В Москве перед революцией насчитывались сотни дамских и мужских портных, их имена мелким шрифтом заполняли страницы адресной и справочной книги «Вся Москва» за 1917 год. Но лишь одна модистка удостоилась чести к имени, отчеству и фамилии присовокупить титул: «п. двор». Это значило, что Надежда Петровна Ламанова—Каютова была «поставщиком Двора Ея Императорского Величества». Она шила платья императрице и великим княгиням.
Присваивал титул фабрикантам император «за состояние производства и влияние на жизнь страны», а их товарам — «за весьма чистую отделку, новейший фасон, доступные цены». Чтобы его заслужить, следовало не меньше 8 лет участвовать в официальных выставках, удостаиваться наград и не получить ни одной рекламации. Николай Шустов 38 лет домогался почетного звания, давшего ему право на бутылках лучшего отечественного коньяка изображать герб Российской империи и именоваться «поставщиком Двора Его Императорского Величества».
По-видимому, парадный вход в модную мастерскую дамского платья, располагавшуюся в доме 10, украшал двуглавый орел. Наверняка два царских требования из трех — «весьма чистая отделка» и «новейший фасон» — выполнялись неукоснительно. Но сильно сомневаюсь, что «низкая цена» соблюдалась. Иначе никогда она не смогла бы заработать столько средств, чтобы заказать проект дорогому архитектору Никите Лазареву и построить собственный многоэтажный дом. В нем содержала мастерскую с двадцатью портнихами, выставочным залом, жила в комфорте, принимала на широкую ногу первых лиц мира искусства, сдавала квартиры состоятельным жильцам.
Дочь покойного обедневшего дворянина после гимназии не смогла продолжить образование. Чтобы содержать оставшихся на ее попечении трех младших сестер, которым она заменила мать, пришлось оставить родовое имение в Новгородской губернии и приехать в Москву учиться не дворянскому ремеслу в школе кройки и шитья. Несколько лет служила Надежда в модном ателье. Собственным делом обзавелась в 1885 году, на Большой Дмитровке, 23. Там к ней потянулись многие дамы, несмотря на мучительные, длившиеся часами примерки, сопровождавшиеся обмороками. Сама Надежда Петровна не шила — она создавала эскизы и делала примерку, обкалывая ткань по фигуре сотнями булавок. Уподобляла себя архитектору, который рисует, проектирует, а строят каменщики.
Сеанс примерки заканчивался словами: «Снимайте все это осторожно, эскиз готов!» Звезда Ламановой медленно, но верно поднялась очень высоко. В ее платьях танцевали дамы высшего света на Русском балу в Зимнем дворце.
Прошло четверть века, прежде чем на Тверском бульваре, 10, зажглись огни у парадного входа ателье «поставщика Двора Ея Императорского Величества». В своем доме хозяйка с размахом приняла в 1911 году приехавшего впервые в Россию короля парижской моды Поля Пуаре, познавшего русское гостеприимство с шампанским рекой и красной икрой — ведрами, рестораном «Яр» и цыганами.
Тогда, на вершине славы модистки, художник Валентин Серов, выполнявший заказы членов Императорского дома, написал ее портрет. Последний портрет в его недолгой жизни. Из-под полуопущенных век смотрят под пышной шапкой волос всевидящие глаза художницы, изучавшие самого портретиста, как клиента перед началом примерки...
Из Москвы, по наводке Надежды Петровны, ставший, несмотря на разницу лет, ее другом Поль увез купленный на рынках набор старинной и современной русской одежды: косоворотки, кокошники, сарафаны, сапожки, зарисовки армяков извозчиков и телогреек торговок. И на этой основе создал славянскую коллекцию, удивив Париж. В Кремле в Успенской звоннице, в Престольной палате Патриаршего дворца до недавних дней демонстрировались одежда и театральные костюмы этого революционера мировой моды, избавившего женщин от корсетов. Его работы попали в Москву из лучших музеев Европы. Платья Ламановой, как картины и статуи, хранит Эрмитаж.
Надежда Петровна — фигура легендарная, единственная из отечественных модельеров
Потерял все и муж Ламановой, присяжный поверенный Андрей Павлович Каютов, чью фамилию она носила со своей девичьей. В Москве хорошо знали управляющего московским отделением страхового общества «Россия», актера-любителя, выступавшего на сцене под псевдонимом Вронский, члена Московского автолюбителей и Русского фотографического обществ. Стало быть, по Москве перемещалась Надежда Петровна в престижном иностранном авто.
