Лев, который все знает о Москве

Лев Колодный: «Всегда по жизни шел против течения»

Обозреватель «МК» Лев Ефимович Колодный, чей юбилей мы отмечаем 23 августа, — человек, который, присев за стол, может по-быстренькому накатать энциклопедию. Небольшую, тома на три-четыре. Но от «А» до «Я». И не только по москвоведению (а в этой дисциплине он академик), но и по ряду других наук. И практически каждая статья, написанная хорошим литературным языком, будет содержать уйму фактов, собственных открытий автора, а также описание его личного опыта в данной сфере. Ибо если разговор идет о человеке, то Лев Ефимович встречался с ним или с его потомками, если Колодный пишет об улице, городе или стране, то он гарантированно там был, если же он речь заводит о науке, искусстве и любой другой области человеческой деятельности, то непременно окажется, что он ее изучал или испытывал на себе. Энциклопедические знания, неиссякаемая работоспособность, эталонная журналистская и исследовательская хватка — все это Лев Колодный. Тысячи статей, десятки книг — вот то, что он уже сделал, и прекращать работу в этом направлении не собирается. Лев Колодный нашел рукописи «Тихого Дона». Если бы он жил в XIX веке, то сумел бы достать из огня и сохранить для нас второй том «Мертвых душ». Но нам повезло — он наш современник.

Лев Колодный: «Всегда по жизни шел против течения»

— Лев Ефимович, насколько я знаю, вы пели, серьезно занимались вокалом.

— Это называется очень просто — музыкальное училище имени Гнесиных, вокальное отделение. Поступил туда после Московского университета. Получил диплом факультета журналистики летом 1956 года. И вот иду по Москве, смотрю, на улице висит объявление о приеме в училище Гнесиных...

— Но вы до того уже печатались?

— Конечно, я работал в многотиражке металлургического завода имени Ленина в Днепропетровске, на родине. Печатался в многотиражке МГУ, у редактора Семена Моисеевича Гуревича. Он здравствует, доктор наук, профессор, дай ему Бог здоровья. На факультете учился на заочном отделении у Ясена Николаевича Засурского, на дневное отделение при всех моих «отлично» два года не переводили. «Нам такие не нужны», — объяснил секретарше и моей хорошей знакомой заместитель декана Юшин. По распределению, которое я попросил, предложили поехать в районную газету далеко от Москвы. Но я вдруг не захотел никуда уезжать. Поэтому пришел на экзамен в училище, знал, что примут.

— Голос-то у вас давно проявился?

— С детства... Я запевалой был в хоре магнитогорского Дворца металлургов. Красный галстук, белая рубашка, люди в зале плакали, когда слушали. Война шла, песня была про фронтовую дружбу, «зародившуюся в заполярных водах»... В самодеятельности МГУ выступал под аплодисменты. И писать хотел, и петь. Короче, пришел в училище. Экзамен по вокалу — три тура. У меня бас, спел арию Варяжского гостя. Тотчас у рояля проверили слух, память и решили: «Мы вас принимаем после первого тура».

Первого сентября начались занятия в училище. И в тот же день вечером, взяв диплом МГУ, пошел на Чистые пруды, 8, где помещались редакции московских газет...

— Писали на какую тему?

— На любую, куда пошлют — о том писал. Тогда в редакциях пропуска не спрашивали. На втором и третьем этажах располагался «Московский комсомолец». Мне 24 года, думаю, туда поздно. На пятом этаже — «Московская правда». Орган МК и МГК партии. Захожу в отдел информации. Едва переступил порог, заведующий спрашивает: «Заметку принес?» — словно ждал. Первый раз меня видел! Дипломом не поинтересовался. Выдали справку, что редакция поручает мне задания. Справка действительна на две недели. Первая заметка вышла под названием «Новые экспонаты Политехнического музея».

— Под ней была ваша подпись?

— Нет, что ты! Года полтора — никаких подписей. Заметки назывались «Скрипка Страдивари», «Седло Буденного», про открытие музея архитектуры в номер написал. Куда не хотели штатные сотрудники идти, посылали. Справку продлевали полтора года... А потом зачислили в штат, невзирая на мое студенчество.

