А ты понял “Квадрат” Малевича? Или все еще бросаешь с вызовом: “Да я и сам так могу”? Сейчас в Манеже проходит международный Салон изящных искусств, лучшие наши галереи выставляются — Гельман, “Айдан”, XL: студенты так и прут, живой воды хотят, не мертвой. “Тыкаются как слепые щенки…” — хотят видеть в актуальной культуре адекватного отражения жизни. Или наоборот. Нет уже носителей культуры в стране (в советском, патриархальном смысле слова). Есть носители идеи. Это нужно принять. И сегодня мы открываем цикл актуальных бесед с представителями новой “идейной плеяды”: у нас в гостях Айдан Салахова — красавица-художник-галерист-идеолог (кому что больше нравится).
СПРАВКА "МК"
Айдан родилась в 1964 году (Москва) в семье знаменитого художника Таира Салахова, одного из лидеров т.н. “сурового стиля”. В 1987-м закончила Суриковку (дипломная работа награждена серебряной медалью Академии художеств СССР). В период 1989—1992 гг. являлась совладельцем и куратором Первой галереи (действительно — первой частной галереи Москвы, пропагандирующей современное искусство). С 1992-го основала галерею “Айдан”. Ее собственные работы хранятся в Третьяковке, Музее современного искусства (Москва), галереях Faridek Cadot, Berman-E.N. (Нью-Йорк) и многих других.
— Айдан, вот под редакцией Уильяма Вогана (профессора истории искусства Лондонского университета) недавно вышла толстенная книга “Самые знаменитые художники мира” — ну там краткие биографии, репродукции… Так вот из 220 мастеров только пятеро русских — Андрей Рублев, Казимир Малевич, Василий Кандинский, Наталия Гончарова, Марк Шагал. Что — это всё?
— Ну да, так и есть.
— То есть ни тебе “Бурлаки на Волге”, ни “Иван Грозный”…
— В международном контексте картина “Бурлаки на Волге” особой ценности не имеет. Вы ее видели в учебнике “Родная речь”, вот и приводите в пример. Но это не лучшее произведение. Есть и другие, увы, не попавшие в советские учебники. Плохо то, что однобоко. Почему в России, например, мало понимают, что такое современное искусство?
— И почему же?
— Вы в детстве ходили на экскурсию в Третьяковскую галерею? Куда вас вели? В старое здание, в Лаврушинском. На вторую экскурсию, в здание на Крымском Валу, где представлено искусство XX века, школьники в основном не попадали. Этого, видите ли, не было в программе.
— Так дело обстоит и по сей день.
— Конечно. И даже если ребята приходят и туда, и сюда — все равно получается разрыв: они не понимают связи между концом XIX и началом XX века. Понятия разделены. Потому что два разных здания. Вот и вся проблема. У большинства людей нет единой картины в голове, единого процесса. А от образования напрямую зависит арт-рынок. Какие картины стали покупать первые наши богачи в начале 90-х? Я вам отвечу: XVIII—XIX веков. Почему? Потому что все в свое время ходили в Третьяковку, эту живопись знали, ею восхищались, к ней стремились. А современное искусство на дух не воспринимали, “не считывали” произведения.
— Кстати, вот разница налицо — как водят ребят по нашим музеям и как — по западным…
— Да, там они сидят на полу, рисуют, обсуждают, их никто не одергивает, никто не говорит, что “вот это направление — лучше, а это — хуже”. Они видят и современное искусство, и реалистическое (и такое может нравиться)…
— Мне интересно: на реалистичной картине ребенок видит мишку. Мишка косолапый. А каково ему смотреть на абстракцию? Что он поймет с точки зрения психологии?
— Полноте, у всех детей очень свободное восприятие, и чем больше картина подхлестывает воображение, фантазию — тем лучше.
— То есть реалистичная “Мона Лиза” куда в меньшей степени пробуждает мозг, чем “Квадрат” Малевича?
— “Мона Лиза” вообще не является лучшей картиной Леонардо да Винчи. У него есть много по-настоящему прекрасных работ, просто эта больше раскручена. Но важно все это — и “Квадрат”, и “Мону Лизу” — показывать ребенку в творческом разнообразии, едином самовыражении… Тогда он примет правильно. И не окажется так, как с нашим поколением, когда 98% людей заточены под мишек косолапых. Это же трагедия.
