Сатира и юмор

  

Звонят, интересуются...

     …Не буду скромничать и сразу признаюсь, что, конечно, приятно, когда спрашивают твое мнение по тому или иному вопросу. “Что вы думаете, Лев Юрьевич, насчет того-то?.. А насчет того-то что вы думаете, Лев Юрьевич?..”
     Ну, возьмешь и ответишь, как можешь.
     Значит, уважают, раз спрашивают.
     Иногда удивительные бывают вопросы. Например, звонит корреспондент одной уважаемой газеты и говорит: “Мы тут выясняем общественное мнение по поводу того, кто в России самый крутой. Не могли бы вы тоже на этот счет высказаться?”
     Вот тебе и раз, думаю. Долгий же мы путь проделали от знаменитого некрасовского “Кому на Руси жить хорошо?” до этого вот сегодняшнего “Кто в России самый крутой?” А действительно — кто? “Ну, — говорю, — наверное, Путин. Он уж точно крутой. Ну, композитор Крутой — крутой. У него и жена — Крутая. И дети Крутые. И родители. А еще кто — хоть убейте, не знаю. Те, кто раньше были крутые, уже не очень чтобы крутые. А те, кто в последнее время сделались крутые, какие-то уже не совсем крутые, все чего-то оглядываются, как бы чего-то остерегаются, боятся чего-то, что ли. И невольно засомневаешься, а такие уж они крутые… В общем, даже не знаю… Но спасибо, — говорю, — что вы моим скромным мнением интересуетесь”.
     Или вот другой случай. Звонит как-то в другой раз другой корреспондент из другой уважаемой газеты и говорит: “Мы тут у себя опрос проводим насчет того, у кого какое хобби и кто чем увлекается. Так вот, не могли бы вы высказаться по данному поводу?”
     Симпатичный голос такой в трубке, и газета настолько уважаемая, что мне даже неловко стало, потому что, честно говоря, положа руку на сердце, нет у меня никакого хобби, ну даже самого завалящего. А что делать, приходится правду отвечать: “Нет, — говорю, — нет никакого, и даже не предвидится”. Слышу, голос в трубке аж упал. “Как, — говорит, — нет?! У всех есть, а у вас нет?! Ну хоть какое-то, а то мне материал в номер надо сдавать… жена, дети… ну, может, вы там рыбку ловить любите… или спичечные этикетки собираете, или еще чего, покопайтесь в памяти…”
     И тут меня осенило. “Есть, — говорю, — у меня хобби, вспомнил, как же!.. Записывайте!.. Я, знаете ли, жить люблю и очень этим делом увлекаюсь, круглые сутки живу и живу, как ненормальный, и пока еще не надоело. Это мое главное хобби и есть”.
     А вот еще случай. Звонит как-то уже в другой раз уже другой корреспондент другой, но тоже очень и очень уважаемой газеты и говорит: “Мы тут у себя опрос проводим насчет того, кто и каким образом проводит свой досуг… Так вот, не могли бы вы?..”
     Верите ли, у меня просто сердце в пятки ушло… Нет, не от страха, а от расстройства… Потому что газета уж такая больно уважаемая, и голос в трубке приятный, и, наверное, тоже жена, дети…
     “Не хочу вас расстраивать, — отвечаю, — но буквально ума не приложу, что вам ответить… Никак особенно его не провожу, в смысле — досуг”.
     “Ну как же так, — нервничают в трубке, — как же так не проводите, не все же время вы на работе. Что вы делаете после того как?..”
     “Ну, ем, — говорю, — сплю. Вот, пожалуй, это мое хобби и есть: поспать, придавить, знаете ли, как следует… Так, собственно говоря, можете и записать”.
     Но вот что-то уже несколько дней не звонят. Я даже беспокоиться начал, в чем дело, почему? Неужели я разочаровал их своими ответами? Неужто не мог ничего выдумать из головы, зачем нужно было говорить правду: “У меня нет никакого хобби…” А в качестве досуга он спит, видите ли…
     А ведь так хочется, чтобы меня о чем-нибудь спросили… Ну спросите меня, спросите… А я вам отвечу!..
     

Осенило

     Охрана уверила, что с его головы ни один волосок не упадет, а он и без того лысый.
     
     Разные мысли приходят в голову, какие из них умные — трудно понять.
     
     Юмор — от доброго сердца. Сатира — от добрых побуждений.
     
     Адама в раю устраивало все, а Ева хотела на мир посмотреть и себя показать.
     
