Едва оправившись от разгромного счета, с которым завершился первый тайм Единого госэкзамена, общество ринулось во второй — поступать в вузы. Азартная игра под названием ЕГЭ не имеет аналогов: участие в ней обязательно, а подавляющее большинство фанатов — не зрители и игроки, а судьи.
Ровесник XXI века, ЕГЭ задумывался как суперсовременная система оценки итоговых знаний школьников и должен был отличаться независимостью, надежностью и объективностью. Одновременно ему предстояло внести в образование единство — требований, оценок, базы данных и даже выпускных и вступительных экзаменов.
Последнее, уверяли власти, было особенно ценно, поскольку одним ударом позволяло решить сразу три задачи: сократить экзаменационный стресс, покончить с коррупцией, а заодно открыть доступ в наипрестижнейшие столичные вузы жителям “медвежьих углов”. Сдал, мол, ЕГЭ на “пятерку” — и, не вылезая из родного чума или высокогорного аула, сидишь и ждешь зачисления в МГИМО. Правда, ради столь заманчивых перспектив старую систему предстояло сломать. Но временное неудобство, по словам чиновников, того стоило, и они засучили рукава.
Творчеством и не пахнет…
Для начала традиционные экзаменационные билеты заменили КИМами (контрольно-измерительными материалами). Каждый составили из трех частей — “А”, “В” и “С”. В две первые включили набор вопросов, предполагающих выбор правильного ответа, а в третью — задачи или эссе. Общая оценка — по итогам выполнения всех трех. По сути дела, новая система основывалась на тестах, против чего сразу выступили педагоги и эксперты. Они приводили принципиальные возражения, указывали на низкое качество КИМов, но к их мнению не прислушались. Ссылаясь на “творческую” часть “С”, чиновники попросту отказались признать ЕГЭ тестом, пообещав, правда, улучшить КИМы. На несколько лет спор перешел в теоретическую плоскость и там затерялся.
Момент истины настал в 2008 году, когда ЕГЭ впервые сдавала вся страна. Одиннадцатиклассники наполучали столько “двоек” (математику не сдал каждый четвертый, а русский язык — каждый десятый), что вопрос о КИМах снова вышел на первый план. Более того, эксперты во главе со специалистами из Московского института открытого образования (МИОО), курирующего проведение ЕГЭ в столице, прямо назвали их одной из главных причин неудачи.
Прежде всего выяснилось, что ЕГЭ — все-таки тест. “Творческая” часть “С” по гуманитарным предметам творчеством и не пахнет: эссе по русскому языку, например, жестко регламентировано — вплоть до количества абзацев и слов. Какой уж там “творческий подход”, если за малейшие отклонения от регламента снижают баллы… У математиков другая беда. Их часть “С” настолько сложна, что ее не могут решить не только дети, но подавляющее большинство учителей. В Москве, по последним данным Центра непрерывного математического образования, на это способны менее 1% педагогов, что, впрочем, неудивительно. Большинство этих заданий, по оценке директора центра Ивана Ященко, “не имеют к школьной программе никакого отношения и по силам ничтожному меньшинству школьников”. А, значит, большинство сдает тесты.
Их качество, по словам учителей и экспертов, тоже не стало лучше. Да и не все предметы годятся для проверки тестированием. “Как, например, правильно ответить — был Петр I реформатором и преобразователем либо ярым крепостником и разрушителем исторических корней России? Такой черно-белый подход совершенно неприемлем для современного мира”, — убежден педагог и депутат Мосгордумы Михаил Москвин-Тарханов.
Дальше — больше. В пылу борьбы с утечками материалов организаторы ЕГЭ заготовили для выпускников индивидуальные вопросы по всем предметам. Сделать равноценные задания для 1 миллиона 11-классников не удалось, и в 2008 году они столь существенно различались по сложности, что по одним вариантам ЕГЭ по математике МИОО зафиксировал 25% “двоек”, а по другим лишь 16%. Это, по словам экспертов, может означать лишь одно: главный инструмент ЕГЭ оказался несостоятельным и никакого “единства условий” сдачи экзаменов в школу не принес.
Зато он принес кое-что другое: как и предупреждали эксперты, вместе с системой итоговых испытаний ЕГЭ начал ломать всю методику преподавания. Дело даже не в том, что в школе перестают преподавать предметы, не предназначенные для сдачи в виде ЕГЭ, — сначала астрономию, потом геометрию, а в последнее время и литературу, исключенную из перечня обязательных экзаменов — словесники тратят сэкономленное время на натаскивание на тесты по русскому языку. Готовя детей к единому госэкзамену, учителя стали уделять все меньше внимания развитию творческих способностей и все больше — умению быстро сделать выбор и отыскать ответ. До сих пор творческая часть была единственной областью обследований PISA (международной программы оценки знаний учащихся), где российские школьники значительно превосходят европейских, проигрывая им во всем остальном. ЕГЭ вот-вот лишит их этой возможности.
