Военно-болевой роман

Сегодня человека, чуть не погубившего 8-летних сестер, пытаются отмазать. Кажется, так это называется?  

Вот и в редакцию “МК” пришло факсимильное письмо из Следственного комитета при Прокуратуре РФ: помогите найти свидетелей.  

А если не найдутся свидетели? Тогда что? Дело закроют? За отсутствием состава преступления?  

Ведь сам Захаркин не признает своей вины. Адвокаты задержанного требуют освободить его из-под стражи. Пытаются спасти честь мундира и высокие военные чины. Коллеги подозреваемого утверждают, что офицер Минобороны с положительной характеристикой не мог совершить подобное преступление.  

Ирина Лапузина, мать близняшек, впервые решила рассказать, что случилось в ту роковую ночь и каким человеком является в действительности этот доблестный офицер Российской армии.

— Ирина, мелькала информация, что вы познакомились по интернету?  

— По интернету я не знакомлюсь. Познакомились мы с Николаем во Владивостоке. Он приехал в наш город по рабочим делам вместе с другом, который знаком с моей подругой. Мы с приятельницей встретили их в аэропорту. В машине обратили друг на друга внимание. Но не более того… После развода с мужем прошло три года. За это время у меня не было даже мысли наладить личную жизнь. Да и когда? Если в голове только работа и дети.  

— Вы занимали высокую должность?  

— Во Владивостоке я руководила отделом по формированию кадров. В Москве занимаюсь тем же. На мне — огромный объем работы, но я не жалуюсь, мне нравится. В общем, посидели мы тогда с Николаем в ресторане. Он сразу сказал, что не женат, и даже продемонстрировал штамп в паспорте о разводе. Показал мне фотографию дочки в мобильном телефоне. Уточнил, что бывшая жена живет в Питере. Желания с ним встречаться у меня не возникло, человек был не в моем вкусе.  

— Захаркин оказался настойчивым?  

— Он уехал в Москву. Узнал мой номер телефона, электронный адрес. Переписка длилась в течение нескольких месяцев, причем в основном с его стороны. Я редко отвечала. Могла прийти домой, увидеть кучу сообщений от него и не ответить. Неинтересен он мне был. Я не понимала, зачем мне это нужно: он — в Москве, я — во Владивостоке. Он же настойчиво продолжал писать. Обижался: “Как же так, человек звонит за тысячу километров, а ты не можешь ответить?” Начал признаваться в любви: “Я серьезный человек, у меня жизненные принципы, такую женщину я искал всю жизнь”. Я чувств к нему не испытывала.  

— Что же изменилось?  

— Близилось 8 Марта. Девчонки мечтали о куклах “Винкс” — яркая игрушка, которую хотят все дети. Я обещала подарить им на Новый год, но не смогла найти. Сказала, что к 8 Марта обязательно у них будут эти куклы. И опять промашка. В телефонном разговоре с Николаем я упомянула об этом. И на праздник он прислал две куклы, а мне — плюшевого медвежонка. Признаюсь, тронуло такое отношение. Я посмотрела на него другими глазами. Он искал игрушки, вложил душу.


— И я как-то приняла его, открылась ему. Появилось чувство признательности, а из него родилась любовь. Мы начали много общаться по телефону, и я сама не заметила, как влюбилась по уши. Тогда я и решила свой отпуск провести в Москве. Приехала к нему. Меня смутило, что поселились мы в гостиничном номере, а не у него дома. Но я не стала зацикливаться на этом. Мы чудесно провели 2 недели. Все шло отлично. У меня возникло такое чувство, которого я не испытывала никогда в жизни. Разве что к мужу… Но мы были молодые. Первый мужчина, первая любовь. А к Николаю меня тянуло. У нас было много общего.  

— Он говорил про свою жену?  

— Под конец моего отпуска он рассказал, что у него в Москве есть женщина, с которой он встречается 3 года, и у них растет дочка. И на тот момент они еще были вместе. Я была в шоке! Начала собирать чемоданы.  

— Вот и надо было ставить точку…  

— Я тоже так думала. Но Николай снова приехал в командировку во Владивосток. И мы опять проводили время вместе. Ну не смогла я перебороть чувства. И как все мужчины он кормил меня баснями: “Мы собирались расстаться с женой, и ты здесь ни при чем”.  

