Завтрак с видом на Эльбрус

Гостиница “Приют одиннадцати” была символом Приэльбрусья. Расположенная на высоте 4130 метров над уровнем моря, выше всех перевалов, она была самой высокогорной в мире. Здесь даже в разгар южного лета царила зимняя стужа. Тем удивительней среди торосов и льдов было видеть яйцеобразную металлическую конструкцию, напоминающую инопланетный коcмический корабль.

Все, кто шел покорять Эльбрус, останавливался в “Приюте одиннадцати”. В тесной “кают–компании” царила особая атмосфера. Альпинисты дули чай из трехлитровой банки, делились карабинами и шерстяными носками. А в ночь, натянув “кошки”, уходили во тьму, чтобы через 10 часов подняться к вершине. Все те, чьи жизни унес Эльбрус, тоже не миновали “отеля над облаками”.

В 1998 году из–за неосторожного обращения с огнем приют сгорел. На восстановление гостиницы требовались колоссальные средства. В этом году инвесторы нашлись.

Чтобы понять, чем был для альпинистов “Приют одиннадцати”, наши специальные корреспонденты совершили восхождение на Эльбрус.

Хозяин гор

Высота 3500. Станция канатки Гара-Баши остается далеко внизу. Натянув поверх ботинок шипованные насадки, мы ползем по склону вверх. Каждый шаг нам дается с трудом. В разреженном воздухе все движения замедляются. К горлу подкатывает тошнота. Гора перед нашими глазами начинает куда-то наклоняться.

— Красавица Ушба, гордый Донгуз-Орун, корона Шхельды, — тычет в снежную хмарь сопровождающий нас горный гид Эдуард Ионих.

Ползем по склону, не поднимая головы. Снег забивает рот. Зачем вообще ломать себя, “на зубах” поднимаясь к вершине? Альпинист со стажем Ионих отвечает просто: “Тянет”. Ему недостаточно двух измерений, он не умеет жить только в плоскости. Поэтому идет в горы. Восходитель Аслан Шаканов, с которым мы успели познакомиться в Нальчике, каждый раз поднимаясь на Эльбрус, спорит не с каменной горой-исполином, а с самим собой. Душа еще одного старожила Узеира Курданова “требует открытого ветра, дующего в лицо, и маячащей впереди вершины”.

Высота 4130. Видим стены сгоревшего “Приюта одиннадцати”. Пытаемся спрыгнуть с валуна на отполированный ветрами наст, но получается, что валимся на снег, как кули с мукой. Кислородное голодание порождает апатию, быструю утомляемость, головные боли — горную болезнь. Для акклиматизации в высокогорье и была построена эта база — “отель над облаками”.

— Возводили приют в 39-м году всем миром, — рассказывает Узеир Курданов, возглавляющий ныне муниципальное образование “Эльбрус”. — Всем, кто шел наверх, давали или доску, или кирпич, или пакет с раствором. Крупные детали тащили на волах. Это была народная стройка.

3-этажная гостиница была обтянута алюминием и походила на межпланетный корабль. На покатых ее боках не задерживался снег. “Приютом одиннадцати” базу назвали в честь председателя Кавказского горного общества Рудольфа Лейцингера, переночевавшего в этом месте с группой школьников в 1909 году. Для альпинистов это было культовое место. Аслан Шаканов помнит, как в сравнительно небольшую постройку с койками в два этажа могли набиться до двухсот человек. Восходители спали и между кроватями, и в коридорах на полу. Зимовщиком–спасателем здесь долгие годы работал уникальный человек — даргинец Магомед Ибрагимов.

— Это был настоящий хозяин гор, — вспоминает Эдуард Ионих. — Он воевал в составе разведгруппы и досконально знал характер двуглавого исполина. Никто не поднимался на вершины Эльбруса чаще Магомеда. Перед ним снимал шляпу известный полярник Федоров, возглавлявший на Эльбрусе научную экспедицию. Именно Магомед Ибрагимов приучил длинношерстных коров — яков, которые прежде не шли выше пяти километров, к высотным восхождениям.

Альпинисты были свидетелями, как Магомед шел с посохом впереди, а за ним безбоязненно карабкались по обледенелому склону яки. Таким образом погонщик перевез на Восточную вершину Эльбруса, на высоту 5621 метр, автоматическую метеостанцию и восемь 45-килограммовых аккумуляторов.

— “Приют одиннадцати” держался на Магомеде, — рассказывает Аслан Шаканов. — Он снабжал базу дровами, набирал воду в роднике. Смотритель был человеком религиозным. У него была своя комната на восточной стороне, где он совершал намаз.

