В центре Москвы нет улиц, где бы в ХIХ—ХХ веке не жили известные писатели, артисты и художники. С Сивцевым Вражком связаны Гоголь, Герцен, Аксаков, Тургенев, Лев Толстой, Марина Цветаева, Есенин…
Дольше всех здесь пребывал незаконнорожденный сын гвардии капитана в отставке Ивана Яковлева, богатого московского барина. Этот русский аристократ вернулся из долгого пребывания в Европе с Генриеттой Луизой Гааг, дочерью германского чиновника. Возлюбленная подарила ему весной 1812 года сына. Имя младенец получил в честь родного брата отца — Александра Яковлева, в чьем доме на Тверском бульваре случилось его рождение.
Фамилия — Герцен — увековечила чувство отца. В переводе с немецкого herz значит “сердце”. Отец не чаял души в Шушке, как звали в семье незаконнорожденного “воспитанника”. Никуда со двора без сопровождения лакея ребенка не выпускали. “По лестницам водили за руку до семи лет”. Отец не хотел, чтобы сын служил в армии. В восемь лет определил его не в полк, как водилось у дворян, а в Экспедицию Кремлевского строения, возрождавшую сгоревшую Москву. Для службы штатской. На правах “воспитанницы” росла и дочь Александра Яковлева, Наталья, в которую Герцен влюбился, описав свой юношеский роман в “Былом и думах”.
В Москве Иван Яковлев владел тремя усадьбами в районе Пречистенки. “Старый дом”, не сохранившийся, находился в Большом Власьевском переулке, 14. Подростку Саше дом тот казался большим и мрачным, “напоминал тюрьму или больницу; нижний этаж был со сводами, толстые стены придавали окнам вид крепостных амбразур; кругом дома со всех сторон был нужной величины двор”. Судя по сводам и толстым каменным стенам, то было строение ХVIII века, испытавшее огонь 1812 года. В комнате Александра, куда приходили к нему учителя, помещались учебные пособия — электрическая и пневматическая машина, глобусы земной и небесный, висели ландкарты.
В “Старом доме” зародилась легендарная дружба Александра с Николаем Огаревым, сыном богатого помещика, владевшего тысячами крепостных и домом у Никитских Ворот, где раньше помещался Кинотеатр повторного фильма, а теперь — театр Марка Розовского. Отсюда Александр и Николай однажды поехали на Воробьевы горы и “ввиду всей Москвы” дали клятву отдать жизни на “избранную борьбу”. За что решили бороться? За освобождение крепостных, которые им прислуживали, за чей труд жили веками их предки, окружая себя дворней, жившими в городских усадьбах лакеями, конюхами, садоводами, дворниками…
Другое владение Яковлева называлось “Большой дом”. До революции в нем помещалась гимназия. Этот действительно крупный особняк сохранился на фундаменте из белого камня и выглядит после недавней реставрации как новый. В этих стенах Герцен заканчивает физико-математическое отделение Московского университета со степенью кандидата наук. Серебряную медаль выпускник получил за “Аналитическое изложение солнечной системы Коперника”. Но после университета все внимание уделял земным проблемам, философии, литературе. Из “Большого дома” кандидата наук и медалиста увезли жандармы. В Москву вернулся он после нескольких лет ссылки.
Третье владение Яковлева сохранилось на Сивцевом Вражке, 27. На фасаде его видна мемориальная доска в честь Герцена и бронзовая бляха с датой 1827 года, удостоверяющая, что строение тогда было застраховано от огня. Отец занимал “Большой дом”. Для сына, ставшего семьянином, купил у братьев Тучковых третий дом с мезонином. Называли его “Тучковский”. По словам Герцена, в нем прошла самая “возмужалая и деятельная полоса” московской жизни в 1843—1846 годах. Тогда Александр нигде не служил, в деньгах не нуждался. Занялся всецело творчеством. Вечерами вел светскую жизнь, посещал салоны, рестораны, ходил в театры, на концерты. В доме с мезонином написаны повести “Сорока-воровка”, “Доктор Крупов”, роман “Кто виноват?”, статьи “Дилетантизм в науке” и “Письма об изучении природы”. Их читала тогда вся Россия.
Три года дом с мезонином притягивал известных литераторов, артистов, профессоров Московского университета. Для жены Герцена, которая из-за болезни не слышала лекции Грановского в Московском университете, профессор в узком кругу подруг Натальи повторил триумф. Читал, конечно, без бумажки, “серьезно, сильно, полно поэзии и до того увлекательно, что присутствующие превращались в слух и наслаждение”. Из глаз “иных скатывались слезы”.
В “Былом и думах” Герцен, вспоминая о тех годах, писал: “Рядом с болтовней, шуткой, ужином и вином шел самый деятельный, самый быстрый обмен мыслей, новостей и знаний; каждый передавал прочтенное и узнанное, споры обобщали взгляд, и выработанное каждым делалось достоянием всех”. В этом доме к Герцену пришла слава.