— И любовь вспыхнула с новой силой?

— Он вернулся домой. Мы переписывались днем и ночью. Когда во Владивостоке было 7 утра, в Москве — полночь. Он говорил: “Спокойной ночи, дорогая!” Я: “Доброе утро, любимый!” Мы не спали ночами. Это походило на сумасшествие. И я решила, зачем мучиться, надо жить вместе. Вернее, это он решил. А я долго-долго думала и согласилась. Думали жить во Владивостоке. Но нас не устроили зарплаты. И мы решили уехать в Москву.  

— Вы советовались с родителями?  

— Я советовалась с мамой и с бывшей свекровью, с которой у нас прекрасные отношения. Все согласились с моим решением.  

— Он рассказал родителям о вас?

— Он мне потом рассказал, что они его отговаривали: зачем, мол, портишь жизнь девушке? Говорили: “Ты — бабник, изменял первой жене, ушел от второй. У Ирины все устроено. Притащишь ее сюда, потом бросишь”.


— Сначала в Москву я приехала одна. Николай ушел от жены, снял квартиру. Мы думали взять ипотеку. Через месяц я устроилась на хорошую работу. С каждым днем мы убеждались, что сделали правильный выбор. Никогда не возникало ссор. Я даже говорила своим подружкам: “Это нормально, что мы ни разу не поссорились?” Вскоре Николай предложил мне расписаться. Я отказалась: “Сначала поживем с детьми”. Так что свадьбу решили отложить до весны. 15 августа мы полетели за девочками.  

— Как дети приняли Захаркина?  

— Девочки у меня стеснительные. Первое время долго присматриваются к человеку. Особенно Екатерина. Для того чтобы заслужить ее внимание, надо сильно постараться — игрушками ее любовь не купишь. Дарья — эмоциональная, открытая, похожа на меня. Но поначалу обе стеснялись Николая. Но мы вместе проводили выходные — в парке гуляли, кормили уток.  

— Захаркин утверждал, что проводил с девочками больше времени, чем мать?  

— Если во Владивостоке их всегда хвалили, то здесь оказалось, что домашнее задание они не записывают, почерк у них не каллиграфический. Начались проблемы, пошли “двойки”. Мы предпринимали все меры, чтобы подтянуть их. Конечно, многое сделал Николай. Он придумал для них мотивацию — за “пятерку” — получаешь 50 рублей, за “четверку” — 40, за “двойку” — минус 50 рублей. Деньги им нужны были, чтобы ходить в школьное кафе. Также Николай часто делал с ними домашнее задание.  Он работал в 15 минутах ходьбы от школы. Я добиралась до работы 2 часа. До 6 вечера девочки были на продленке. Николай заканчивал службу в 17.30, забирал их из школы, и под его контролем они переписывали уроки из черновика в тетрадь. Когда я смотрела, как они вместе занимаются, не могла поверить своим глазам — он относился к ним как к родным детям.  

— Как они его называли?  

— Ником. Захаркин сам попросил. Ему не нравилось собственное имя. Говорил: “Коля — это тракторист”. Но месяц назад девочки спросили у меня: “Можно мы будем называть Ника папой?” Я удивилась: “Почему? У вас ведь есть родной отец, которого вы любите”. “Ну он же нам тоже папа. А то нам в школе неудобно”. Я была в недоумении. Я всегда убеждала их, что родной отец — замечательный человек, впрочем, так оно и есть. И тут такое. Но потом я не стала заострять на этом внимание, сказала: “У вас есть папа. А Ника как хотите, так и называйте”. Они, видимо, посоветовались между собой и продолжили называть отчима Ником.


— Все шло замечательно. Что-то случилось в последний месяц. Первый инцидент произошел 16 октября — накануне его дня рождения. Руководитель нашего отдела пригласил всех сотрудников отметить свое бракосочетание. Мы договорились с Николаем, что он заберет меня в 12 часов ночи из ресторана. Он подъехал, позвонил мне. Но я не услышала звонка. Потом посмотрела на часы. 12.15! О боже, надо срочно позвонить ему, ведь он не знает адреса.  