Именно этому аксакалу принадлежала фраза, что “горы не покоряют, они стояли и будут стоять неизменно. Человек покоряется каменным исполинам”. Зимовщик Ибрагимов завел правило: все входящие в приют обязательно разувались. Просушивая у печки обувь гостей, Магомед никогда не спрашивал, зачем путники шли на штурм Эльбруса. Он знал: у каждого в жизни должна быть своя вершина и свой путь наверх.

“Брезентовый” народ

Местом сбора альпинисткой братии была столовая, которая располагалась на втором этаже.

— На высоте, при нехватке кислорода, невозможно было вскипятить воду, — рассказывает Узеир Курданов. — Все продукты варились при температуре 60 градусов. Яйцо, например, нужно было “греть” до готовности не меньше 30 минут. Деликатесом считался хлеб, подсушенный на электрической плитке. Мы посыпали его солью и перцем. А если у кого–то была припасена бутылочка “Машука” или “Улыбки”, жизнь нам казалась просто сказочной. Ведь именно здесь, на высокогорной базе, многие из нас встретили самую “высокую” (4130 метров!) любовь своей жизни.

В “Приюте одиннадцати” собирался удивительный, “брезентовый” народ, — дополняет Эдуард Ионих. — Пуховых костюмов в 60-е годы не было. Собираясь на штурм, шили штормовки и брали с собой два свитера.

На стене в столовой весела подробная немецкая карта Приэльбрусья. В войну здесь хозяйничала знаменитая группа “Эдельвейс”. Отступая, фрицы, отдавая дань уважения альпинистам из разных стран, не стали взрывать это культовое место.

Из окон самой высокогорной столовой Европы были видны вершины гор, которые вдохновили в свое время Юрия Визбора написать повесть “Завтрак с видом на Эльбрус”. Книга как реликвия лежала на полке у печки, альпинисты читали ее перед восхождением, потом молча выходили на склон.

— Мы смотрели на звезды, на Млечный Путь, — рассказывает Узеир Курданов. — А потом шли собираться в дорогу, чтобы в 3 часа утра встретить на восхождении рассвет.

— Все группы выходили на штурм Эльбруса через третий этаж, где был запасной выход на склон. Магомед лично проверял снаряжение каждого, — вспоминает Аслан. — Он внушал нам: “На высоте пять тысяч метров быстро ничего не делается. Чтобы завязать шнурок, уходит столько же энергии, если бы на равнине вы нарубили два кубометра дров”. На сборы у нас каждый раз уходило по 1,5 часа. Магомед смотрел, как затянуты на ноге “кошки”.

Сам зимовщик лучшей обувкой считал резиновые калоши. Чтобы не скользили, он зачищал наждачной шкуркой их глянцевую поверхность и, надев пару шерстяных носков, отправлялся в горы. Горный спасатель, он знал все о правилах прохождения снежных, спальных и ледовых участков маршрутов Эльбруса. Кому–то говорил: “Тебе не надо сейчас на гору. Она тебя не примет”. Если упрямец все–таки шел наверх, то неизменно сходил с маршрута. Лучше всякого барометра смотритель предсказывал погоду. Остроту его зрения сравнивали с орлиной. Только он один мог разглядеть на горизонте едва заметное перистое облачко и предрекал снегопад. Погода на самом деле вскоре резко менялась.

“Крыша Кавказа”

Нам сопутствует удача: проглядывает солнце. От приюта мы держим путь к скалам Пастухова. Идем по лабиринтам ледовых разломов. Только тут я понимаю, почему, прищелкнув веревку связки на свой карабин, уже не говорят “я”, а только “мы поднялись на вершину”, “мы оступились”, “мы сорвались”.

Впереди как на ладони высшая точка Европы — Эльбрус, покрытый стометровой коркой льда. По-другому его называют Минги–тау — “Горой из тысячи гор”, Джин-падишахом — “Властелином горных духов”, а еще — “малой Антарктидой” и “крышей Кавказа”. Внизу нам рассказывали, как однажды двух злейших врагов — ингуша и осетина никак не могли помирить друзья. Даже за общим столом они сидели, отвернувшись друг от друга. Тогда недругов взяли на штурм Эльбруса. Когда они поднялись на западную вершину, которой насчитывается 400 тыс. лет, когда они почувствовали величие гор, а себя — песчинками в этом ледовом мире, они обнялись и помирились. В высокогорье происходит переоценка ценностей. Стоит разок повисеть на альпинистской страховке, чтобы нутром почувствовать метафору “жизнь висит на волоске”. Среди ледовых торосов деньги — ничто.  В горах важны только человеческие качества. Твои личные и твоих напарников. Аслан Шаканов рассказывал, как однажды в пургу он едва не погиб на Эльбрусе. Проплутав сутки, он спустился вниз и поклялся: “На вершину больше ни ногой”. А прошло время, и он понял: Эльбрус зовет его. И потом еще 53 раза побывал на его вершинах.
 

