Для доказательства сказанному далеко ходить не надо. На Кутузовском проспекте, за пышными фасадами, мимо которых мчалась на «Ближнюю дачу» машина Сталина, архитектор Роман Клейн, автор Музея изобразительных искусств на Волхонке, построил завод Трехгорного пивоваренного товарищества, похожий на рыцарский замок с башнями. Пива в десяти цехах больше там не варят. На площади, равной Кремлю, все соседние мрачные заводские сооружения такой чести не удостоились, там никакой архитектуры нет. Одна усопшая промышленная зона, спрятавшаяся за сталинским ампиром в пределах Камер-Коллежского вала.
Другой анахронизм — у Поклонной горы. С одной стороны Кутузовского проспекта — вид, достойный столицы: Триумфальная арка, площадь Победы, обелиск и музей. С другой стороны, в глубине квартала, неожиданно открывается индустриальный пейзаж: десятки разнокалиберных цехов бывшего завода, ставшего «бизнес-парком». В строении под номером 11 прошел техосмотр, в строении 51 — кузовной ремонт. Какие это достопримечательные места?..
Подобная ситуация — с жилыми строениями
Зная все это, можно ли «запретить новое строительство в историческом центре»? Это абсурд, глупость. Однако идеолог Архнадзора Рустам Рахматуллин считает «самым высшим нашим предложением придать старой Москве в границах до 1917 года статус единого памятника». Двести лет служил границей города Камер-Коллежский вал. Временное правительство после Февральской революции успело до свержения в октябре перенести ее к Московской окружной железной дороге. Внутри этой черты — десятки бывших промышленных зон, тысячи зданий, недостойных увековечивания.
Защищая старье, «координаторы» дали бой в Большом Козихинском переулке, где в 1886 году появился двухэтажный дом с лавкой и квартирой, хозяин которого не обременил себя расходами на проект. Над ним в
Когда, с опозданием на сто лет, этим делом занялись в 2011 году, «градозащитники» ударили в колокола СМИ, взбудоражили жителей, расписали неоштукатуренный фасад надписями «Строить не будешь!», «Продали родину!»...
— Этот дом относится к исторической среде, не менее ценной, чем сами памятники, — утверждал один известный «координатор». Другой звал на помощь прокуратуру, чтобы спасти «уникальную атмосферу квартала».
Ничего хорошего в атмосферу Козихи дом с лавкой не вносил. Не сочетался с модерном и эклектикой. Оголял их глухие стены. Никто из искусствоведов его к «ценным объектам» не относил, кроме Рустама Рахматуллина, Константина Михайлова и их единомышленников.
Зачем увековечивать «историческую среду», позорящую Москву? Прихожу в ужас, когда слышу требование объявить всю старую Москву неприкасаемой территорией. Прочтите, что заявляет Елена Ткач, координатор «Общественной коалиции в защиту Москвы»: «Неплохо было бы воспользоваться опытом Санкт-Петербурга, где присвоено звание памятника всем домам до 1956 года постройки. Если бы в городе действовало подобное положение, мы бы не опасались за дома XIX века. Пусть вместе с усадьбами будут защищать и бараки, зато ценные дома будут в безопасности».
Дама, боровшаяся за ничтожное строение на Козихе, превратилась в защитницу бараков! Почему нельзя присвоить звание памятника всем домам старой Москвы? Столица царской России украшалась двести лет дворцами, музеями, особняками, парками, статуями на деньги императоров, великих князей, графов, министров. Поэтому ЮНЕСКО придал всему старому Петербургу статут памятника мирового значения. А Москва все это время, будучи «порфироносной вдовой», дворцов не сооружала; при советской власти ее древнюю красу — колокольни, купола храмов — порубили. Подобного питерскому статута удостоены Кремль, единственный полностью сохранившийся Новодевичий монастырь. Все другие московские обители и церкви были разграблены, разрушены и поруганы...
Константин Михайлов призывает «объявить мораторий на снос старинных зданий в исторических границах. Хотя бы в границах Камер-Коллежского вала. Там сохранилось несколько тысяч исторических зданий». Конечно, если считать памятниками сараи XIX века или бензоколонку напротив храма Христа (о ней — ниже), то таких «реликвий» наберется тысячи.