Набрала номер, извинилась. Он зашел в ресторан, был немного выпивший. Первое, что сказал: “Где твой телефон?” У меня три телефона — рабочий, для дома и для звонков во Владивосток. Один я держала в руке. Он выхватил у меня телефон, бросил его и начал топтать. Затем он вырвал у меня сумку, вытащил другие телефоны, выбежал на улицу и выбросил их в реку.  

Когда я вышла из ресторана, он начал орать: “Ирина, я тебе звонил, почему ты не брала трубку?” Я не понимала, что происходит: “Прошло всего 15 минут, никакой трагедии ведь не случилось”. Тогда он ударил меня головой об стену здания ресторана. Перед глазами все поплыло. Никогда меня никто не бил! Я рыдала, кричала, со мной началась истерика. Он тут же поймал такси, мы уехали. В машине я думала только об одном: “Лучше жить одной”.  

— Вы сказали ему об этом?  

— Всю дорогу он твердил: “Прости! Прости!” Дома у меня страшно разболелась голова, меня тошнило, я не могла ходить. Вызвали “скорую”. Хотя он противился: “Что скажем врачам? Я же военный”. Я его успокоила: “Скажу, что упала со скамейки”. Меня отвезли в больницу, сделали томографию. Он сам общался с врачами. Диагноз — ушиб мягких тканей головы.  

— День рождения Захаркин отметил?  

— В свой день рождения он продолжал вымаливать прощение: “Это первый и последний раз, дай мне шанс”. И я простила. Сама не знаю почему. “Бьет — значит, любит” — это не мой принцип. Я знала, что если он один раз это сделал, значит, поднимет руку и второй раз. Но чувство перебороло разум. На тот момент у меня не возникло мысли уйти.


— Прошла еще неделя. Я не предъявляла ему претензий, но он все равно был очень депрессивным. И однажды я посыпаюсь как-то ночью, а его рядом нет. Смотрю, сидит на окне. “Ты что тут делаешь?” — удивилась я. Молчит. Я взяла его за руку. Он начал твердить: “Я не хочу так жить, ты меня не простила”. Я пыталась его убедить, что все нормально, все пройдет, забудется, ничего страшного не случилось. Я ведь действительно его уже простила. Потом прошла еще неделя. И вдруг я получаю SMS от Николая: “Жизнь оборвалась, началось бессмертие”. Я тут же бросилась ему звонить. “Я наглотался таблеток. 15 штук”. Прибегаю домой. Рядом с ним валяется снотворное. Изучила инструкцию. Признаки передозировки — широкий зрачок, судороги, температура. Но температуры у Захаркина не было, зрачок не расширился. Наверное, соврал. Хотя сам лежал на кровати и стонал: “Я сейчас впаду в кому”.  

— Он что, психически больной?  

— С психикой у него отлично — ему и положительную характеристику выдали. И гены хорошие. Родители — золотые. Сестра преподаватель, мама педиатр, папа военный.  Легко  меня приняли в семью. Я не понимала, что происходит.  

— В кому он так и не впал?  

— Я вызвала “скорую”. Пока врачи ехали, объяснила: “Сейчас они приедут, зафиксируют попытку суицида, и это отразится на твоей карьере, военные не могут кончать жизнь самоубийством”. Он подскочил: “Ты дура, я ничего не глотал, я пошутил”. Он связался с врачом по телефону, отменил вызов. В тот вечер я поняла: что-то здесь не так.


— Последней каплей стал еще один инцидент. За две недели до трагедии я была на дне рождения нашего сотрудника. Николай приехал за мной, как договорились. Был немного подшофе. Дома он начал меня обвинять, что такая жизнь его не устраивает, ему не нравится, что я с друзьями провожу время. Я всегда пыталась найти какой-то компромисс, избежать скандала. Но в тот вечер он меня не слушал. Начал выгонять из квартиры. А потом открыл окно, схватил меня и принялся выпихивать на улицу. Благо у меня ноги длинные, я расставила их так, что просто так меня уже не выкинешь. Упиралась как могла. Он же выпихивал меня со всей дури. Когда силы были на исходе, я решилась на последний, отчаянный шаг и закричала: “Даша! Катя!” Захаркин услышал шаги детей и бросил меня на кровать. “Мама, что случилось?” — вбежали в комнату перепуганные девочки. “Ничего, идите спать”, — бросил он. Ту ночь я провела с детьми. Дверь в детской заперла на щеколду. Захаркин шептал под дверью: “Я тебя потерял! Ты больше не будешь со мной жить”.  

