Белоснежная комната, шкафы с книгами, на стенах — портреты писателей: вот молодой Гарсиа Маркес, вот Варгас Льоса. За окном легко шумит Барселона. Мы беседуем с одним из самых популярных в мире писателей. Альберт Санчес Пиньоль уже известен и в России, его произведения стали бестселлерами. Его история особенна еще и тем, что он ко всему прочему антрополог.
Впечатления от Африки дали пищу роману “Пандора в Конго”, а первая его книга, изданная в России, называется “В пьянящей тишине”.
— Вы пишете по наитию или четко выстраиваете ваши произведения заранее? У нас писатели не только не знают даже терминологии литературоведения, но и вообще книг не читают и откровенно в этом признаются.
— Это большая ошибка. Это есть и в Испании. Все равно как если бы от футболиста не требовалось тренироваться и знать правила игры. И архитекторы не могут по наитию строить дома. Не могу себе представить, чтобы Гауди говорил: ну, давайте башенку здесь, башенку там… Я могу написать роман, только если он полностью сформировался у меня в голове, есть четкая структура и план. Но большинство писателей, когда им надо что-то написать, ставят перед собой бутылку виски, и этим ограничивается их техника.
— Виски — это очень по-русски, правда, у нас чаще в ход идет водка. А у вас с виски какие отношения?
— Виски хорош сам по себе, отдельно от писательства.
— Какой щелчок произошел в вашей жизни, после чего вы ощутили себя писателем?
— Я не помню конкретного момента. Я всю жизнь любил писать, но никогда не думал, что это может стать профессией. Говорят, что в ад идут мелкими шажками. Литература, конечно, не ад, но мой процесс был именно таким.
— Если литература — это не ад, то, может, она рай?
— Я не особенно верю в рай и ад. Все, чем я занимался, приводило меня к писательству. Я работал как журналист, готовил статьи для энциклопедий — и старался строить энциклопедические статьи как рассказы.
Первые мои произведения появились на полиграфическом рынке Каталонии, потому что я пишу по-каталонски. В начале 90-х в Испании было очень хорошо жить на среднюю зарплату, если тебе не нужно было особенно много. После Олимпиады цены стали подниматься.
— Лично я еще не была знакома ни с одним писателем-антропологом. Как вы это совмещаете?
— Думаю, что именно это привело меня в литературу. Часто говорят, что писатель привносит свое видение мира, отвечающее его опыту. Но антропология учит тебя видеть мир чужими глазами. Я со своей профессиональной подготовкой могу любую ситуацию оценить с точки зрения, например, пигмея.
— У вас были экспедиции?
— Да. В Республику Конго. Ведь я готовился стать доктором антропологических наук. Я ездил в Африку два года подряд, в 98-м году я был там, когда началась гражданская война в Конго.
— А бывали случаи, когда в Африке вашей жизни по-настоящему грозила опасность?
— Когда началась гражданская война в Конго, опасность висела в воздухе. В этой войне погибли два или три миллиона человек — гораздо больше жертв, чем в войне в Ираке. Но я оттуда уехал через 15 дней после начала войны. По французскому радио сказали, что в восточной части Конго не осталось ни одного живого белого человека. И я решил, что пора сматывать удочки.
— Вы так хорошо знаете пигмеев… Много с ними общались?
— Не то чтобы я много времени с ними провел, но я там многому и быстро учился. Сознание того, что есть человеческий опыт, совершенно отличный от твоего, очень тебя обогащает. Представьте себе, что у журналиста из Москвы и у журналиста из Барселоны одни и те же проблемы с утра до вечера — с жильем, с работой, с оплатой… Все — очень одинаковые. Но там все по-другому. Все их идеи относительно семьи, родительских обязанностей, брака, экономических условий не имеют никакой связи с нашими. После терактов 11 сентября стали говорить о войне цивилизаций — Запада и ислама. Все высказывались по этому поводу. Но если бы антрополог задался этим вопросом с точки зрения пигмея, он ответил бы так, как не ответила ни одна газета.
Потому что глазами пигмея ислам и Запад — это одно и то же, для них между этими мирами нет разницы.
Мы в гораздо меньшей степени контролируем нашу жизнь, чем об этом думаем. Если ты собираешься назначить встречу с пигмеем на завтра, то он не придет: для него 24 часа — целая вечность. Для пигмея человек, который предвидит, что будет завтра, — сумасшедший, потому что так надолго нельзя загадывать. А мы стараемся предвидеть жизнь на годы вперед.