— Но Шишкин хороший художник…
— Есть и другие хорошие художники.
— Но вернемся к разделению понятий. У нас и западное искусство четко отграничено от русского. Неужто нигде в мире “национальная школа” как-то особо не выделяется на всеобщем фоне?
— Нет. Творческий процесс человечества нельзя разделять. Это только в Советском Союзе было такое противопоставление. Но мало что, увы, поменялось. Вот посмотрите (указует на монитор): я преподаю в Суриковском институте, здесь работы студентов (не моих), получивших “пятерки”. Вы это видите (сонно-реалистичные портреты разных теть и дядь. — Я.С.)? Какой была их программа в 50-е годы, таковой и остается по сей день. Эти ребята не понимают, чем дышит мир, современное искусство…
— Так, может, это естественно? Тяготеют к тому, к чему тяготеют…
— Что — естественно?! То, что на всю нашу огромную страну мы с вами с большим трудом насчитаем 100 современных художников, которые вписывают Россию в международный контекст? Это совсем не естественно!
— В эту сотню вы включаете “соцартовцев”?
— Ну с ними, с 60-ми годами, с нонконформистами — 150 человек. Капля в море. А 98% художников находятся вот в таком состоянии (опять кивает на суриковские “пятерки”. — Я.С.).
— Значит, реалистичная работа в принципе не может появиться в стенах вашей галереи?
— Сложно сказать. Если идея художника (глубокая, актуальная и интересная) нуждается в реалистичном отражении — почему нет? Но просто форма без идеи появиться не может.
— То есть такие жанровые разбивки, как пейзаж, натюрморт, портрет, у вас в галерее не работают?
— Нет! — Айдан закатывается со смеху. — Человек с таким узконаправленным мышлением, думающий в формате пейзаж-натюрморт-портрет (грубо говоря, “что вижу, о том и пою”), нам не интересен!
— Кстати, о “единой картинке мира”. Тут как-то Михаил Швыдкой решил немного “спрогнозировать” развитие культуры и заговорил о многофункциональных комплексах, где и пылесосы продают, и парикмахерская, и обувь в починку можно сдать, но и тут же: кинотеатр, картинная галерея, концертный зал — всё в одном флаконе. То есть человек приходит с утра и весь выходной удовлетворяет буквально все свои нужды.
— Мне кажется, это не будет работать. У нашего человека все так смешается в голове — и пылесосы, и картины, — что сам черт не разберет. Я-то считаю как раз наоборот, что не шопинг-центры должны поглотить музеи, а сами музеи должны стать более демократичными… А они продолжают занимать такую консервативно-пыльную позицию, что туда просто не хочется ходить.
— Дискомфорт?
— Ну еще бы. Бабушки, шикающие каждые пять минут, — второй раз ребенка вы сюда не поведете… Каждый поход становится жутким испытанием для родителей, согласитесь. Ненавистные экскурсии, все устают, посидеть негде. А должно быть более актуальное наполнение. Чтобы именно тут, в музее, были приятные кафе… Вот мы с ребенком обожаем парижский музей азиатского искусства Гиме. Там чудесный ресторанчик с тайской кухней — хочется прийти, пообедать, потом еще погулять по музею, и еще. Вас никто не будет одергивать, если подошли к картине близко; а если ребенок вдруг побежал по залу, его никто не остановит… Почему это надо объяснять? Ведь самим музеям выгодно стать более привлекательными, они же заработают на билетах…
— Хорошо, но мы говорим про “блага” столицы. Или богатого Ханты-Мансийска. А есть места, где вообще ничего нет.
— Что нет — это верно. Когда я еще была в Общественной палате, нам пришло замечательное письмо от одного дядечки из провинции. Из села. Вот где действительно вакуум — ни артистов, ни концертов… Так он предложил замечательную идею: “Пожалуйста, провезите по регионам выставку… репродукций! Нам не нужны оригиналы, мы понимаем, как это дорого и сложно. Но хотя бы копии, чтобы знать, что происходит в мире, что выставляют в Пушкинском музее… Можно ли с такой инициативой обратиться в Министерство культуры?”