Реальность в стиле сюр
Говоря о главных плюсах ЕГЭ, чиновники всегда настаивают на объективности его результатов — человеческий фактор, мол, здесь сведен к минимуму, все проверяет машина, а если где и затесались люди, то не из своей школы, а стало быть, независимые. Чиновничий энтузиазм разделяют не все. Уж больно, по словам экспертов, в хороших результатах заинтересована вся система ЕГЭ сверху донизу — ученики и их семьи, учителя, школы, муниципальные чиновники, губернаторы. “А уж при нашей процентомании и кровной заинтересованности в поступлении в вуз, — подчеркивает ректор МИОО Алексей Семенов, — добиться достоверной картины практически невозможно”.
Проблема информационной безопасности ЕГЭ, по его словам, не только не решена, но обостряется: “возможности нечестности при сдаче в последнее время расширяются, в том числе из-за отсутствия реальных механизмов профессионально-общественного контроля и контроля за использованием средств мобильной связи учителями и школьниками”. Никуда не делась и коррупция. По данным первого зампреда думского комитета по образованию Олега Смолина, такса за “хорошие” результаты ЕГЭ этого года в некоторых республиках установилась на уровне 60 тыс. рублей, а в населенных пунктах — 30 тыс. рублей.
При таком раскладе можно с уверенностью утверждать, что многие “пятерки” и “четверки” — липовые. Но если до введения ЕГЭ хорошими оценками “липа” и ограничивалась, то потом появилось нечто принципиально новое — липовые “двойки”. Халявный “+1 балл к аттестату” дал гарантированную “тройку” в аттестат. И вместо того чтобы готовиться к “ненужным” экзаменам, ребята в массовом порядке стали сдавать пустые работы через пять минут после начала экзамена, либо открыто глумиться над экзаменаторами, размышляя в эссе о параллелях между “Войной и миром” и “Троими из Простоквашино”, пожаловался “МК” учитель-словесник московской школы №57 Сергей Волков.
Таким образом достоверность результатов ЕГЭ в лучшем случае находится на уровне социологического опроса. Причем на редкость дорогостоящего — и по деньгам налогоплательщиков, и по психологическим издержкам.
Техника непрозрачности
По словам специалистов, централизованный характер экзамена (снова единство!) делает процедуру его проведения столь громоздкой и затратной по времени, что школьный год укоротился на две недели. Теперь, жалуются учителя, он заканчивается не 1 июня, а 15 мая, не давая одиннадцатиклассникам лишний раз повторить материал. По той же причине ужесточаются графики сдачи экзаменов: старый принцип трехдневного перерыва между ними, необходимый для восстановления сил, больше не применяется.
Особенно тяжело приходится нынешним поколениям сдающих: ребят 10 лет готовили по старой схеме, а принимают экзамен по новой. Переподготовка же, по оценке экспертов МИОО, требует не меньше 30 дополнительных часов. А наскрести их непросто.
Введение ЕГЭ принесло и другие проблемы. Например, выяснилось, что талантливые дети — те самые 5—7%, что составляют “золотой фонд нации”, — сдают его хуже середняков. По данным последних исследований МИОО, “среди победителей московской математической олимпиады, проходящей уже более 70 лет и знаменитой как высоким уровнем заданий, так и высокими мерами информационной безопасности, ни один из пяти обладателей дипломов первой степени не набрал 100 баллов из-за мелких описок и погрешностей. Среди 17 обладателей дипломов второй степени только 1 набрал 100 баллов, среди 96 дипломов третьей степени — 4 стобалльника, а 120 обладателей похвальных грамот — 5. 6 стобалльников решили 1 и менее задач на олимпиаде и не были отмечены призами. 7 стобалльников вообще не участвовали в городском этапе олимпиады”.
Кое-кто из потерявших драгоценные баллы пытался подать апелляцию. И тут же столкнулся с другой проблемой ЕГЭ — крайней закрытостью и непрозрачностью. Части “А” и “В” строжайше засекречены, и увидеть их не дают ни ребенку, ни родителям, ни учителям, ни экспертам. Таким образом выяснить, где допущена ошибка, равно как дать материалам экспертную оценку совершенно невозможно (примечательно, что для руководства Рособрнадзора это оказалось новостью).
Главным же раздражителем общества является шкала пересчета баллов — стобалльных в пятибалльные и школьных в вузовские.