— Отметили как-нибудь первую заметку?

— С кем? Друзья разъехались по стране. Рад был, что гонорар платили каждые 10 дней, по декадам. Платили хорошо, лучше, чем сейчас. В училище на первом курсе стипендия —160 рублей, а в газете за месяц мог заработать 500–600, старыми деньгами, конечно.

1958 год. Начинающий журналист Лев Колодный.

— Ну, а пение-то забросили, значит?

— Нет. Я остался в училище. Когда пел программу на государственном экзамене, три года уже был штатным сотрудником «Московской правды». Летал на новых советских самолетах по всей стране, дружил с летчиками, почувствовал власть газеты.

Так, перед общежитием моего училища на Трифоновской улице, где я встретился впервые с моим земляком Иосифом Кобзоном, вросли в землю два брошенных цирковых фургона, заслоняя свет в комнатах. Пообещал коменданту, что их уберу. Она не поверила. Позвонил начальнику «Союзгосцирка»: «Бедным студентам и так плохо живется, а из-за ваших фургонов они света белого не видят». Фургоны на следующий день исчезли.

В другой раз прихожу в дом у Красных Ворот распеваться к педагогу Анне Семеновне Штейн, она жила в Италии, где ее муж служил полпредом СССР, он уцелел в 1937 году. В их квартире батареи не грели. И они мне не поверили, что их затопят. Применил у них на глазах испытанный прием. Звоню в домоуправление: «Здравствуйте, вас беспокоят из „Московской правды“. Нам пришла жалоба, что в вашем доме батареи не греют...» Пришел на следующий урок — в квартире тепло.

— Такое отношение к журналистам было связано с реформами Хрущева?

— Нет, так повелось при Сталине. Если, скажем, в «Правде» напечатали, что стахановец по фамилии Петров, а он на самом деле Иванов, то ему без проволочек делали новый паспорт, на Петрова. Если газета, орган ЦК партии, писала про какого-то чиновника, что он жулик, то тому ничего не оставалось, как только добровольно явиться в милицию. Так бывало и после публикаций органа МК и МГК партии. Этой газете я многим обязан. Даже тем, что нашел жену, практикантку факультета журналистики Фаину Малкину, 8 марта 1961 года. В тот день Клара Георгиевна Бойко привела студенток четвертого курса на практику...

Но если бы сейчас, как тогда, стоял перед выбором: кем быть? — стал бы певцом.

— Почему?

— Теперь другая журналистика, много рекламных, заказных материалов... Сейчас бы пошел к профессору Адену и пел бы в оперном театре...

С супругой Фаиной Иосифовной.

«Меня давно многие в Москве знали...»

— Давайте к журналистике вернемся. Вы пользовались своим влиянием, приобретали что-то для себя?

— Да, конечно. Мог прийти к директору в лучший радиомагазин на улице Горького и попросить: «Мне нужен приемник «Беларусь». Отказа не получал. И холодильник финский купил, и гарнитур югославский мебельный... Когда понадобилось, к начальнику главного управления торговли Трегубову пошел.

— Которого потом посадили на 15 лет?

— Он был славный человек, хочу сказать.

— Значит, блатом пользовались?

— Нет, тут другое слово надо. Я много писал, меня в Москве многие знали, как сейчас тех, кто не сходит с телеэкранов. Получил недавно в «МК» письмо, где незнакомый человек пишет, что его отец всю жизнь меня читал и ему завещал. Мои статьи из газеты вырезали и хранили, сейчас тоже так делают. Помогали бескорыстно. Получил квартиру, где мы сидим, а она голая. Что делать? Прихожу к Трегубову, сидит перед его кабинетом помощник, мой давний поклонник. Обрадовался. И без начальника звонком все устроил.

— Значит, против Трегубова вы ничего не могли написать?

— Я никогда не писал ни про него, ни о торговле, ни о политике, ни об экономике, писал про Москву, ее памятники. Никогда по заказу не работал. И взяток не получал. За сорок лет в «Московской правде» однажды заместитель директора института, бывший артиллерист, армянин из Карабаха, принес бутылку коньяка за то, что написал очерк «Сержант против фельдмаршала». О том, как он со своим орудийным расчетом на самых ближних подступах к Москве не отступил, когда на них двинулись 24 танка фельдмаршала фон Бока...