Когда отец тяжело заболел, Герцен переселился в “Большой дом”. После его смерти, став наследником состояния, 19 января 1847 года в двух возках с семьей и прислугой отсюда уехал в Париж. Там год спустя плакал на разгромленных баррикадах Французской революции 1848 года, “еще теплых от крови”. Через пять лет плакал от горя. В буре на море гибнут его мать и сын. Умирает после этой трагедии жена. “Камня на камне не осталось от прежней жизни” в сорок лет.
Прежнюю жизнь в Москве можно увидеть на Сивцевом Вражке, 27. В доме с мезонином 6 апреля 1975 года, в день рождения замечательного писателя и публициста, открыли музей. Конечно, этому событию поспособствовало отношение Ленина к основателю “первой вольной типографии” и издателю бесцензурного “Колокола”, выходившего за границей. (По следу, проложенному Герценом, пошел Ленин, издавая газету “Искра”, из которой “разгорелось пламя” в 1905 и 1917 годах.) Герцена Ленин ставил “вровень с величайшими мыслителями своего времени”, называл демократом и революционером, которого “разбудили декабристы”. От них эстафету приняли все русские революционеры и большевики, в частности поэтому Герцену, взяв власть, коммунисты в числе первых установили памятник у старого здания университета на Моховой. Второй памятник стоит напротив “дома Герцена” на Тверском бульваре, где родился издатель “Колокола”.
Накануне открытия музея я побывал в нем и видел воссозданную обстановку первой половины ХIХ века, мезонин, которому придали мемориальный характер. Музей благополучно пережил распад партии Ленина и кардинальную перемену общества в отношении к революционерам.
Большие музеи советская власть не открывала, ничего подобного музеям Историческому, Политехническому, Александра III с 1917 по 1991 год в Москве не прибавилось. Заложенный при Хрущеве музей Отечественной войны на Поклонной горе построен волею Лужкова спустя сорок лет. Но на мемориальные квартиры и дома средств и сил у государства хватало. Поэтому каждый в Москве может побывать в домах, где жили в ХIХ веке Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Лев Толстой, Достоевский, Александр Островский. И при советской власти Маяковский, Пастернак, Цветаева, Есенин, Николай Островский…
В том году, когда Герцен покинул Россию, вышла книга с прозаическим названием “Записки об уженьи”. Под ее обложкой оказались не рассказы удачливого рыбака. Автор писал в надежде, что книжка будет приятна не только охотникам удить рыбу, но и “всякому, чье сердце открыто впечатлениям раннего утра, позднего вечера, роскошного полдня”. Так в русскую литературу поздно, как никто другой до него, в 56 лет, вошел Сергей Аксаков.
Собственного дома в Москве он не имел. Снимал разные квартиры. После женитьбы уехал в свое имение в Симбирской губернии, откуда родом. Взял в жены дочь соратника Суворова генерала Заплатина и плененной им прекрасной турчанки, Игель-Сюм. Венчался в церкви Симеона Столпника, чудом сохранившейся на углу Поварской и Нового Арбата. Жена родила ему талантливых сыновей Константина и Ивана, поэтов и публицистов, критиков, вождей славянофилов. Отец и сыновья — уральцы, но не могли жить без Москвы.
После первого представления в Малом театре сняли пьесу Константина Аксакова “Освобождение Москвы в 1612 году”. Ей этот сын Сергея Аксакова посвящал стихи “Москве”, “Семистолетие Москвы”, “Москва”. Сочинил акростих.
Мои мечты и силы молодые
Одной тебе я отдал, посвятя;
Судьбой своей чудесной в дни былые
Как сильно ты тревожила дитя!
Всю жизнь свою останусь я с тобою,
А ты сияй бессмертной красотой.
В первых буквах строк таится — “Москва”.
В древней столице Аксаков решил постоянно жить, приехав из Оренбургской губернии, в надежде получить жалованье. Добился цели по протекции друга — министра народного просвещения адмирала Шишкова. Пошел служить в Московский цензурный комитет. Там пять лет цензор Аксаков решал судьбы литераторов. Разрешил в журнале за подписью “Елистрат Фитюлькин” шутливую балладу “Двенадцать спящих будошников”, расцененную как “непочтительное отношение к московской полиции”. Николай I уволил Аксакова “как чиновника, вовсе не имеющего нужных для звания сего способностей”. Но, нуждаясь, Аксаков служить не перестал. Получил должность инспектора землемерного училища, потом директора Константиновского межевого института. В “Большом доме” Герцена Аксаков жил зимой 1848 года. Из него перенесли вещи на другую сторону Сивцева Вражка, 30, в деревянный особняк с колоннадой и портиком, более престижный. Обитал здесь писатель с октября 1848-го по май 1849 года, сочинял в нем “Записки ружейного охотника Оренбургской губернии”. Несмотря на столь нехитрое название, сочинение вызвало восторг читателей и классиков русской литературы, принявших автора в свой узкий круг. По словам Некрасова, книга “облетела всю Россию”. Тургенев читал ее с таким ощущением, какое возбуждала природа. Чернышевский назвал записки “классическим сочинением”. При всем при том перед наступающей зимой 1850 года жена Аксакова пишет сыну, что денежные обстоятельства плохи и нет “никакой возможности переехать в Москву”.