— Вы кому-то рассказали об этом?  

— Я позвонила маме. Сказала, что мне страшно, я боюсь за свою жизнь. Просила ее приехать. Мама не восприняла это серьезно: “Ник хороший, тебе с ним очень повезло. Ты тоже не подарок, всякое в жизни бывает”. Мне некуда было уходить, надо было найти квартиру. На следующий день после этого конфликта я отпросилась с работы — боялась оставлять детей. Для себя четко решила — пора уходить. Я не могла его простить. Когда он пытался меня обнять, я его отталкивала. Перед моими глазами стоял образ — сжатые губы, зелено-белое лицо. Позже я вспоминала — такой же оттенок лица был у него, когда он глотал таблетки и бил меня головой об стену. Мне пришлось сказать ему: “Ничего не могу с собой поделать, нам надо расстаться”. Он все понял. Даже собрал вещи, хотел уехать к сестре, но потом передумал.


— Я начала поиски квартиры. Но тут на работе меня отправили в срочную командировку. Отношения с Николаем были спокойные. Мы понимали, что будущего нет, но уже не ссорились. Когда я вернулась из командировки, заболела ангиной. А потом наступило 11 ноября…  

— Что же случилось накануне?  

— Утром 11 ноября Николай предупредил, что уезжает в командировку на 2 дня. У меня в эти дни тоже планировалась поездка в другой город. Дело в том, что я обучаю людей в одном месте, а аттестовывать сотрудников нужно на их рабочем месте. Возникла проблема с детьми. Кто их накормит? Я решила купить микроволновку, чтобы дети сами смогли разогреть себе еду. К газовой плите я их не подпускала. Утром я уехала во Владимир. Потом позвонила Николаю, сообщила, что по возвращении заеду в магазин за микроволновкой. Он начал кричать: “Купим вместе”. Я объяснила, что мне по дороге домой это сделать проще. Мы поссорились.  

— Может, камнем преткновения стал менеджер, который вас сопровождал?  

— На дальние расстояния нас всегда возят менеджеры. Но после этого Захаркин мне прислал эсэмэску: “Тигреночек, любимый, прости, что накричал”. Я не стала отвечать. Он опять: “Почему не отвечаешь?” Пока ехала домой, он не переставал звонить. Я думала, сейчас опять поругаемся. Лучше поговорим дома. К тому же мы уже формально расстались.  

В 1.30 мы подъехали к дому. Я решила позвонить Николаю, чтобы он спустился и помог мне донести микроволновку. Достаю телефон, вижу пропущенные эсэмэски. “Скажи до свидания Кате”. Вторая: “И Даше тоже”. Я звоню: “Что случилось? Я возле подъезда”. Он бросает трубку. Я опять набираю. Он не берет телефон. В тот момент у меня не было мыслей, что произошло что-то страшное.  

Поднялась на свой этаж. Захаркин стоял одетый перед лифтом. И вдруг я вижу опять этот зеленый цвет лица. “Что случилось?” — спрашиваю. “Иди посмотри”. Я испугалась, что сейчас он накинется на меня. Сунула ему в руки микроволновку, чтобы выиграть время, забежала в детскую. Вижу — пустая постель, на полу — подушка. Дверь на балкон открыта. По квартире гуляет сквозняк. Подумала, что Николай решил меня напугать и перенес детей в соседнюю комнату. Бегу в гостиную — там пусто. У меня сразу все внутри опустилось.  

Тем временем Захаркин бросил микроволновку, схватил меня. Я начала его бить что есть сил. Выбежала из комнаты. Он остался там и запер дверь на щеколду. В тот момент я подумала, что он пошел прыгать из окна. Тем более такая попытка уже была.  