Ни за что ни про что, просто как враждебный элемент, попала в 1919 году бывшая домовладелица в камеру Бутырской тюрьмы. Выйти на свободу помогла невенчаная жена Максима Горького, бывшая актриса Художественного театра Мария Андреева, ставшая влиятельной в Кремле после революции, которую с мужем они «приближали как могли», добывая деньги для партии Ленина. Ламанову бывшая актриса хорошо знала: Надежда Петровна с 1901 года как художник по костюмам служила в театре Константина Станиславского, сказавшего о ней: «Наша драгоценная, незаменимая, гениальная. Шаляпин в своем деле». Основатель Художественного считал ее «почти единственным специалистом в области знания и создания театрального костюма», называл «замечательной, великой».
Не сразу, но дело ей нашлось и в Советской России. Ламанова при «рабоче-крестьянской власти» проявила себя в мастерской современного костюма в художественно-производственном подотделе при ИЗО — отделе изобразительных искусств Народного комиссариата просвещения. Случилось это не без влияния актрисы Малого театра Розенель, молодой жены наркома просвещения Луначарского. Вместе с ним в демонстрационный зал Петровского Пассажа явились самые красивые женщины Москвы, актрисы театров и кино, возлюбленная Маяковского Лиля Брик и ее сестра Эльза. Они демонстрировали модели Ламановой на все случаи жизни. При нэпе появилась, как в царской России, масса разных тканей, пробудилась тяга к модной одежде у победившего класса, жен красных командиров, огорчавших Маяковского своим вкусом:
Без серпа и молота
не покажешься в свете!
В чем сегодня буду фигурять я
на балу в Реввоенсовете?!
Уехав из Москвы в эмиграцию, Марина Цветаева, вспоминая родной город, в 1924 году сочинила маленькую поэму «Полотеры», помянув воспрявшую Ламанову: «Тише сажи, мягче замши,/Полотеров взявши в дом,/Плачь! Того гляди, плясавши,/Нос богине отобьем./Та богиня — мраморная,/Нарядить — от Ламановой,/Не гляди, что мраморная,/Всем бока наламываем!»
Художественное воображение Ламановой породнилось с точным научным расчетом. Королева моды не обожествляла свое ремесло, понимала: мода нивелирует людей, не считаясь с особенностями и недостатками их телосложения. Но знала и то, как бороться с грузной фигурой, учила, что силуэт «может быть облегчен посредством сокрытия непропорциональности путем пресечения его плоскостями другой формы...».
Большой успех выпал ей и соавтору — скульптору Вере Мухиной — на Всемирной выставке в Париже в 1925 году, где они удостоились Гран-при «за национальную самобытность в сочетании с современным модным направлением». Почти каждый год Ламанову удостаивали призами и дипломами. Она снова себя почувствовала востребованной и признанной — и, на радость большевикам, призналась: «...Революция изменила мое имущественное положение, но она не изменила моих жизненных идей, а дала возможность в несравненно более широких размерах проводить их в жизнь».
Радость длилась недолго. Закончилась новая экономическая политика, и вместе с ней — всякое частное предпринимательство. По доносу соседей в марте 1928 года пришла с обыском милиция. И член Академии художественных наук Ламанова стала «лишенкой», то есть лишенной избирательных прав, изгоем, изгнанной из академии и прочих советских учреждений, где состояла. У себя на дому Ламанова занималась тем, без чего не могла существовать. Она убеждала судей, что не просто портниха, а, как художник, «создавала новые формы, новые образцы женской одежды, которые были бы приспособлены по своей простоте, удобству и дешевизне к нашему новому рабочему быту. Все мои силы, знания и энергию я посвятила с самого начала революции, работе по созданию советского быта и культуры, таким образом, моя работа в течение 11 лет является общественно полезной». Так безуспешно она пыталась убедить советскую власть в своей лояльности.
Работы в государственных учреждениях не лишили. В ее костюмах блистала Любовь Орлова в фильме «Цирк», играли Фаина Раневская, актеры в «Борисе Годунове», поставленном Станиславским, герои фильмов «Аэлита», «Александр Невский»....
