В ближайшие три года на развитие службы крови в стране потратят почти 16 миллиардов рублей. Однако, как стало известно “МК”, на закупку т.н. расходных материалов, призванных обеспечить безопасность донорской крови, из этих средств не выделят ни копейки. Так что ни у одного россиянина нет гарантии, что ему не перельют зараженную кровь. Об этом знают многие врачи, но не все готовы говорить. Но смелый человек нашелся — профессор, академик Российской академии медико-технических наук Валерий МАКСИМОВ дал сенсационное интервью “МК”.
- В мире есть три жидкости: вода, нефть и кровь. Самая необходимая и дорогая — кровь, — начал Валерий Алексеевич. — В развитых странах работают аутобанки крови, где люди хранят свою кровь “про запас” до двадцати лет. На ряде опасных производств сотрудники обязаны иметь такие запасы. Когда была чернобыльская авария, гематологи из США удивлялись, что для работников атомной промышленности у нас нет запасов крови. Но с тех пор ничего не изменилось.
В конце 90-х президент РАМН В.И.Покровский предложил учредить общественный фонд в надежде, что найдутся меценаты, которые помогут службе крови финансами. Его создали под патронажем РАМН и Главного управления спецпрограмм Президента РФ. Но ни один крупный банкир ни рубля нам не дал. Потом мы нашли одного состоятельного россиянина. Его фирма профинансировала производство фильтров для ее очистки. Во многом благодаря ему в стране удалось возродить это направление. “Молитвами” фонда принято несколько приказов Минздрава о безопасности крови…
— И все они выполняются?
— К сожалению, нет. Кровь должна быть безопасной — это самое главное. Но на одной из коллегий Минздравсоцразвития главный гематолог страны Андрей Воробьев заявил: больные гемофилией (а это в основном дети) уже через год после начала гемотрансфузий (переливаний компонентов крови — Авт.) в 90% случаев заражаются гепатитами В и С. Я спросил: откуда гемофилический центр получает кровь? Оказалось, с Центральной станции переливания (СПК) на Поликарпова.
— А откуда поступает кровь туда?
— Чтобы обеспечить кровью всех нуждающихся в столице, ежегодно ее нужно 100—120 тонн. Около 30 тонн заготавливает СПК, еще 30 тонн — отделения переливания крови в крупных клиниках. А на 50% кровь в Москву завозят с периферии. Ведь донорство в Москве исчезает. Нам требуется 40—45 доноров на 1000 населения. В России их в среднем 13—14, а в Москве — всего 6! Это катастрофа! И не только это. В 2005 году в России, по официальным данным, через переливания заразились: 1400 человек — гепатитом В, 3500 — гепатитом С, 12 — ВИЧ. Но эти цифры можно смело умножить на 10! Точной статистики по распространению инфекций этим путем в России нет, но есть данные зарубежных коллег. За период 1980—90-х годов вирусом гепатита С при переливании инфицировано в США около 300 тыс. человек, во Франции — около 100 тыс. Правомерно предположить, что в нашей стране эти цифры были даже больше.
— Почему же так происходит? Ведь донорскую кровь у нас проверяют!
— Проверяют, но не так, как следует. Когда во Франции стало известно об огромном количестве зараженных через переливания, власти решили проблему за год! Осудили и посадили виновных чиновников. И полностью реконструировали службу крови. Ввели обязательную вирусинактивацию, 100%-ную лейкофильтрацию донорской крови и ее компонентов, более современную диагностику. В итоге сегодня у них всего 1 случай передачи гепатита С на 500 тысяч трансфузий.
— В чем суть этих методов?
— В России донорскую кровь проверяют с помощью ИФА — этот анализ определяет антитела к различным инфекциям. Но! Антитела вырабатываются в течение полугода. И если, к примеру, человек заразился гепатитом С месяц назад, по крови это не узнают. Поэтому кровь должны поместить на полгода в холодильник на карантинизацию. Потом донор обязан сдать анализы, и если антител нет, его старую кровь можно использовать. Обязательную карантинизацию в стране ввели в 2003 году, но выполняют, дай бог, в 20% случаев. Однако карантинизация была бы и не особенно нужна, если б у нас, как во Франции, ввели ПЦР-диагностику крови — генную реакцию, позволяющую определить белки вируса уже через 2—3 недели после внедрения в организм. Есть еще NAT-технологии, с помощью которых можно выявлять инфицирование донора на самых ранних стадиях — 7—10 дней.
— До нас такие технологии дошли?