Забежала обратно в детскую, выглянула с балкона — вижу, внизу два белых пятна. И стоны. Не могу рассказать, что я пережила, пока спускалась на лифте. Решила, если случилось что-то непоправимое, обратно наверх и — вниз головой. Выбежала из подъезда, вижу, навстречу мне идет Даша — в пижаме, носки сползли, вся грязная. Остановилась и плачет: “Мама, мне холодно…”  Даша ведь обошла дом и подошла к подъезду. Я ее схватила на руки, кричу: “Где Катя?” “Я не знаю”. Я с ней на руках побежала за дом. Там ко мне подошла Катя. Обняла. Я взяла их на руки, отнесла подальше от дома. Думала, если Захаркин спрыгнет, то раздавит нас.


— В тот момент я даже не могла предположить, что он их выбросил. Подумала, может он их вывел на улицу и бросил. Смутило грязное лицо Кати — как будто ее бросили прямо в грязь. Все время они плакали: “Нам холодно”. Я сняла куртку, укутала их как могла. Понимала, что надо звонить в “скорую”. Но врачи приедут не раньше, чем через 15—20 минут. Я набрала менеджера: “Срочно возвращайся, муж выкинул детей”. Бросила трубку, и тут у меня началась истерика. Я стояла на коленях и кричала: “Девочки мои!” — звала на помощь, но никто не вышел…  

— Девочки плакали?  

— Они плакали, стонали, Даша говорила: “У меня спинка болит”. Катя: “Мне холодно”. Одна висела у меня на левом плече, другая на правом. Это было сумасшествие! Вдруг вижу, идет Захаркин: “Ира, что случилось?” Я понимала, что он прямо сейчас может что-то с нами сделать. Но пошевелиться не могла — любое движение, и девочки кричали: “Ай, больно!” Захаркин спросил: “Где твой телефон?” “Дома, срочно принеси, надо вызвать “скорую”. И теплые вещи захвати”. Он рванул обратно в квартиру.  

— Телефон же был у вас?

— Я испугалась: вдруг он что-то сделает с нами. Вот и наврала, чтобы выиграть время. Пока Захаркин отсутствовал, из-за угла дома вышел какой-то мужик. Я закричала ему: “Сейчас придет мужчина, держите его, не подпускайте к нам”. В это время подъехал менеджер. Я потащила детей к машине. Тут выбегает Захаркин. Хватает меня за руки.  

— Он говорил: “Я не виноват”?  

— В тот момент никто не говорил ни про какие “виноват”. У меня в голове было одно — быстро в больницу. Мне было не до обвинений. Мы положили Дашу на заднее сиденье. Я села вперед и положила на себя Катю. Двери заблокировали. Захаркин мешал, хватал меня, потом начал ломиться в машину, не отпускал дверную ручку. В машине меня снова накрыла истерика. Водитель не знал, где искать больницу. Мы остановились на посту ДПС. Там нам вызвали “скорую”. Катя все это время лежала на мне — стонала и переворачивалась с боку на бок. Грязная. Губки опухли. А Даша только плакала: “Болит спинка, болит ножка”. Я просила менеджера: “Погладь ее, поговори с ней”. Пока ждали врачей, не помню, сколько раз я прочитала “Отче наш”. В итоге Катю забрали в один реанимобиль, Дашу — в другой. Я орала, врачи ругались: “Не мешайте!” До 8 утра я не могла прийти в себя. В больницу меня не пустили, сказали, что девочек отвезут в Морозовскую и Русаковскую клиники. Где это? У нас во Владивостоке всего одна больница. Приехала милиция, мы вернулись в квартиру, пригласили понятых, начался обыск. Захаркина к тому моменту уже задержали. Он даже не сопротивлялся. До утра меня мурыжили в отделении. На автомате я подписывала какие-то бумаги. Умоляла их: “Отпустите меня! Я не знаю, что с детьми”. Приехали военные из части Захаркина. Изъявили желание пообщаться со мной. Я поднялась к ним в кабинет на 2-й этаж. Там сидели начальник части Николая и еще какие-то люди. Они учинили мне настоящий допрос. Я рассказала, что случилось. Они заявили: “Сама виновата, довела мужика, теперь он будет в тюрьме, а дети останутся инвалидами” Я закричала: “Да типун вам на язык — инвалидами!” Тогда один представительный мужчина, седой, с погонами, принялся давить на меня... Я его не дослушала... На выходе из отделения мы встретились взглядами с Захаркиным. Он крикнул: “Ира, я этого не делал”. Я не стала останавливаться.