Шкала накаливания
“Шкалирование” появилось не от хорошей жизни. Традиционные вступительные экзамены позволяли требовать разных по объему знаний по одному и тому же предмету при поступлении на профильные или непрофильные специальности. Зачисление по результатам ЕГЭ закрыло эту возможность: куда бы выпускник теперь ни шел, результаты строго фиксированы — например, школьная “пятерка” (70 баллов) по русскому языку. И в этом виде ее обязан принять хоть филфак, хоть физфак (вот оно, единство!). Тут-то и начинается самое интересное.
В реальности “вес” одного и того же экзамена в профильном и непрофильном вузе, разумеется, будет разным. Более того, в зависимости от “веса” самого учебного заведения он будет разниться даже в вузах одинакового профиля — это по умолчанию признают даже организаторы ЕГЭ. Альтернатива — коллапс, и, чтобы его избежать, вузам разрешили по своему усмотрению пересчитывать школьные баллы в собственные. В каждом тут же появилась своя 5-, 10-, 25- или 100-балльная шкала, и с “едиными” оценками ЕГЭ начался такой беспредел, что прежние коррупционно-традиционные экзамены показались абитуриентам образцом порядка и справедливости.
В зависимости от выбранного вуза школьная “пятерка” теперь то остается ею, то становится “четверкой”, а то и “тройкой”. “Мы совершенно не понимаем принципа пересчета баллов и очень недовольны им”, — стали вслух возмущаться выпускники 2008 года. А зря! По сравнению с тем, что ждет уже следующий выпуск, их злоключения — всего лишь детские крики на лужайке.
Худшее решение
В странах, откуда к нам пришел ЕГЭ, итоговые испытания не выдерживают от трети до половины школьников. Там это в порядке вещей: в Европе и в США полно других способов самореализации: от собственного бизнеса до обучения современным рабочим специальностям высочайшей квалификации, да и культа всеобщего высшего образования там нет. В России противоположная ситуация. Свой бизнес из-за чиновничьего произвола не особо откроешь. Система начального и среднего профобразования приказала долго жить, да и работодатель предпочитает специалистов с высшим. Главное же, что высшее образование у нас является статусным — без него вроде как ты и не человек. А потому выпускники нашей школы традиционно идут в вуз и неудачи на этом пути воспринимают крайне болезненно.
ЕГЭ в сложившуюся традицию не вписывается. А вскоре и вовсе нанесет ей сокрушительный удар. Срок действия правила “+1 балл” закончился. А это значит, что уже на будущий год не менее трети одиннадцатиклассников (по некоторым оценкам, до половины) не получат аттестатов и останутся на улице. По мировым стандартам — это норма. Но наше общество воспримет это как катастрофу, и власти обязаны отдавать себе в этом отчет. Никто не спорит: с профанацией образования нужно покончить. Но прежде чем перекрыть полумиллиону школьников путь к диплому о высшем и аттестату о среднем образовании, власти были обязаны предложить им внятную альтернативу. Например, не провозглашать всеобщим 11-летнее образование, которое со вступлением ЕГЭ в штатный режим все равно мало кто осилит, а сделать ставку на техникумы и колледжи и заманивать ребят туда.
Власти предпочли другой путь. Решение вопроса, куда девать сотни тысяч не вписавшихся в эксперимент с единым госэкзаменом, отложили “на потом”. В итоге даже сейчас, когда до введения ЕГЭ в штатный режим остается менее полугода, ответа на него не знает никто. Придумать худшего решения было нельзя. “Верхи” загнали проблему внутрь, крайне сузив поле для маневра и оставив в качестве наиболее реальных сценариев развития событий социальный взрыв или экстренное смягчение правил игры — то есть новый виток профанации.
Большинство надежд, возлагаемых на ЕГЭ, не оправдались. Ни что он повысит мобильность абитуриентов (в родном городе, по последним данными Центра экономики непрерывного образования, и сейчас остаются учиться 80% студентов), ни что уменьшит экзаменационный стресс. Одиннадцатиклассники уверяют, что ЕГЭ, скорее, лишил их “второго шанса сдать в вузе экзамен, плохо сданный в школе”. При этом единый госэкзамен в своем нынешнем виде не просто не справился со старыми проблемами. Под флагом борьбы за качество образования он создал обществу кучу новых, причем без всякой гарантии добиться цели.
Правда, ЕГЭ помог чиновникам создать единую базу данных о сдаче выпускных экзаменов по стране. И в этом смысле, по словам зампреда предметной комиссии Москвы Андрея Семенова, “система ЕГЭ прекрасна. Жаль только, что учеников и родителей забыли принять в расчет”.
