В срочном порядке администрация выделила детям Прониных бесплатные места в детском саду, родителям — 2-комнатную квартиру со всеми удобствами и даже мебелью.
Детские кроватки заправлены чистыми покрывалами. На тумбочке красуется новенький телевизор, черно-белый, правда, но ведь у таежных затворников и такого не было.
Аделина с Тимошкой, зайдя в туалет, принялись пускать кораблики в унитазе. Катя размечталась о том, как пойдет на работу нянечкой в детский сад.
Только Валентин Петрович, который впервые не был в центре внимания своих домашних, ходил недовольный. “Развести они нас с тобой хотят, Катерина, — наконец, произнес он. — И доброта эта показная. Телевизор вон даже не цветной подарили, пожадничали”.
— Зачем же развести? — с недоумением восклицает Александра Каратаева, ведущий специалист по вопросам семьи, материнства и детства. — Мы, наоборот, настояли на том, чтобы Валентин Петрович наконец зарегистрировался с Катей. Он ведь отказывался это делать: “Я ее и детей люблю, а вмешательство государства мне не требуется!” Еле убедили его, что им нужно расписаться, чтобы решить проблемы с наследством. Ведь не вечный же он, в самом деле!
По словам окружающих, в городе Катя наконец расцвела. Ей не надо было с утра до вечера колоть дрова, стирать и готовить, таскать на своем горбу неподъемные бревна для строительства новой избушки. Загрубевшие мозоли на руках, не исчезавшие вот уже 10 лет, с тех самых пор как 18-летняя Катерина поселилась хозяйкой в доме Пронина, наконец прошли.
— Переехав в Дивногорск, Катя научилась регулярно умываться, причесываться, надевать новые вещи, которые ей подарили, — рассказывает Татьяна Николаевна, ведущий специалист по вопросам семьи, материнства и детства. — Мы Пронину говорили: “Валентин Петрович, вы же свое пожили, посмотрели мир — ну не запирайте жену в четырех стенах. Ведь нельзя же быть таким паучком, годами держащим в паутине любимую мушку”. Но у него одна позиция: все вокруг желают его семье зла. Положительные изменения во внешности Кати ему, естественно, тоже не понравились. Он же умный человек, он прекрасно понимал, что на новом месте у молодой женщины могут появиться другие интересы и знакомства, и тогда он неминуемо перестанет быть для нее и детей непререкаемым авторитетом.
Катя потихоньку расправляла крылья. Но Валентину Петровичу, похоже, этого было не надо.
Под предлогом, что надо срочно восстанавливать сгоревшую избушку, старик срочно вернулся в тайгу. Вслед за ним с детьми уехала туда и Катерина. Нянечкой в детский сад она так и не устроилась. Новая жизнь закончилась, толком и не начавшись.
К осени она снова была босой, беременной и колола дрова во дворе. Обихоженную квартиру в Дивногорске бывшие погорельцы просто бросили. Город, еще вчера жалевший и сочувствующий таежным затворникам, на них сильно обиделся.
Пронины отвечали им взаимностью. Перебраться на другой берег для незваных гостей — а такими отшельники считают абсолютно всех чужаков — стало проблематично.
— Стоишь на пригорке, кричишь ему несколько часов: “Валентин Петрович, перевезите нас к себе на лодке, мы детишкам подарки привезли”, — рассказывают сотрудники городской администрации. — А он выйдет из времянки своей и машет рукой: уходите, мол, нам ваша помощь не нужна. Ему-то, может, и не нужна, а детям?
Как-то по осени социальная комиссия все же доехала до Прониных, чтобы посмотреть, построили ли они себе новую избу, и заодно выяснить, почему старшие дети нерегулярно ходят в школу: в непогоду, которая в Красноярском крае стоит почти шесть месяцев в году, родители не выпускают Тимошку и Аделину из дома.
Изба возведена так и не была. Замотанная Катя с очередным младенцем на руках месила тесто во времянке. Прочие дети копошились рядом. На полу в полнейшем беспорядке валялись подаренные горожанами вещи и игрушки. По новенькой когда-то девичьей шубке из искусственного меха ползали мухи. Старшие дети в разговоре со взрослыми сказали несколько слов матом. И мигом замолкли, виновато посмотрев на отца.
— И эту словесную грязь они приносят нам домой из школы, — расставил точки над “i” Валентин Петрович.
Все бабочки мира
— Нет, я не могу сказать, что Пронин плохой муж и отец, — разводит руками Альбина Пыжикова, директор местной школы. — Да, он — человек с ленцой, взвалил на молодую жену все хозяйство. Да, он часто не приводит детей на занятия. Но не потому, что не хочет, как мне кажется, чтобы они получали образование и общались со сверстниками. Просто Кате на лодке на наш берег трудновато каждый день добираться, а когда ледоход — вообще невозможно. Но тем не менее чувствуется, что Валентин Петрович своих домашних самоотверженно любит и поэтому просто боится отпустить их от себя хоть на шаг.
— Л-ю-ю-ю-бит! — с надрывом протягивает еще одна инспекторша комитета по делам материнства и детства. — А кого ему еще любить, кроме Кати? Да, для Пронина, чтобы жена была рядом — это вопрос выживания: он сам в тайге и дня не протянет. Он зависим от Кати и боится ее потерять. И поэтому полностью поработил девчонку, не давая ей возможности вырваться на волю, — а со стороны кажется, что это она от него зависит. Нет, в конце концов это их личное дело — как жить, но ведь есть еще и четверо малышей, которые сейчас поневоле разделяют затворничество матери и впитывают негативное мировоззрение отца. Что с ними будет дальше, когда они вырастут, я не знаю.
…Затворническая девочка Аделина выпрыгивает из лодки и виновато косится на меня. Ей неудобно за внезапную истерику матери, приключившуюся на берегу. “Оставьте меня в покое. Я никого не хочу больше видеть!” — рыдает Катя.
Аделина — уже почти взрослая, понимает, что означают эти горькие слова. В приступе внезапной детской досады она давит колонию бабочек, веселым ковром устилающих прибрежную землю. Она не знает, что это плохо: убивать живых бабочек. Папа не объяснил.
Старик нежно гладит по спине молодую жену, собирающуюся плыть на лодке домой. Аделина закусывает нижнюю губу.
— Ненавижу людей, — тихо произносит девочка, очевидно, меня за человека не признавая. — Все вокруг жестокие и злые. У меня даже друзей нет. Потому что папа говорит, что никому верить нельзя. А мама только плачет. С тех пор как вернулась домой, из Дивногорска, так и плачет. Мне ее очень жалко...
— А ты сама хотела бы в Дивногорск?
— Да, хотела бы, там игрушки на рынке продаются, шоколадные конфеты — это здорово, если бы еще людей не было... Только папе не говорите, — помолчав, просит она и безжалостно дотаптывает детской босоножкой последнюю бабочку...
Фамилия главных героев изменена.
