…Вы не знаете Дзюдзе?
Быть такого не может: колоритнейший арт-инструктор из “Терем-квартета”, бродит себе по Питеру с контрабас-балалайкой наперевес, собачится с авиакомпаниями, защищая “младшего брата” (то есть балалайку) от враждебного фаркопа (читай ниже), а вечерами заходится в виртуозной гонке (как он играет!), и при этом вся жизнь растворена в семье — такой большой и необычной: “квартеранты” уж давно как братья, второго такого “Терема” нет — попробуй “раскрутиться” на народных инструментах! Сегодня о семье и “трудностях быта” Михаил расскажет “МК”.
…Русский богатырь Дзюдзе — единственный из “Терема”, кто окончил оркестровый факультет. Вот и повод заважничать: “да я, да консерватория!”, но не тут-то было. Прост, как две балалайки, сам о себе говорит: “вырос в пролетарской семье, продукт развитого социализма; вечерняя школа в обществе работяг, все тут прелести жизни…”.
— А вы, часом, не грузин? Фамилия больно странная…
— Откуда — сам не знаю. Дед уже носил — он остался с 3 лет сиротой, приблудился к бродячему цирку, с него и пошло… Один родственник пытался корни найти: фамилия вроде мингрельская, но видоизмененная на русский манер. У грузин нет такой, это точно. Хотя много похожих. И я вот покопался в источниках: нашел в “дзюдзе” японские корни, перевода нет. Но это слово есть в названии гибкого оружия ушу — цепь Да Дзюдзе Бянь.
— Вот, кстати, про ушу. Слышал, на распутье стояли — либо в музыку идти, либо в тяжелый спорт…
— Ну да, в детстве-то ни у кого голова не работает. Бог одарил разным. Но музыка раньше пошла, случайно. Папа недалеко от финской границы встретил своего давнего знакомого (когда-то вместе на Соловках жили), с трудом друг друга узнали. А тот и говорит: “А чего это ты сына не ведешь в музыкальную школу? У меня там приятельница — педагог”. Ну и отвели. Потом уж приходили меня вербовать на тяжелую атлетику, но родители решили не распыляться.
— Сразу с балалайки?
— В школе — с виолончели, а в консерватории питерской на контрабас перешел. И не понимал: что там интересно, а что нет. Но вот первые концерты, выступления, успех — и… с какого-то момента стало нравиться. А сначала всем не нравится. Спорт так и остался — никак… лишь в армии штангу тягал немножко.
— Сложно поверить, что можно влюбиться в контрабас-балалайку… Огромная.
— А вот помучаешься с нею — так и полюбишь. Перевезти, например, из страны в страну. Вот это главный вопрос.
— На борт не пускают? Помните шутку про виолончель — на нее билет дешевле, она кушать не просит…
— Ну да, раньше просто в салон самолета ставил, без проблем. А потом правила ужесточились. Пытался договориться с командиром. Иногда помогало. Потом билет стал покупать — но все равно на борт не пускали. Соорудил для нее жесткий кейс. Видели лодки прогулочные? Вот из такого толстого пластика… Балалайка-то ценная. Очень. Сейчас таких не делают. Вот в этом футляре и сдаю ее, бедняжку. И ладно бы помогало…
— Ломают?
— Еще как. Пытка начинается уже при посадке. Инструмент в рентген-машину не проходит, а они всё наркотики ищут, норовят в резонаторское отверстие зеркальце сунуть. В Италии, помню, догадались — пальцем тычет в верхнюю деку и говорит: “Откройте! Нам заглянуть надо”. А как открыть-то? Разломать? Соображаете? Или во Франции держали два часа. Сначала подвезли к отдельной большой машине на просветку, засунули — просветили. Нормально. Собираюсь бежать на рейс — опаздываю, жуть! А они — нет, еще ждите. Кого теперь ждать? А собачку на наркотики. Вечность канула — пришла, хвостом виляет…
— А уж что творится с багажом!
— Это смерть. Один известный оркестр, слышал, выкатил страховку на арабскую авиакомпанию за поломанную виолончель. А я собачился с французами, это года три назад было. Получаю свою балалаечку, а на кейсе — пробоина, как от снаряда. Это ж надо так постараться, чтоб его пробить! Думаю, кто-то на каре сдавал и фаркопом врубил. За то, что я скандалил, компания эта меня в “черный список” занесла. Но теперь вроде пролазим на их рейсы.