— А потом начался кошмар. Я ездила из одной больницы в другую. Когда вернулась домой за детскими вещами, у подъезда толпились журналисты. Я рванула обратно в больницу. Четыре дня не могла попасть домой. Жила у подружки. В больницу к Кате меня пустили на второй день. И сразу успокоили — с ней все в порядке. С Дашей дело обстояло сложнее. Мне без конца звонили из Владивостока. Это была нескончаемая истерика, все рыдали. Я не понимала журналистов. Через несколько дней до меня дошло: история-то сенсационная — военный выбросил из окна близняшек, а те остались живы.  

— Какова была реакция вашей мамы?  

— Я не хотела ничего говорить маме, пока точно не узнаю состояние второго ребенка. Потом позвонила ей и соврала. Сказала, что Захаркин хотел покалечить детей, но ему не удалось. Девочки в больнице. Не рассказала ей про травмы. Вечером мама сама набрала мне. Она плакала: “Журналисты принесли мне траурный венок, почему ты ничего не сказала?” Когда мне было 13 лет, у нас погиб отец. У мамы случился нервный срыв, ей вырезали щитовидку, поэтому я всю жизнь оберегала ее от стрессов. А журналисты взяли и принесли венок. У них сенсация — им все равно. Я же спасалась только когда разговаривала с друзьями. Если бы не они, не знаю, как бы я выжила.
— Неужели в ту роковую ночь не возникло никакого предчувствия?

— Я даже представить не могла, что Захаркин способен причинить вред детям. Он же и мне говорил: “Если бы я хотел тебя выкинуть в окно, я бы это сделал. Просто решил тебя попугать”. Я ему поверила. До сих пор никто из его окружения не может признать, что он сделал это. Мне тоже сложно в это поверить. Но факт остается фактом! И сейчас ему нужно только одно — выкрутиться из ситуации. Но я не представляю, как человек после такого сможет дальше жить! Оправдываться, придумывать байки, чтобы себя оградить…  

— Он был пьяный?  

— На кухне стояла бутылка “Хенесси”. Он выпил максимум 100 граммов. В его крови обнаружили 0,6 промилле. Он не был алкоголиком. Раз в неделю мог выпить чуть-чуть и уснуть.


— Девочки помнят, что случилоь?  

— Они ничего не поняли. Когда меня первый раз пустили к Кате, она зарыдала: “Мама, как я здесь оказалась?” “Тебя “скорая” привезла, ты же хотела покататься на машине с мигалками. Ты упала с кровати, ударилась головой”. — “А врачи говорят, что падение было с восьмого этажа!” — “Глупости!” Она успокоилась.  

— А Даша?  

— К Даше в реанимацию долго не пускали. Я предупредила врачей, чтобы они ничего не говорили ей. Когда Дашу с Катей перевели в общую палату Морозовской больницы, я пришла к ним. Вижу, Катя рыдает: “Дашу жалко”. А Дашка веселится: “Мама, смотри какой у меня шов”. И начинает спрашивать: “Как мы оказались на улице? Почему мою пижаму разрезали в машине “скорой”?” В отличие от сестры, она кое-что помнила. “Врачи говорят, что отчим выбросил нас с восьмого этажа”. “Глупости, а ты сама что подумала?” — обратилась к Даше. “Я поверила, что он выкинул нас из окна. Но если ты говоришь, что вывел нас на улицу, значит, на улицу”.  

— Вы расскажете им о случившемся?  

— Придется рассказать. Посоветуюсь еще с детским психологом. Слишком громкая история. Все равно узнают. Конечно, мы переедем в другой район, сменим школу.  

— Сейчас вы живете в больнице?  

— Да, сплю на стульях. Там у меня даже зубная щетка есть. Я стараюсь делать все, чтобы дочки чувствовали себя как дома. Мы вместе смотрим мультики, читаем книжки.  

