“Обезьяний папа!” — скажете, обидная кличка, да? А вот ничуть! Тем более что тебя зовут так друзья и детишки. И не удивляйтесь, когда коробку цирка на Цветном вдруг огласит мощный обезьяний крик.
Они все уже чувствуют — их папа приближается: Азизик Аскарян шествует в свой кабинет, кстати, тоже весь с пола до потолка увешанный обезьянками — подарки бессчетных поклонников…
Второго такого аттракциона в стране нет: шимпанзята и орангутаны заводят брейк-данс, лезгинку, цыганочку — что только не вытворяют! Но это — вечером, в манеже. А какова их “закулисная суть”?
“Карты, вино, бабы” — это про людей, хотя… про обезьян, как оказалось, — все то же, но… нежнее.
Фиаско журналиста
— Располагайтесь. Чайку? — Знаменитый дрессировщик пошел отовсюду выуживать коробки с лакомствами. — К обезьянам пойдем?
— Пойти-то пойдем, да не хотелось бы оказаться на месте того журналиста, которого ваша Джуля так недвусмысленно приласкала…
— Ой да, была такая история. Году эдак в 81-м. Я тогда — молодой-начинающий, меня Никулин временно в Кострому пристроил, потому что обезьянки — еще малышки, их учить да учить, вынянчивать-выхаживать, эти бессонные ночи — памперсы, подгузники, детское питание… А тут приезжает молодой корреспондент из Москвы — высокий, симпатичный: “Хочу делать о вас репортаж!” Ух ты, первое интервью! Столичная пресса!
Торжественно встречаю его рано утром. Животные пока спят; журналист умылся, мы с ним по кофейку…
Скоротали часок, вот и время подошло идти к обезьянкам — здороваться, кормить. Парень спрашивает: “Можно и мне с вами?” — “Ну, конечно, о чем речь!” Приходим. У меня тогда 12 особей было; но — все по клеткам сидят, и только Джуля с Лелей бегают по длинному вольеру…
— И все бы ничего, да только телефонный звоночек…
— Да, кормлю их, кормлю, а тут — срочно вызывает Москва! Я все бросаю, но, убегая, говорю журналисту: “Присядьте пока здесь, но к животным не подходите!” — “Конечно-конечно!” Ушел. А у Лели с Джулей была кукла любимая, такая полуватная — без глаза, одной руки и одной ноги. Они с нею, уродинкой, играли, спали, в общем, лучший друг. А тут вдруг — чужой человек. А они умны до чего, хитры! И как бы играя, невзначай, слегка бросили в него этой куклой. И сразу же — давай плакаться, жестами из вольера показывать: мол, подай куколку нам, подай!
— И он “клюнул” на удочку?
— Ничего не подозревая, спокойненько поднял и через клетку подает… Одна шимпанзе в момент поймала его за руку, подтянула к вольеру, а другая стала расстегивать брюки, ширинку… Я вхожу и отказываюсь верить своим глазам: стоит такой полузеленый от ужаса человек, а обезьяна вертит в руках все его причиндалы. Завидя меня, они враз его отпустили и убежали в глубь вольера. Парень тут же быстренько поправился, все застегнул… “Я же просил — не подходить!” — говорю. “А мне жалко стало, куклу хотел подать…” То есть две молодые самки решили как бы проверить молодого человека — спасует он или нет.
— Но тот, похоже, рано радовался…
— О да. Я зашел в вольер и наказал девиц, приговаривая: “Ну, как так? К нам корреспондент из Москвы приехал, а вы… Фу, некрасиво!” И тут Джуля, не простив мне, что из-за парня я наказал ее, сходила по-большому в руку и со всей силы швырнула жидким “подарком” в затравленного москвича. Тот стоит — дерьмо с головы до пят. Он от нас в тот день так и не уехал. Слишком высоким оказался — ни одни мои брюки ему не подходили. Его-то одежу моя помощница, конечно, постирала, но на улице — зима, мороз! Не высохнет… Остался у нас ночевать, наутро я проводил его, но он так ничего и не написал.
“Они дубину вырвут и тебя же ею приговорят”