— Простые вещи чиновникам в голову не приходят.
— А зря. Вот у меня ребенок учится во французской школе, и я сама покупала репродукции импрессионистов, старалась, выбирала, чтоб хотя бы в коридорах висели, все равно ведь стены пустые. Неужели наше Министерство образования не может выделить на это деньги, чтоб элементарно развесить пласт от реалистов до импрессионистов? Дети смотрят — это сразу же поднимает их уровень. А вы, журналисты, почему не информируете?
— Так давайте их сориентируем. Как определить — талантлив ли данный современный художник, прекрасна ли вот эта его картина?
— Есть два поля: рынок и художественные достижения. Как на молодого, никому не известного художника формируется цена? С первых выставок цены очень низкие — до 5000 долларов. Почему? Не потому, что я не хочу на этом заработать. Я могу и 100 000 за него просить. Но каждому клиенту даются гарантии, что через год он сможет принести нам эту картину и продать ее дороже. Ну и как я с клиентом буду расплачиваться? Так что продаем по разумной, реальной цене. А повышается она в дальнейшем, только если художник делает карьерные шаги: например, известный куратор (на мнение которого вы никак не можете повлиять) выбрал его работы, скажем, для Венецианской биеннале. То есть художник включается в мировой арт-процесс. И чем больше статусных выставок, тем больше цена. И через год на его новой персональной выставке (при условии, что прежняя распродана вся!) цены повышаются в 15—20 раз.
— Верна ли формулировка, что любого художника можно раскрутить до уровня суперзвездности и суперцен?
— Как я раскручу художника, если он не талантлив? Еще раз взгляните на эти “суриковские “пятерки” — как?!
— Один знакомый художник рассказывал такую вещь, что и для автора, и для галереи всегда лучше продавать именно картину, а не, скажем, инсталляцию — знаете там, раскиданные по столу спичечные коробки, презервативы… Потому что банку, который это купит, всегда проще хранить полотно, а с этой инсталляцией так намучаешься — деньги еще тратить на особое помещение для хранения…
— Слушайте, и художники, и галеристы делают всё это не ради денег, не ради банков, вы не понимаете? Да нам плевать, кому там что удобнее! Художник, который думает, как удобнее клиенту хранить его работу, — уже не художник. Он это делает, потому что жить без этого не может. Если он не реализует свою инсталляцию, то просто сойдет с ума, не родит это дитя, так и будет ходить вечно беременным, будет мучиться от токсикоза, понимаете? Он не может не родить. И ему все равно, заработает он на этом или нет. Вот это и есть настоящий художник. То же касается и галерей. Если бы мы думали только о продаже, то выставляли бы натюрморты с цветочками. Знаете, какой оборот был бы?! У-ух! А морские пейзажи? Вообще супер! Так что определитесь сначала: либо вы зарабатываете деньги, либо занимаетесь искусством.
— Так какой же ваш диагноз: развивается ли арт-рынок, становится больше знающих и думающих людей?
— Да, конечно. Много ли времени прошло от начала 90-х, от этих “красных пиджаков”? Потом наступили 2000-е, период “Бриони”, и, наконец, сегодня, когда в “Бриони” ходить совсем даже необязательно, а можно спокойно надевать джинсы и простую белую маечку и не показывать, что в гараже у тебя стоит парочка “Бентли” и “Майбахов”. Пришло какое-то понимание. Коллекционеры стали ездить по западным музеям, вкус их развивается. Ведь наши люди интеллектуально очень сильные. И то, что в свое время недополучили, они добирают сами. Поэтому рынок будет развиваться очень успешно.
…И есть надежда, что хотя бы у этих “знающих, думающих и добирающих” дети будут знать о существовании Кандинского, и отнюдь не ради “знания ради знания” — ведь сколько ребят учатся в музыкальных школах, но при этом ненавидят музыку и слушают Бритни Спирс. Но ради естественного и полного восприятия окружающего мира, всей полноты его красок…