А один раз и вовсе летели через Бразилию из Аргентины в Европу. Так багаж разлетелся по всему миру! Контрабас свой нашел в Стокгольме! Бардак-бардак.
— Вот удивительная вещь: как это вы со своим “Теремом” умудрились не развалиться за столько лет?
— А потому что это не просто ансамбль; мы как братья, все вместе, это уже семья. Родня.
— Почему вас арт-инструктором зовут — главный?
— Шутка такая: мы ж вроде “бунтари”, бунтуем против бюрократии, вот и обозвались — кто арт-инструктор, кто доктор музыки. А так у нас равноправие, самодисциплина, нет главных — как в нормальной, хорошей семье.
— Семья семьей, а вот найти свой стиль…
— А вы думаете, мы искали “оригинальные ходы”, тянули за уши? Ни-ког-да! Все вышло естественно. И вот поэтому никаких рецептов (для тех, кто хочет развиваться на народных инструментах) давать не буду. Мы были соратниками. Не боялись трудностей. Не гнались за длинным долларом. Не ждали скорой отдачи. Посмотрите наш график выступлений 10-летней давности: ПТУ, школа, ПТУ, техникум. А сейчас — Дом музыки, капелла, лучшие площадки. Прошли свой путь честно. Не лабали по углам — рестораны, свадьбы, корпоративы. Не спрашивали — “а сколько я буду иметь?”, но — “а хорошо ли я это делаю?”. Не растратились и не растерялись. Нашли себя. И сохранили себя. Но повторять — не советую…
— И вас не осуждали критики, коллеги? Когда-то (и до сих пор) это было внове: играть популярную классику на народных инструментах…
— Понимаете, в 1986-м, когда мы возникли, нас и всерьез-то никто не воспринимал. Подумаешь, бегают по консерваторским классам балалайки… Не боялись. А вот когда эта бомба замедленного действия рванула — было уже поздно.
— Допустим. Но нет ли такого, что “Терем” — “экспортный товар”, как матрешки…
— Мы делаем то, что делаем. Здесь нас никто не поносил, не гнобил, и драпать нам некуда. Мы — кусок русской земли, для нас это важно. А за бугром… да мы сами себе там не нужны. В момент бы зачахли. Да, были какие-то мелкие паузы застоя, ну брали тайм-аут, осмысливали и… шли дальше. Вперед. Мы — здесь, со своею землей, а гастроли могут быть где угодно. Вон в Америке с успехом прошли…
— Овация?
— У них, знаете ли, реакции замедленные. На момент отъезда они еще находились в шоке. Ступор.
— Ну, вот жена — разделяет страсть к балалайке?
— Инга? Она тоже трудится в ансамбле как организатор. Знаете, музыка — скользкий путь. Но именно тут, с другой стороны, всегда легче договориться. Какие-то проблемы сами собой уходят. Все ж переплелось — работа с личной жизнью. Нет, работа прежде всего. И гастроли, отсутствие дома — это как закон, не обсуждается. И здесь все очень просто: да или нет. Так мы и живем сколько лет и другой жизни не представляем. Но семья очень важна. Это тыл; ты знаешь, что вернешься в “полон дом, полную чашу”. Когда тылы надежные — можно и воевать. Это и есть свобода.
— И дети — в квартете?
— Мои? Старший сын заканчивает университет, истфак, собирается во ВГИК, на операторский. У него хороший глаз. Младший — в третий класс пошел. Я тихо обалдеваю от него — столько энергии, столько скрытых возможностей…
— То есть музыку не прививаете?
— Иногда играем “концерт для своих”: пригласим детей, жен, чтоб опробовать новую программу. Свои-то не соврут, скажут как есть. А музыка… это стезя для мужчины тяжелая. Такая шаткая. Никаких гарантий, что в итоге получится. Риск. И в этом смысле наш ансамбль — исключение. Увы, неповторимое.
СПРАВКА "МК"
История “Терема” началась, пардон, с бутылки водки… Не поймите превратно: 8 руб. 50 коп. (цена “Столичной” на тот момент) — первая ставка в Ленконцерте, выстраданная четырьмя молодыми романтиками в 1987—1988 гг. Так их и воспринимали поначалу — мол, “шутники-экспериментаторы” (две домры, баян, здоровенная балалайка): много ли музыки c таким составом наиграешь? И вот представьте — уж на 20 с гаком лет наиграли, собирая полные залы по всему миру, “подняв русские народные на небывалую высоту”. Все в дело идет — Пьяццола, Бах, Моцарт, правда, в собственных аранжировках…