Аксаков любил принимать и угощать гостей. “В столовой, — писал очевидец, — ежедневно накрывали длинный и широкий семейный стол, по крайней мере на 20 кувертов”. С обожанием принимали в доме гениального Гоголя. Свое сорокалетие 1 апреля 1849 года автор “Ревизора” и “Мертвых душ” отметил на Сивцевом Вражке, 30, в кругу восторженных почитателей. Здесь Гоголь, прирожденный артист, читал “Одиссею” в переводе Жуковского. Позже Аксаков подружился с другим гением. Писал о нем: “С Толстым видаемся часто и очень дружески. Я полюбил его от души, кажется, и он нас любит”.
Поблизости от “Дома Аксакова” на Сивцевом Вражке, 34, поселился мало кому известный литератор. Здесь он пишет “Повесть из цыганского быта”, которая затерялась. Сочиняет “Историю вчерашнего дня” и роман “Четыре эпохи развития”. В полном собрании сочинений их нет, потому что они превратились в “Детство”, “Отрочество” и “Юность”. Ими вошел в русскую литературу Лев Толстой. “Моя квартира очень хороша, — писал он об этом доме, — она состоит из четырех комнат: столовая, где у меня есть маленький рояль, который я взял напрокат, гостиная с диванами, шестью стульями, столами орехового дерева, накрытыми красным сукном, и тремя большими зеркалами, где мой письменный стол, бюро, диван”. Этот дом Лев Толстой не забывал. В эпилоге романа “Война и мир” можно узнать, что Николай Ростов, “сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней в маленькой квартире на Сивцевом Вражке”. Это действительно маленький дом. Шесть окон на первом этаже смотрят на малолюдный тротуар, вдоль которого в одну сторону проносятся машины.
Рядом с Герценом жил известный литератор и врач Николай Кетчер, участник его литературно-философского кружка. В “Былом и думах” Герцен писал о нем как о человеке, отличавшемся категоричностью суждений и добрым нравом, способностью сближать людей. Кетчер запомнился любителем застолий, “другом шипучих вин”, по выражению Тургенева. С годами взгляды друзей разошлись. Кетчер “громко порицал” эмиграцию, осуждал деятельность бывшего единомышленника за границей. В молодости они постоянно встречались, чему способствовало соседство. Дипломированный врач успешно служил на ниве медицины и вышел в отставку в чине действительного статского советника.
Всю жизнь Кетчер сидел на двух стульях, делал карьеру и занимался переводами. Вошел в историю русской литературы тем, что перевел с французского первое “Философическое письмо” Чаадаева, опубликованное в “Телескопе”. После чего журнал закрыли, а автора император Николай I объявил сумасшедшим. Кетчер первый переводил в России сочинения Гете, Шиллера, Гофмана. Ободряемый Белинским, он сделал полный прозаический перевод всех пьес Шекспира, что стало делом его жизни. После смерти Николая I подготовил “Сочинения” Александра Полежаева, за поэму “Сашка” отданного из студентов в солдаты.
Стоявший рядом с домом, где жил Кетчер, особняк, купил после венчания Николай Шубинский. Богатого дворянина, блестящего адвоката, начавшего карьеру помощником знаменитого Плевако, в Москве хорошо знали. Женился он по взаимной любви в 23 года на ровеснице, дочери суфлера Малого театра Марии Ермоловой. Слава актрисы затмила известность адвоката.
Молодые жили в этом доме и в полном согласии, и в наступившем с годами разладе. Ермолова в 36 лет влюбилась, Шубинский постоянно заводил романы. Но брак не расторгали ради дочери. Дом — “полная чаша” — постоянно заполнялся гостями. Мария Ермолова на приемах играла роль счастливой супруги, Шубинский, лицедей от природы, выступавший в любительских спектаклях, умело ей подыгрывал. Но единственную дочь обмануть не удалось даже им. Как писала она: “В доме постоянно была атмосфера надрыва и обреченности, всех тяготила собственная жизнь. Между отцом и матерью была сложность их брака, который сделался фиктивным с тех пор, как мать влюбилась в П., а отец имел направо и налево любовные связи, более или менее продолжительные и серьезные”.
Из переулка семья переехала в 1889 году на Тверской бульвар, 11, в трехэтажный дом, купленный разбогатевшим адвокатом, выступавшим успешно в громких политических процессах. Пришлось ему выручать не раз и жену за декламацию стихов с призывами к борьбе за свободу. Ради борьбы с самодержавием Шубинский окунулся в политику, избирался депутатом Государственной думы. Произносил яркие речи, публиковавшиеся в виде книжек. Состоял в партии октябристов, взявшей с кадетами власть в феврале и утратившей ее в ноябре 1917 года.
Спустя три года Ленин рукоплескал на юбилейном вечере Ермоловой в Малом театре. Ей присвоили звание народной артистки. Особняк не отняли. В нем теперь музей. А муж, с которым она не развелась, умер в эмиграции в нищете, всеми забытый, вскоре после юбилея.