— Дошли, но в службе крови практически не применяются. У нас даже лейкофильтрация используется в 10% случаев. Что это такое? Вирусы и бактерии сами по себе в крови не плавают — иммунная система направляет для их уничтожения лейкоциты. А с помощью лейкофильтрации их можно вывести из крови вместе с вирусами. Со всеми сразу. Донорскую кровь у нас проверяют на 4 главные инфекции: ВИЧ, гепатиты В, С и сифилис. А всего известно около 29 вирусов, которые могут передаваться через кровь. Например, герпес, цитамегаловирус (ЦМВ)… Но на них кровь не проверяют! Знаете, как опасен, к примеру, ЦМВ? При пересадке почки большинство больных погибают именно от этого вируса! Лейкофильтрация выводит ЦМВ на 100%. На Западе построили заводы противовирусной обработки крови. У нас нет ни одного такого завода — и не предвидится в будущем. Так что ни один россиянин не застрахован от заражения при гемотрансфузии. Донорская кровь не проходит мер по обеспечению ее безопасности, и это юридически является преступлением.
— Но даже если кровь стерильна, есть ли опасность, что у донора возникнут побочные эффекты?
— Я более 40 лет проработал в практической медицине и часто наблюдал различные реакции после переливаний. Чаще всего они связаны с тем, что к пациенту попадают микросгустки крови, которые образуются в результате хранения крови. К 21-му дню хранения в 100 мл крови их около 7 граммов. Эти микроагрегаты, попадая в русло крови человека, могут вызвать повышение температуры тела до 40 градусов, тромбозы, инсульты и даже внезапную смерть. Всего этого сегодня можно избежать с помощью метода т.н. микрофильтрации, который также взяли на вооружение во всех странах Европы и Америки. Обычная капельница с сеткой-фильтром задерживает микросгустки со 170 микрон, а микрофильтры — 30 микрон. Микрофильтрацию нужно ввести в стране в обязательном порядке!
— На развитие службы крови выделяют колоссальные деньги. Их хватит на реализацию всех тех мер безопасности, о которых вы говорите?
— Деньги большие, но средства на приобретение расходных материалов не предусмотрены. Ну, закупят новое оборудование, новые аппараты. Но если мы не выделим денег на ПЦР-диагностику, 100%-ную лейкофильтрацию, карантинизацию и микрофильтрацию, безопасности крови мы не получим! А если все это ввести, мы добьемся всего 1 случая инфицирования на 2 миллиона трансфузий.
— Как обстоят дела в столице?
— Москва сделала шаг вперед и все чаще применяет лейкофильтрацию и микрофильтры. Но не везде и не всегда! А вот Санкт-Петербург — вообще по нулям. В Московской области их применяют чрезвычайно редко. Лучше всего дела в Екатеринбурге. Блестящий опыт применения новых технологий есть и у госпиталей ФСБ. Но в целом по стране ситуация плачевна.
— Когда мы говорим о безопасности крови, нужно вспомнить о том, кто идет у нас в доноры…
— Увы, процент постоянных доноров, сдающих кровь из альтруистических соображений, невысок. А многие сдают кровь из корысти. На станциях переливания можно встретить и наркоманов, и бомжей… У нас все поставлено на коммерческие рельсы. В Тульской, Рязанской областях литр крови стоит 300—500 рублей, а в Москву его перепродают за 5—6 тысяч.
— Кто перепродает?
— Это большая проблема! Сегодня нет лицензий на поставку компонентов крови, и в больницы ее везут фирмы, торгующие лекарствами. Они иногда закупают даже просроченную кровь. Несколько лет назад привезенной из Тулы кровью заразили двух человек СПИДом. Потом выяснилось, что в Туле человек сдавал анализы и все знали, что у него ВИЧ… Этот донор был “разрисован”, как гжельский чайник, — весь в татуировках. Я считаю, людей с татуировками нельзя допускать к донорству. Сейчас говорят, что врачебный осмотр донора можно отменить. А как без него? Врач обязательно должен осмотреть кожный покров и область лимфоузлов, прослушать легкие и сердце... Но за безопасность крови должен отвечать не только медработник. Люди должны сами требовать от лечебных учреждений, чтобы донорская кровь была безопасна на 100%.
— Попробуй тут потребуй! Тем более в условиях такого дефицита доноров…
— Знаете, есть выход из ситуации. Я полагаю, каждый человек 20—45 лет должен заготавливать для себя собственную кровь — о чем мы и говорили в начале беседы. Хранить ее можно 20—25 лет. Но для этого в стране нужно создать банки аутокрови. Не следует думать: меня это не касается. По статистике, в течение жизни переливание крови требуется каждому четвертому жителю Земли.