Архнадзор позиционирует себя исключительно защитником культурного наследия Москвы и не является, не дай бог, «политической организацией», как сказано в его манифесте. Там же декларируется, что деятельность движения не может быть использована для «проведения политических акций и мероприятий, каких бы то ни было проявлений экстремизма». Но ведь то, что творилось у дома торговца проволокой, есть явное проявление экстремизма, иначе бы ОМОН там не замечался. Разве не политическая акция была у дома с лавками с флагами партий и провокационным лозунгом «Москва в опасности!»?
Глядишь на размашистые надписи масляной краской на фасаде «дома Виноградова» — и возникает вопрос типа: «Где деньги, Зин?» Михайлов на него отвечает, что, когда появляется нужда в средствах, по кругу активистов пускается шапка. Он же высказывался, что движение могло бы предоставить свои варианты градостроительных проектов Москвы. Тут шапки мало — бочка нужна.
Красной нитью через выступления «координаторов» проходит мысль, что якобы масштаб уничтожения старого города зашкаливает: снесены тысячи зданий, разрушения достигли ужасающих размеров. «Происходящее в Москве в последние двадцать лет я иначе как катастрофой назвать не могу», — заявляет Михайлов. Он договорился до того, что чудовищные разрушения до войны, когда взорвали храм Христа и сломали сотни церквей в границах 1917 года, считает меньшим злом, чем то, чему сам был свидетель:
«Генплан 1935 года, определивший облик современной Москвы, был варварским по отношению к историческому наследию, но благодаря ему город жил и развивался в течение 50 с лишним лет. Они сносили точечно, уничтожали главные символы старой России. Им важно было показать облик новой коммунистической Москвы. При этом ткань исторического города процентов на 70 оставалась нетронутой — целыми кварталами. В
Всё здесь ложь. Облик «новой Москвы» ограничился Охотным Рядом и улицей Горького. Хрущев, придя к власти, отменил Генплан 1935 года — через двадцать лет. Уничтожали не «точечно», господа. Взорвали одним нажатием кнопки 14 зданий
Никакого «бомбометания» в
Мысль о «бомбометании» принадлежит покойному искусствоведу профессору Алексею Комечу: «Коммунистов, в конце концов, воспитали, и они в последние несколько лет коммунистического правления стали относиться к культурному наследию с уважением, и в Москве практически не было сносов, только какие-то редкие, которые можно перечесть по пальцам...»
Очевидно, в тиши кабинета Института искусствознания в Козицком переулке профессор не слышал грохота экскаваторов, крушивших памятники. На один «палец» приходится Арбатская площадь. Там исчез старинный квартал и возникло здание Министерства обороны. Второй «палец» приложим к Китай-городу. Там выбрали место для многоэтажного корпуса ЦК КПСС. Третий «палец» соотнесем с Лубянкой, где «в последние несколько лет коммунистического правления» сооружен комплекс монументальных зданий Комитета госбезопасности СССР — на месте квартала Кузнецкого Моста и дома на площади, обжитого чекистами со времен Дзержинского. Можно ли все эти разрушения считать проявлением уважения к культурному наследию? Были и другие «редкие сносы»: сломали храмы Иоакима и Анны, Казанской Божьей Матери, Литературный музей и многое другое на Большой Якиманке...
Шумная кампания за «сохранение наследия» давно политизирована, непомерно раздута СМИ, боровшимися за свержение бывшего мэра Москвы. Если бы это было не так, то идея о заповеднике внутри Камер-Коллежского вала прозвучала бы в Музее архитектуры, бывшем штабе «протестантов», а не за городом, в Сколкове. Туда «градозащитников», собиравшихся поначалу в Аптекарском приказе и в домике в Кадашах, доставили на автобусах. Это доказывает и митинг Архнадзора, приуроченный к «годовщине смены московской власти» с требованием «Хватить ломать наш город!».
На мой взгляд, гораздо важнее и актуальнее бороться не за мумификацию лжепамятников, а за воссоздание утраченных шедевров. Не вижу, чтобы залечивались хронические раны времен вождей, превращавших «купеческую Москву» в «образцовую столицу социалистического государства», и следы увечий времен Хрущева и Брежнева, боровшегося за «образцовый коммунистический город».
