После 15-летнего перерыва в Большом вновь идет “Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии”. Поразительная красота музыки в сочетании с духовностью содержания — вот что такое “Китеж”. А потому без этого названия в афише репертуар Большого театра был ущербен. Только вот удалось ли новой постановке ликвидировать этот ущерб?
Абсолютная русскость этой оперы очевидна. Вовсе не в лубочно-клюквенном варианте (иначе ее с удовольствием бы ставили во всем мире, чего не происходит), а в смысловом, на уровне идей. Владимир Бельский, автор либретто “Китежа”, много работавший с Римским-Корсаковым, соединил славянский пантеизм с христианством, нашел адекватный язык — стилизованный под архаику, прописал дивный сюжет про русскую Шамбалу — Китеж-град, исчезнувший в озере и оставшийся в реальности зыбким отражением церковных куполов на водной глади. Красота! И музыка — прозрачная, но при этом полифоничная — каждый голос мелодичен и полон значения. Образы — сочные. Феврония (Татьяна Моногарова) — чистая, светлая, жертвенная; Гришка (Михаил Губский) — жалок, низок, человечен; Князь Юрий (Михаил Казаков) — царь по праву, за которым народ идет без тени сомнения. Все три артиста, следуя музыке Римского-Корсакова, — попали в “десятку”. Но, увы, не благодаря сценическому решению семейного подряда Някрошюсов (Эймунтас — режиссер, Мариус — сценограф, Надежда Гультяева — художник по костюмам), а сами по себе.
Постановщики как будто бы поставили перед собой задачу: на сцене ни в коем случае ничего не должно быть красиво. А потому зритель видит черно-серые декорации, сдобренные случайными, забредшими из “другой оперы” атрибутами, как, например, комичный гигантский черпак, висящий над сценой, из которого вылезает бражник Гришка. Колокола (единственный визуальный знак прекрасного Китежа) сделаны грубо, нарочито убого. Задник в виде пустого оклада пугает черной дырой. Девицы в темно-коричневых платьях сверкают ярко-голубыми (!) туфлями. Одеяние Князя Юрия декорировано рисунком в виде скелета с хвостом. Массовка бессмысленно машет то веслами, то какими-то заслонками, то большими рыбьими скелетами. Девушки в голубых туфлях вдруг начинают брезгливо задирать ноги, будто вступили в навоз. Режиссеру скучны и непонятны “божественные длинноты” Римского-Корсакова, а потому он “оправдывает” их суетливыми действиями второстепенных персонажей.
Впрочем, описывать режиссуру Някрошюса — занятие неувлекательное: это стандартный европейский перформанс, который принимают за искусство разве что в созвездии Кин-дза-дза. Между прочим, в партитуре содержатся авторские ремарки для постановки. Зря их опубликовали в буклете: наивный зритель прочитал и губы раскатал в надежде увидеть что-то прекрасное, что видели зрители сто лет назад, когда художественное решение спектакля было создано Васнецовым и Коровиным. Но не тут-то было. Оркестр под управлением Александра Ведерникова не столь хорош, чтобы компенсировать убожество режиссерской мысли. А потому свал публики со спектакля небывалый: после первого антракта — треть зала, после второго — половина. Многие зрители не скрывали раздражения, советуя режиссеру поупражняться в классической литовской опере. Искренне жаль, что ее не существует.
В 1936 году ГАБТовская постановка “Китежа” была снята по личному указанию Сталина. Кстати, мотивация была сугубо эстетической: Большому театру было указано, что в репертуаре слишком много русской музыки. А надо бы Моцарта ставить. Сегодня лидерам государства не до классической оперы. Руководство театра само решает, на какие постановки потратить сумасшедшие бюджетные деньги и как успешнее разделаться с русской классической оперой. И его можно поздравить: легенда сбылась — “Китеж” канул, оставив в реальности лишь мечту о том, что в Большой театр когда-нибудь снова придут талантливые люди, любящие и понимающие русскую музыку.