“Счастливая” веревка

Высота 4500. Каждое резкое движение вызывает одышку и сердцебиение. Десять минут идем, опираясь на лыжные палки, пять минут отдыхаем. Наш гид знает: если на высоте сорвешь дыхание, его уже не восстановишь.

Карабкаясь по склону, стараемся не захватывать ртом воздух. Ангина на высоте развивается стремительно. От нехватки кислорода перед глазами плывут круги. Не удивительно, что многим из восходителей является “снежная женщина”. В Приэльбрусье существует поверье: женщина-кабардинка, не дождавшись мужа–проводника, решила пойти икать его к вершине Эльбруса. Найдя любимого мертвым, она решила не возвращаться в поселок, так и осталась стоять на склоне в белых одеждах, пока не окоченела. Теперь, согласно многочисленным рассказам восходителей, “снежная женщина” заманивает уставших альпинистов прямиком в трещины.

Альпинисты вообще народ суеверный. Кто–то ходит на восхождение в одних и тех же ботинках, кто–то берет с собой кусок “счастливой” веревки, что когда–то спасла ему жизнь.

— Моим талисманом была сванка — шерстяная шапочка из войлока, — рассказывал нам Аслан Шаканов. — Зависнув на скале, я частенько набирал в нее сочащуюся по камням воду и пил. Еще был у меня старенький карабин, который я все время брал с собой в горы.

Весь мир на ладони

Высота 4800. Кажется, с каждым шагом навстречу вершина делает шаг назад. Встаем в круг, обнявшись, дышим, дышим… Из рук в руки передаем фляжку с крепким чаем. В отвар добавлена настойка золотого корня. Аслан Шаканов вспоминал, как, потеряв в ледовой трещине мешок с провизией, они с группой, взобравшись на вершину, развели костер, подогрели воду и опустили в котелок треть шоколадки, которая осталась у кого–то в кармане. У того “какао” тоже был незабываемый вкус. Идем по склону вверх. Окружающий мир, еще недавно сияющий праздничной белизной, теперь нам кажется белым адом. При восхождении на Эльбрус можно получить как “горняшку”, так и снежную слепоту.

Высота 5100. До седловины остается около 300 метров, до западной макушки Эльбруса — 550. Решаем: баста. Это и есть наша вершина. Стоим, продуваемые всеми ветрами. Улыбка у фотокора какая–то кривая. У меня тоже не остается сил на эмоции. Но восторг! Весь мир на ладони! Говорить не о чем. Каждый молчит о своем.

Спускаемся, то и дело приземляясь на пятую точку. Ноги уже не гнутся. Станция канатной дороги маячит внизу темной точкой. “Рукой подать и ноги протянуть”, — шутит Эдуард Ионих. Гид помнит, как американская группа, чудом выбравшись при спуске из трещины, заканчивала маршрут по–пластунски. Даже когда восходители выбрались на ровный участок, продолжали ползти.

Возвращаясь “в суету городов и в потоки машин”, мы останавливаемся у стен “Приюта одиннадцати”. Растирая замерзшие руки, думаем: “Вот бы сейчас в тепло, к печке, переночевать над облаками, а утром позавтракать с видом на Эльбрус”. Но увы. База сгорела в 1998 году по халатности заезжих мадьяров. Венгерские альпинисты перекачали бензиновый примус. Когда он вспыхнул, гости схватили бутыль с водой, в которой оказался чистейший спирт… Это сообщение было воспринято альпинистами как весть о гибели друга-напарника по связке.

Ныне одна из крупных московских фирм намерена вложить 5 миллионов евро в восстановление высокогорной базы.

— Новая гостиница полностью повторит архитектурный образ уникального отеля, — делится с нами генеральный директор фирмы Михаил Попов. — Однако теперь при строительстве будут использованы современные материалы. В отеле установят систему освещения с питанием от солнечных батарей.

Наши проводники уверены, что в стенах вновь отстроенной гостиницы сохранится дух альпинистского братства. Что здесь, как и прежде, будут плакать не от боли от стертых в кровь ног, а от счастья, что стояли на вершине.