Ее мечта ходила на четырех лапах и преданно смотрела грустными глазами. Иногда соседи давали ее напрокат — погулять.
— Я всегда любила собак, — рассказывает Ольга Трифонова. — Волчок прожил у нас 14 лет. Смерть его была очень печальной. Он умер, когда я расставалась с первым мужем и уходила к Юрию Трифонову. Пес словно почувствовал, что совместная жизнь его хозяев исчерпана и ему тоже пора. Только сейчас я понимаю, насколько он был скромный и неприхотливый.
Он очень любил путешествовать на машине. Я его брала с собой в Прибалтику, он становился задними лапами на сиденье, голову клал мне на плечо, а ветер дул ему в морду. И так он ехал 1200 километров. Мы отдыхали с ним и в Коктебеле, и он кротко шел в море, хотя соленая вода, наверное, не полезна собакам. Дымчато-серый, Волчок был одной “масти” с писателем Гришей Свирским. Когда тот уплывал далеко в море и виднелась только шевелюра, можно было перепутать Гришу с Волчком. Однажды так и произошло. И я металась по берегу с громким криком: “Волчок, вернись!” — а весь пляж просто корчился от смеха.
— А как Юрий Трифонов относился к Волчку?
— Довольно странно. Он его недолюбливал, потому что для него собака была свидетелем другой моей жизни. А Волчок это чувствовал и, когда приходил со мной к Трифонову в гости, очень кротко писал ему на ковры. Я видела, что Юрия Валентиновича это обстоятельство не слишком раздражало, но сам факт существования собаки ему не нравился. Он как-то угрюмо на него смотрел, никогда не ласкал и однажды во время нашей ссоры, перечисляя мои “грехи”, сказал: “...И чрезмерно занята своей собачонкой”. Но когда Волчка не стало, очень сердечно меня утешал.
— А какие животные были в вашем доме?
— У нас было много котов, целый штат гнилоглазых барсиков, которые почему-то прибивались к нашему порогу. Какие-то получали постоянную прописку, какие-то оставались приходящими. Находились наглые коты, которые орали под окнами и стучали по стеклу, чтобы мы их взяли.
Когда умер Юрий Валентинович, я жутко горевала. Однажды раздался звонок в калитку. Открываю: стоит Юлиан Семенов, наш сосед по даче, и держит за пазухой какое-то невообразимо прекрасное существо. Я схватила пушистый комок, прижала к себе, а потом спросила: “Неужели это щенок от твоих собак?” А у Юлиана Семенова были бобтейлы. Больше в Советском Союзе таких собак не имел никто. “Конечно! — ответил он и добавил: — Я — заводчик”, — гордясь этим фактом больше, чем многочисленными премиями. Щенка я назвала Волчком.
— Но этот Волчок оказался с другим характером?
— Абсолютно. Он тихо ходил по участку, у него была пограничная тропа вдоль забора. Волчок шел дозором, как настоящий пограничник: сначала в одну сторону, потом — в другую. Но утром, увидев нас, он поджимал уши и, мелькая черными пятками, убегал в самый дальний угол участка. И тут надо было внимательно осматривать вверенную Волчку территорию. Если где-нибудь лежала метла, то под ней обязательно обнаруживался труп кошки, которая имела несчастье нарушить границу…
— А как появился американский бульдог Меджик?
— Я уговаривала сына завести собаку, которая была бы в нашем совместном пользовании. Мне хотелось небольшого песика, чтобы я могла путешествовать с ним на машине. И Валя однажды привел какое-то чудовище с огромными лапами и большой головой, которая висела на тонкой шее. И я встретила его словами: “Братец, какой же ты урод!” А “урод” вырос в красавца, но с совместным пользованием у нас проблемы, потому что, во-первых, Валя ужасно ревнует Меджика, а во-вторых, мне уже трудно гулять с крупной собакой. От ударов хвостом, которым он размахивает от счастья, остаются синяки. Нужна недюжинная сила, чтобы удержать собаку на поводке. Я беру Меджика на дачу, мы гуляем по лесу. Он проявляет необычайное великодушие ко мне: дальше 100 метров не уходит, чтобы я не нервничала. Остановится, подождет.
— А кого он больше любит?
— Он живет у Вали, а ко мне приходит в гости. Меджик всегда знает, что его ждут вкусная еда, любовь и ласка.
Но, несмотря на все эти райские удовольствия, он безумно напряжен и волнуется, как бы Валя не ушел. Правда, иногда молодежная жизнь сына Меджику надоедает, ему хочется покоя и общения с природой. Он выходит из подъезда и сразу направляется к моему “Опелю”, безошибочно узнавая его среди других машин.
Он вообще очень умный. У него был всего один урок дрессировки, который я, правда, не выдержала. Не могла видеть, как нашего Меджика похлестывают. “Вам хватит уроков пять, потому что он Эйнштейн”, — сказал дрессировщик. Когда Меджику было полтора года, он подобрал на улице кость и начал с ней носиться. Когда Меджик начал хрустеть этим трофеем, я так разозлилась, что сказала: “Пошел вон, глупый пес!” В этот момент он выронил кость, сел передо мной: “Ты слышишь, что говоришь? Куда же я пойду?..” Мне до сих пор стыдно перед Меджиком за эти глупые слова!