     В старости дни долго тянутся, но годы быстро летят.
     
     Думали, окно в Европу прорубили. Оказалось, всего лишь форточку.
     
     В жизни мужчина должен построить дом, посадить дерево и воспитать жену.
     
     Одни выходят в люди. Другие — из себя от этого.
     
     Был на седьмом небе от счастья. Ничего там особенного. Небо как небо.
     

Эпидемия

     Когда перед старушкой Степановной из 217-й квартиры открылась дверь лифта на ее лестничной площадке, она по привычке шагнула в кабину. И тут же остолбенела. Прямо в глаза Степановны таращились большие круглые глаза противогаза, а хобот почти уперся в лицо пенсионерки.
     — Война! — заорала Степановна, пытаясь выскочить из закрывающейся кабины.
     — Да успокойся ты, соседка, — резко сдернув с лица противогаз, хихикнул ехавший в лифте мужчина.
     — А… Петрович… — узнав соседа по подъезду, чуть успокоилась старушка и тут же взбрыкнула: — Ты что, из ума выжил?! Зачем людей пужаешь?
     — В смысле? Чем пугаю? — удивился сосед. — Противогазом, что ли?
     — А то! — завозмущалась Степановна. — Пошто такое чудище напялил? Шутки шутить вздумал! А у самого дети уж!
     — Какие шутки? — серьезно ответил мужчина. — Не до шуток тут, бабка! Ты чего, с дуба рухнула?! Телевизор не смотришь? Птичий грипп идет! А от него одно спасение — вот это! — Петрович потряс противогазом прямо перед лицом старухи. — Другие средства не спасут!
     — Да ладно заливать-то, — отмахнулась Степановна. — Не верю…
     — Не верь, не верь, — серьезно произнес мужик. — Потом поздно будет…
     Когда лифт остановился на первом этаже, Петрович, на ходу надевая противогаз, двинулся к выходу из подъезда. Степановна молча смотрела вслед.
     — Стой! — вдруг решительно закричала она и бросилась к уже открывшему дверь парадного Петровичу. — Правда, что ль, только он и спасет?
     — Только он, — снова снимая противогаз, вздохнул мужик. — Все остальное — бесполезно! Эпидемия!
     — А где ты его взял-то, Петрович? — заскулила старуха. — Мне тоже надо! И бабке Клаве из второго подъезда, и Глафире из третьего. Подскажи, касатик, где взять эту слонищу! Не купишь небось?
     — Да чего ж не купишь? — улыбнулся Петрович. — Вон в аптеке через дорогу пока есть… А что завтра будет — не знаю…
     Резко оттолкнув Петровича, Степановна быстро засеменила в сторону аптеки. Проследив за бабкой, мужчина достал мобильный телефон и набрал номер.
     — Алло, алло, — забаритонил он в трубку. — Клюнула! Ты давай, Маш, готовься, через полчаса все бабки из нашего микрорайона у тебя будут! Сколько у тебя там? Пятьсот? Ну, на час хватит, а через час я тебе еще машину подвезу… Мне в одной воинской части их целых два вагона за гроши отдали. Так что всем им, сердешным, хватит! Только смотри, цену не снижай, как бы ни жаловались. На маленькую пенсию, на правительство… Меньше чем по тысяче не отдавай! Ну давай, жди, я скоро…
     Петрович убрал телефон в карман, выскочил во двор, с полоборота завел свой “КамАЗ” и надавил на газ. Проезжая мимо аптеки, он увидел, как со всего микрорайона, поднятые по тревоге Степановной, к аптеке семенят старушки и старички.
     — Эпидемия! — хмыкнул Петрович. — Чистая эпидемия! — и, прибавив скорость, на всех парах помчался к пригородной воинской части, где его ждали купленные вчера за бесценок два вагона противогазов.
     

Не обманешь — не продашь

     Поменяв на деготь лапти,
     Заглянул мужик в кабак.
     В уголке присев на лавке,
     Рассуждал примерно так:
     “Лапти продал я гнилые,
     Обманул я дехтяря,
     Надавали мне по вые
     Поделом, а может, зря.
     Но зато лошадка скачет,
     Катит под гору возок,
     Колесо бежит не плачет,
     Хоть бы скрипнуло разок.
     Только утром с печки
      слезешь,
     Повторяй, как Отче наш:
     Не подмажешь —
      не поедешь,
     Не обманешь —
      не продашь”.