Странная закономерность, которой нет ни в одной столице Европы: чем ближе к резиденции правительства, тем больше прорех, безлюдных и полуразрушенных зданий, начиная с Красной площади, где стоят неприкаянные Средние торговые ряды. У Большого Каменного моста завял на корню недостроенный «Царев сад». Болотная площадь — в руинах. Про пустырь на месте «России» все знают. На Моховой стоит со времен войны расколотый бомбой пополам дом 10. Рядом с ним — похожая на побеленную украинскую белую хату корчма. Эта жалкая картина — напротив колоннады национальной библиотеки и Пашкова дома.
Увы, в Москве, как в Париже или Риме, не побродишь по улицам, блаженно созерцая совершенство архитектуры, заглядывая во дворы, мощенные камнем, со статуями, цветами и декоративными деревьями. На наших славных улицах — Ильинке, Остоженке, Знаменке, Мясницкой, Покровке — зияют провалы, где были церкви. Везде взгляд натыкается на глухой торец, пустырь. Единственную пешеходную улицу — Арбат — не смогли довести до совершенства.
Обещанного воссоздания храмов Николы Явленного на Арбате и Флора и Лавра у Мясницких ворот не случилось.
Не «ребрендинг» побудит «все флаги в гости к нам», а Сухарева башня и Красные ворота, Успение на Покровке и Никола Большой Крест, новые музеи, театры, памятники...
С трудом удалось, преодолевая сопротивление «координаторов», продолжить превращение захудалого двора в «Геликон-оперу». Они сорвали реконструкцию усадеб, переданных Музею изобразительных искусств, поносят проект Фостера, придумавшего для него зал в форме пятилистника.
«Выставочный зал — так называемый пятилистник — проектируется на территории памятников — усадеб князей Голицыных и графа Румянцева-Задунайского (Волхонка, 14 и 16), где капитальное строительство запрещено законом, — разъясняли „координаторы“ в письме премьеру Путину. — При этом обсуждается перенос или разборка выявленного памятника — бензозаправочной станции
Что за «выявленный памятник» встал на пути музея? Это автозаправка для казенных машин напротив храма Христа. Ее давно пора отсюда убрать. «Дело в том, что это не вообще какая-то старинная бензозаправка, — просвещает народ „координатор“ Наталья Самовер, — а остаток нереализованного градостроительного замысла реконструкции всего этого района при строительстве Дворца Советов. А самое главное — для этого памятника место расположения является неотъемлемой частью его историко-культурной ценности. Его перенос приведет к уменьшению историко-культурной ценности. Это все равно что разрушить часть памятника».
До чего доводит слепая любовь! Она, как говорят, зла, полюбишь и козла. Счастье Москвы, что «градостроительный замысел» Дворца Советов не реализован, иначе бы снесли не район — весь исторический центр, и в первую очередь — бензоколонку перед башней-памятником Ленину. Зачем увековечивать сомнительные «ценности»?
«А какая причина для переноса бензозаправки? — рассуждает все тот же «координатор». — Не думаю, что для этого достаточно желания Фостера. Напомню статью 7 Венецианской хартии: «Памятник неотделим от истории, свидетелем которой он является, и от окружающей среды, где он расположен. Следовательно, перемещение всего памятника или его части не должно допускаться. Перемещение возможно в том случае, если это необходимо для сохранения памятника или может быть оправдано высшими национальными или международными интересами».
Как раз статья 7 очень подходит к проекту архитектора сэра Фостера. Разве реконструкция и развитие единственного в Москве музея западной живописи не оправдываются «высшими национальными и международными интересами»? Вскоре
Страстно любящие старую Москву «координаторы» душат ее жаркими объятиями. Они побудили прекратить начатое развитие Оружейной палаты. На митинге Рахматуллин гордился тем, что «отстояли Боровицкую площадь». Но ее гнетущий вид с торцами глухих стен, обнажившихся дворов после разрушений 1972 года сорок лет позорит «достопримечательное место». Не представляю, чтобы рядом с Тауэром сохранялась подобная разруха, как у нас — между воротами Кремля и Пашковым домом.
Недавняя реконструкция Большого театра, благодаря чему ему продлили жизнь и вдвое увеличили площадь, должна стать прецедентом, когда речь идет о судьбе институтов национального значения, будь то Музей имени Пушкина или Оружейная палата.
Другого пути у Москвы нет.