В газете мог помочь не только себе. Помог машинистке Ленина, вернувшейся из лагеря, получить квартиру, хотя сам жил с женой на 14 метрах в коммуналке.

«Москва с высоты очень красивая!»

— Ну а как же вы стали таким москвоведом?

— Не сразу. Искал себя, свою тему. Москвой заболел в школе, в восьмом классе, когда прочитал очерк Лермонтова, где он описал вид на Москву с колокольни Ивана Великого. Когда приехал в Москву, Кремль был закрыт, его фотографировать не разрешали. За стеной царил Сталин.

При Хрущеве ворота Кремля открылись. В редакции была так называемая вертушка, телефон правительственной связи. С ее помощью написал лучшие репортажи. Звоню коменданту Кремля генералу Веденину: «Разрешите подняться на колокольню». — «Чего ты там забыл? Наверху шею сломаешь»...

— Это вам в редакции дали задание?

— Нет, моя идея. Мне перестали давать задания. Говорю коменданту: «Туда Наполеон поднимался с маршалами, Лермонтов, я тоже хочу». Убедил. Комендант дал провожатого сержанта, поднялся на Ивана Великого, восхитился. Москва с высоты очень красивая! Потом на Спасскую башню поднялся. Прошел по стенам и башням Кремля. Нет такой московской вершины, которую я бы не описал. Даже на звезде МГУ постоял. Меня в редакции звали «башнописцем». Облетел Москву на вертолете, обогнул на локомотиве по окружной дороге. Первый проехал по замкнутому кольцу МКАД. Мне нравилось писать о больших стройках.

— Вы к Неглинке спускались, как Гиляровский?

— Он ходил по Неглинке, я по ней плавал на плоту. Там бурное течение было раньше. У входа в Александровский сад есть люк, куда рабочие опускались и плыли, осматривая состояние тоннеля. Я уговорил мастера, он посадил меня на две шпалы, то и был плот, его швыряло, подбрасывало, я чуть голову тогда не сломал.

Меня великий репортер Евгений Иванович Рябчиков называл «Гиляровским наших дней». Но метод мой другой, называю его «путешествие в свой город как в чужой». Москву прошел вдоль и поперек. Три года путешествовал, держась за нитку МКАД. Начал с Ясенева, там гуси ходили, женщины носили воду на коромыслах. От него пошел по часовой стрелке. В результате вышла книга «Путешествие вокруг Москвы». В принципе, все годы занимаюсь «хождением в Москву», есть такая рубрика в «МК», шесть раз с таким названием переиздавалась книга. Последний раз в этом году. На своем пути кое-что увидел и описал первый.

— Что, например?

— Завод «Компрессор», где делали первые «катюши». На Садовой-Спасской, 19, во дворе, при жизни академика Королева нашел подвал дома, где он с инженерами и механиками делал первые ракеты. Всеобщее внимание уделялось Байконуру. Все журналисты туда рвались, я пошел другим путем, нашел под Москвой полигон, где запускались ракеты, которые Королев носил на плече, познакомился с ним, другими корифеями космонавтики, написал книжку «Земная трасса ракеты».

«Петр Первый — мне очень нравится»

— Лев Ефимович, за глаза вас называют человеком Лужкова.

— Мне это льстит. Я очень уважаю Юрия Михайловича. Сейчас скажу почему. В угаре перестройки вся пресса требовала: «Восстановить Поклонную гору!» А на горе тогда стояли под куполом белокаменные стены музея Отечественной войны. Значит, и его надо демонтировать!? В архиве мне дали справку, и я на ее основе написал статью, что Поклонную гору начали нивелировать еще при царе, когда строили железную дорогу, потом до и после войны. Мне оборвали телефон, угрожали, кричали: «Кто тебе это заказал? Мы тебе морду набьем» и т.д. То была одна из самых высоких взятых вершин. Моя идея жизни состоит в том, что надо либо писать первым о том, что до тебя никто не успел, либо идти поперек всеобщему мнению. А оно зачастую — всеобщее заблуждение. Я и сейчас иду поперек тех, кто утверждает, мол, Москвы больше нет, что памятники Москвы уничтожил Лужков и так далее.