Современники поражались осанкой Надежды Петровны, любовались «изящным строгим костюмом кремового цвета, отделанным бархатом, юбкой длинной, но не слишком — видны были ноги в шелковых чулках, и, что удивительно для
Соседствовал с домом Надежды Ламановой пятиэтажный дом Нижегородско-Самарского банка. Построил его архитектор Константин Быковский в 1909 году в стиле неоклассики. Но перед парадным входом свисают два ажурных фонаря в стиле модерн. Спустя десять лет нарастил этаж военный инженер Иван Рерберг, не склонный к модерну, автор Киевского вокзала и Центрального телеграфа. Еще через девять лет надстроили седьмой этаж — возможно, тогда и появились фонари.
Известно здание жильцами-мучениками — Соломоном Михоэлсом и Вениамином Зускиным. Главного режиссера Еврейского театра и главу Еврейского антифашистского комитета отправили с другом — театроведом Владимиром Голубовым — в Минск под благовидным предлогом: оценить представленный на соискание Сталинской премии спектакль. Оттуда обоих привезли в гробах. (О них я писал в минувшем году, в очерке «Король Лир под колесами».)
После смерти Сталина, санкционировавшего зверскую расправу, арестованный бывший министр госбезопасности СССР Виктор Абакумов дал письменное показание, что получил задание от председателя Правительства СССР И.В.Сталина. Выполнить задуманное поручил своему заместителю генерал-лейтенанту Сергею Огольцову, министру МГБ Белоруссии Лаврентию Цанаве и группе офицеров — «специальным людям», выполнявшим убийства без суда и следствия. На допросах они показали, что Михоэлса и его друга заманили под благовидным предлогом на загородную дачу и там якобы наехали на обоих колесами грузовика. Ночью вывезли погибших с места преступления в город и бросили на обочину малолюдной улицы, где утром их увидели прохожие. Генерал Павел Судоплатов в известных мемуарах утверждал, что Михоэлсу и Голубову сначала сделали инъекцию яда, а затем уже их переехала машина. Этой версии, размноженной в разных публикациях, я поверил. Как было не поверить, если перед лицом смерти генералы на допросах детализировали и подтверждали ее.
На самом деле все произошло не так. Дочь вождя Светлана, будучи на даче в Волынском, случайно оказалась свидетелем разговора отца по телефону: «Ему что-то докладывали, а он слушал. Потом как резюме он сказал: „Ну, автомобильная катастрофа“. Я отлично помню эту интонацию — это был не вопрос, а утверждение, ответ, он не спрашивал, а предлагал это, автомобильную катастрофу».
Когда положил трубку, поздоровался с дочерью и сказал ей: «В автомобильной катастрофе разбился Михоэлс». Об автомобильной катастрофе сообщили все газеты.
Дочь Сталина, рассказывая об этом разговоре, заключила: «Он был убит, и никакой катастрофы не было. „Автомобильная катастрофа“ была официальной версией, предложенная моим отцом, когда ему доложили об исполнении».
Есть другое веское доказательство сказанному Светланой Иосифовной. Если бы колесами грузовика наехали на Михоэлса, то его не смогли бы выставить в гробу на гражданской панихиде. Как пишет друг Михоэлса Александр Борщаговский в «Записках баловня судьбы», изданных в 1991 году: «Александр Тышлер долгую январскую ночь был у гроба Михоэлса, рисовал его и видел нагим, без повреждений, без кровоподтеков, лишь с проломанным у виска черепом. Так же убит был и Володя Голубов. Жертвы наезда или автокатастрофы выглядят иначе».
Кто проломил череп великому артисту и его другу? Министр госбезопасности СССР Виктор Абакумов 30 апреля 1948 года представил список исполнителей операции с просьбой о награждении «орденом Красного Знамени: генерал-лейтенанта Огольцова С.И. и генерал-лейтенанта Цанаву Л.Ф.; орденом Отечественной войны
Кому-то из нижних чинов, я так думаю, доверили роль палача — не генералам же и офицерам выполнять грязную работу. После смерти Сталина награды у всех отняли. Виктора Абакумова расстреляли. Лаврентий Цанава умер в Бутырской тюрьме.
Странно: на Тверском бульвар, 12, до сих пор нет мемориальной доски на доме, где жили погибшие мучительной смертью народные артисты СССР Михоэлс и Зускин.