— А каковы у пигмеев отношения между полами и секс?
— Это наиболее равноправное общество из тех, которые мы знаем. Несмотря на то что в западном обществе женщина последнее время эмансипируется, нас удивляет та степень свободы, которой пользуется женщина в обществе пигмеев. В Испании сейчас постоянно муссируется тема плохого отношения к женщине: все время пишут в газетах, что в таком-то городе погибла женщина оттого, что муж ее бил и в конце конце концов убил, она не заявляла в полицию, а это надо делать… И так далее. Не знаю, есть ли такое в России. Пигмей просто не может себе представить, что мужчина может поднять руку на женщину. Брак не является никаким институтом.
Пара находится вместе, пока один из них не решает, что ему пора уходить, и наличие или отсутствие детей при этом не рассматривается. И нет такого понятия, как кризис в семье. Дома — круглые хижины из листьев — строят обычно женщины. Если женщина из семьи уходит, она разрушает этот дом. И все разведенные и одинокие мужчины спят вместе — в одной большой хижине, которую они сами строят. Это самая страшная хижина во всем поселке, потому что они не умеют строить! А дом — это самое важное, потому что в Конго часто идет дождь.
Если хижина хорошая, то никто не промокает. А холостые все время мокнут! Я спросил у одиноких мужчин: вы хотите жениться? Ответ был такой: да, конечно, мы все хотим жениться! Почему? Потому что мы не хотим больше мокнуть!
— Так что же они не научатся сами дома-то строить, несчастные люди-дикари?
— Это один из тех редких случаев, когда существует разделение труда. Мужчины занимаются для нас типично женскими делами. Детьми занимаются тоже мужчины. Грудных младенцев они все время носят на руках, ходят с ними. Встреча с любым белым человеком — в данном случае со мной — для них очень важна. Я говорю одному такому мужчине с ребенком: что ты его все время держишь, положи его, и мы поговорим нормально. Ответ был такой: “Я его люблю”.
— Цитата из вашего романа: “Задача литературы в том, чтобы превратить человеческое дерьмо в золото”. Это говорит персонаж. А с вашей точки зрения в чем задача литературы?
— Хм. Роман, который не предполагает только развлечение, имеет целью сформулировать идею, которую можно выразить в одной фразе. Но чтобы эту идею передать, может понадобиться четыреста страниц. Идея “Пандоры в Конго” — что все в мире ложь. И все мы верим в то, во что хотим верить. Но это вовсе не обязательно истинно. Эта история человека, который строит историю. Он сам себя обманывает, потому что это прекрасная история. В метафорическом плане мы часто встречаем такое в нашем обществе.
— Что думаете о современной мировой литературе?
— Меня удивляет огромный успех в последнее время книг “Помоги себе сам” — как преодолеть депрессию, как найти работу, как понравиться мужчине… За этим стоит идея, что книги могут решить все твои проблемы.
Литература всегда объясняла некую истину, правду, но никогда и никому еще не решила проблем. В классической литературе мы всегда видим эту истину, которую можно заключить в одной фразе. Я думаю о Дон Кихоте, например. Вся эта тысяча страниц посвящена сумасшествию — персонаж безумен.
— Писатель по натуре одиночка. А вы?
— Большинство писателей, с которыми я знаком, имеют семьи, детей. В моем случае — да, я одиночка. Всегда есть мифы о том, какие должны быть писатели. Когда я вижу писателя с трубкой, меня дрожь берет! Писателя канонизировали за последние два века. Раньше это был просто человек, который рассказывает истории. Теперь это некий светоч, маяк морали. Уже в XIX веке — после французской революции, которая лишила церковь ее власти и туда, где был Бог, поставила культуру, — писатели стали высказываться по разным поводам в газетах.
У Сервантеса или Шекспира никто не спрашивал, должна ли Англия захватить Испанию или наоборот. А сейчас человека, который пишет истории, спрашивают, как китайское производство обуви влияет на мировой рынок.
— В прошлом году вы были в России...
— Я был там два дня, за это время ничего нельзя успеть увидеть. Можно только успеть купить карту и удивиться размерам страны. Согласно нашим картам, Европа — это центр мира. А когда покупаешь карту Европы в России, то видишь, что Россия большая-большая, а мы тут где-то сбоку. Говорят, что москвички очень красивые. И я успел в этом убедиться. Единственный город в мире, где памятники ходят по улицам.