— Вы верите в чудеса?  

— Теперь верю. Дочки летели с такой высоты, но у Кати практически не было тяжелых травм — ушиб головного мозга и капиллярные разрывы селезенки. Операция не потребовалась. На прошлой неделе у нее обнаружили трещину на запястье, наложили гипс. У Даши диагностировали разрыв печени, перелом ребер, сотрясение головного мозга. Но сейчас все в порядке. Это чудо, что земля оказалась мягкая, и эта ветка дерева...  

— Девочки интересуются отчимом?

— Даша спросила: “Где он?” “В тюрьме”, —  ответила я. “А на сколько дней?” — “На много”. — “Правильно, нельзя так с детьми поступать”.


— Его родители звонили вам?  

— На следующий день после случившегося звонила его сестра. Она холодно со мной поговорила. Я молча слушала. Конечно, это удар для его родителей. Ведь Николай был хорошим сыном, и они его очень любят.  

— Захаркин просил, чтобы его выпустили из-под стражи, и собирался возвращаться к бывшей жене...  

— Вторая жена тяжело перенесла расставание с ним. Мы говорили об этом с Николаем. Она и мне звонила. Мне кажется, она всегда хотела, чтобы он вернулся. Наверняка она не верит в случившееся. Я тоже не верила, пока не узнала о травмах, полученных девочками, да не увидела сломанную ветку...  

— За эти дни вылилось много негатива в ваш адрес…  

— До интернета я добралась пару дней назад. До этого подруги, конечно, рассказывали, что творится на моей страничке в социальной сети. Но такого я не ожидала! А уж когда прочитала, что писали в газетах… Меня во второй раз “поженили” с бывшем мужем, записали в любовники к менеджеру, обозвали проституткой, а мою маму обвинили в алкоголизме! Хотя она спиртного в рот не берет.  

— Как вы думаете, почему люди пытались Николая оправдать?

— Журналистам нужны разные версии, чтобы поддерживать тему, а его друзья… Они считают его хорошим человеком. И я знала его хорошим. И сейчас не хочу его тупо оскорблять...  

— Даже после случившегося вы вспоминаете о нем как о хорошем человеке?!

— Когда я смотрю на разрезанный живот моей дочери, у меня возникают совсем иные мысли. Но до оскорблений я не опущусь.  

— Вы вернетесь во Владивосток?  

— Нет. Зачем? Я поняла, что смогу обеспечивать себя и детей здесь. Зарплата у меня хорошая. Получаю я в два раза больше, чем Захаркин. Сама платила за квартиру. К тому же помогает бывший муж — исправно присылает алименты и подарки детям. Он ведь приезжал в Москву на один день. К Кате его пустили, он покормил ее бульоном, почитал сказку, она уснула. В тот же вечер он улетел. У него своя семья, своя жизнь. Когда в прессе написали, что он уходит от жены ко мне, его супруга связалась со мной: “Ира, у нас все нормально, пишут ерунду…”  

— Его могут признать невменяемым.

— Он же военный и постоянно проходил все положенные тесты. Он сам рассказывал мне, что психологи обследовали его на “полиграфе”, почему и была уверенность в человеке. Я у врачей интересовалась, мог ли он действовать в состоянии аффекта. Мне объяснили, что состояние аффекта длится более короткий промежуток времени. Он же выбросил сначала одну девочку, потом вторую… Выходит, все обдумал?  

— А его родители помогли деньгами?  

— Нет.