Так вот, примерно в 1987 году, после публикации о Поклонной горе, меня на Тверской, 13, увидел секретарь Моссовета Юрий Прокофьев, которого позднее назначили первым секретарем МГК. Он обрадовался, говорит: «Давайте зайдем к Сайкину, он хотел с вами познакомиться». Пришли в большой кабинет председателя исполкома Московского совета. «Вот, Валерий Тимофеевич, тот самый Лев...» Сайкин попросил написать все, что думаю о Москве, что нужно исполкому сделать для города. Такую справку на двух машинописных страницах я представил под названием «О старой Москве». Копию сохранил. Могу показать, чтобы ты не думал, что задним умом бравирую. Первым делом предложил вернуть названия Моховой, Маросейке, Рождественке и другим старинным улицам. Просил воссоздать Красное крыльцо, Красные ворота, Казанский собор и Иверские ворота на Красной площади, восстановить старый Гостиный Двор, вернуть городу Средние торговые ряды, Провиантские склады, построить музей Отечественной войны, поставить памятник маршалу Жукову. Просил создать музей современного искусства, музеи Булгакова, Есенина...

Как видишь, многое из того, о чем думал и даже не мечтал, выполнено правительством Юрия Михайловича. Один храм Христа Спасителя чего стоит. Лужков установил памятник Петру Первому.

— Некоторые скажут — лучше бы его тут не стояло.

— Пусть говорят. Против Петра выступали Жванецкий, Окуджава, Акунин... Против Эйфелевой башни выступали Мопассан, Дюма-сын, Гарнье, Гуно. И что? Петр неколебим и будет стоять, как Эйфелева башня.

— И вы гордитесь, когда вас называют человеком Лужкова?

— Почему нет? Он за 20 лет сделал столько, сколько до него ни один генерал-губернатор, ни один председатель исполкома Моссовета.

— А как же разрушение старой Москвы?

— Какое разрушение? Я объехал Садовое кольцо, на нем все поломки сделаны в годы СССР, когда Москву превращали в образцовый коммунистический город. Осмотрел все центральные улицы, они детально описаны в моей книге. Насчитал три снесенных строения за двадцать лет. Но не сотни, не тысячи, как пишут все кому не лень. Возле «МК» что снесли? Хрущобы. Что построено? Звенигородское шоссе!

Где живу, появился «Европейский» на месте пустыря, образованного перед московской Олимпиадой на месте трущоб. Правильно сделали, что их разрушили.

Ругают за «Военторг». Но его никогда не считали памятником. Это заурядная постройка начала ХХ века. Магазин довели до ручки, камни падали на голову. Зайди, посмотри, как там все стало лучше, чем было, и внутри, и снаружи.

Пишут, называя разные цифры, что за время правления Лужкова уничтожено от 700 до 1000 памятников. Как это может быть? Волхонка насчитывала 15 владений. На Арбате около 50. Сколько надо было уничтожить таких улиц, чтобы набралось 700–1000 разрушенных зданий?

— Вас еще называют человеком Церетели.

— Ради бога, я его друг, написал о нем большую книгу-биографию, меня единогласно избрали членом Российской академии художеств, единственного журналиста за всю ее историю.

— И памятник Петру вам нравится?

— Нравится. Это авангардная работа.

— Все, что Церетели делал, вам нравится?

— Да. Я об этом в статьях и книге написал детально. Могу ее подарить.

— Вы готовы грудью встать на защиту Церетели?

— Зачем его защищать, он в этом не нуждается. Сейчас в Париже памятником занимается. Потом в Америку летит. Там Колумб поднимается, протягивает руку его Колумбу в Испании. А все легенды про голову Петра и ноги Колумба — это жалкая выдумка ТВ времен Березовского, увы, живучая, как любая клевета. Тогда хотели свергнуть Лужкова и били по Церетели, пытались демонтировать Петра. Все повторилось в подобной ситуации в 2010 году.