— Странная ситуация сложилась со следователем, который ведет дело. Мы ведь с ним так и не смогли поговорить — я все время проводила в больнице. Когда приехала мама, я вышла на работу. Теперь днем с девчонками сидит она, я сменяю ее на ночь. А тем временем следователь приходил ко мне на работу, интересовался, как часто я появляюсь в офисе, выведывал подробности моей личной жизни. Свой разговор с руководителем моего отдела заснял на скрытую камеру. Потом съемку предоставил НТВ. Когда я сама приехала к нему в прокуратуру, он сказал: “У меня нет времени с вами работать. Вызову вас приводом”. А недавно он явился в больницу на ночь глядя. Хорошо, там находилась моя мама, которая не позволила ему допрашивать детей. Следователь не имеет права подходить к несовершеннолетним детям в отсутствие психолога, педагога и матери. А если бы в этот момент моя мама вышла в туалет, что бы он сказал девочкам: ведется расследование по факту, кто выкинул вас из окна — отчим или мама? Именно поэтому я попросила врачей, чтобы мне разрешили ночевать в больнице. Хотя врачи всячески убеждают меня, что никого к детям не пропустят. Но вдруг следователь снова придет и покажет свою “корочку”? Я уже одному военному доверила детей. Теперь никому не доверяю.  

— Ирина, вы наняли адвоката?  

— Когда началось давление со стороны коллег Захаркина, я поняла, что мне необходима защита. Мы отвезли в комитет по защите прав человека жалобу на действия следователя. Также мне непонятно, почему меня не переводят в ранг потерпевшей, а считают свидетелем в этом деле. Почему адвокат Захаркина постоянно сидит в одном кабинете со следователем.  

— Захаркин обвинял вас в изменах?  

— Вся его ревность — это была только поза, в действительности он был уверен во мне на сто процентов. Всегда! На самом деле он меня “ревновал” только в нужный момент, так сказать, ко времени. Например, в выходные девчонки приходили и предлагали посмотреть сказку. Николай сразу: “Ира, давай девочки у себя посмотрят, а то мне тебя так не хватает!” Эта наигранная ревность существовала всегда. Кстати, когда мы только познакомились, он заявил: “Ревность? Я не знаю, что это такое. Я тебя ни к кому никогда ревновать не собираюсь”. Затем он показал мне фотографии любовниц, рассказал о своих похождениях. Я заявила ему: “После такого жить мы с тобой вместе не сможем”. Тогда он начал страстно убеждать меня, что это нормально, все так живут, ничего страшного в этом нет. И сразу поправился — это все было до тебя, а в наших отношениях он изменять не собирается.   

— Думали, почему все это случилась?  

— Конечно, я анализировала — что это могло быть? Мы познакомились, возникло огромное чувство, строили планы — весной пожениться, в декабре взять квартиру по ипотеке, жить долго и счастливо, родить третьего ребенка. И все рухнуло в один миг. Красивая любовь закончилась трагедией. Я размышляю об этом до сих пор. И не нахожу ответа. Человек своими руками сломал себе жизнь. Еще один миг, и сломалась бы жизнь всех четверых. Произошло чудо, что, рухнув с восьмого этажа, девочки выжили. Я ведь теперь в церковь хожу. Помогает. После случившегося я Святую Матрону всю обцеловала — и как-то намного легче стало.  

— Если Захаркин когда-нибудь придет к вам, будет что ему сказать?  

— Если я буду знать, что он сможет прийти, — не представляю, как жить дальше. Меня спрашивали: какое наказание вы бы ему вынесли? Подумала — да ничего бы я не стала выносить. Пусть живет, строит карьеру, личную жизнь… Только меня и детей оставит в покое. Я испытываю дикий страх, как только возникает мысль — ведь если он один раз такое сделал и останется безнаказанным, то второй раз обязательно доведет дело до конца. Я думаю, он вынашивал эту месть с того момента, как понял, что мы расстаемся. И если бы я приехала чуть раньше, то вместе с девочками полетела бы вниз. Только со мной чуда бы не произошло…  

P.S. Ирина Лапузина попросила через “МК” выразить благодарность коллективам Русаковской и Морозовской больниц и приехавшим по вызову ДПС бригадам скорой помощи. “Огромное вам спасибо за оперативную и качественную работу! Благодаря таким профессионалам, как вы, — уверена — будут спасены еще не одни сотни детских жизней! У вас самая благородная профессия! Спасибо!”  

Также хочу поблагодарить за оперативную работу сотрудников МВД ГИБДД по г. Москве, дежуривших в ту ночь на посту ДПС в районе ул. Сталеваров (2-й км МКАДа), и всех сотрудников милиции Ивановского ОВД за терпение, понимание и моральную поддержку в ту тяжелую для меня ночь!