«Патриотам не нравится, что я не казак...»

— В восьмом классе учитель дал задание выступить с докладом о «Тихом Доне». Роман потряс. Такую правду о русском народе никто не писал. Шолохов ничего не умалчивал.

Сотни статей сочинили про плагиат, десятки книг о том же. Лгут до сих пор, хотя рукописи Шолохова я нашел в 1984 году. Это 600 страниц текста 1-й и 2-й книг, считавшихся утраченными. Я их описал и проанализировал. Академия наук России признала мою работу. Моя книга о Шолохове вышла четырьмя изданиями, презентовалась в «МК», где установлена мемориальная доска Михаилу Шолохову, автору нашей газеты, выполненная Зурабом Церетели. Не хочу повторяться, скажу об одном. О книге опубликованы рецензии в Англии и Новой Зеландии. И ни одной нет в России, Москве.

— Почему?

— Патриотам не нравится, что я не казак. Либералы никогда не признают Шолохова автором гениального романа. В «Литературной газете» мое четвертое издание «на листе ожидания» второй год.

— Как познакомились с Джуной, вы о ней писали много.

— Сначала познакомился с феноменом из Ленинграда Нинель Кулагиной. Она раскручивала стрелку компаса в любую сторону, передвигала легкие предметы, не прикасаясь к ним. О ней написал очерк в «Московской правде». В органе ЦК меня высмеяли: «Чудеса в решете». Удалось устроить ее встречу с физиками ФИАНа на моей квартире, потом, когда они убедились, что видят не фокус, три дня исследовали Нинель на кафедре Рэма Хохлова в МГУ. У меня хранятся с 1968 года протоколы, подписанные им и другими физиками.

Джуна появилась в Москве летом 1980 года, в дни Олимпиады. При первой встрече посмотрела на меня и сказала: «У вас глаз правый плохо видит». Точно, врожденный порок, даже жена его не заметила, выходя за меня замуж. Написал о Джуне статью в «Комсомольской правде», утром она проснулась знаменитой. Ездил с Джуной годами на исследования. Все это детально описано в книге «Феномен „Д“ и другие», она вышла тиражом 200 тысяч экземпляров. Трудно в беседе рассказать о том, чем занимался 15 лет. Еще дольше длится наша дружба с Джуной. Мои герои становятся хорошими знакомыми и друзьями. Они приглашают домой, дают телефоны, а 23 августа некоторые из них меня поздравляют.

— Последний вопрос: как вы к гипнотизерам относитесь?

— Я не поддаюсь гипнозу. Пробовал, ничего не получается. И внушениям разным не поддаюсь. По жизни всегда шел против течения. В этом мое счастье.


Александр Мельман

Обозревателю газеты «Московский комсомолец» Л.Е.Колодному

Уважаемый Лев Ефимович!

От всей души поздравляю Вас со знаменательным юбилеем — 80-летием!

Вы — легенда отечественной публицистики. Благодаря яркому и самобытному таланту, неутомимой энергии и искренней любви к своему делу Вы сделали блестящую творческую карьеру. Ваши замечательные книги о Москве, статьи и очерки находят живой отклик в сердцах людей. Сложно представить себе человека, который бы знал столицу лучше Вас: ее богатую градостроительную историю, уникальные достопримечательности и памятники архитектуры, современную жизнь во всем ее многообразии, со всеми ее радостями и трудностями. Вы всегда в гуще событий. Ваши статьи и публикации заставляют читателей сопереживать происходящему. Ваш зоркий взгляд, острый ум и высочайший профессионализм не оставляют равнодушным.

Как и все читатели «Московского комсомольца», я всегда с большим интересом жду Ваши новые материалы. Вы неизменно остаетесь верны подлинному призванию журналиста и писателя — честно и объективно ведете летопись событий, смело поднимаете самые актуальные, острые и животрепещущие темы. Уверен, поклонникам своего творчества Вы подарите еще немало интересных статей и произведений!

В день замечательного юбилея сердечно желаю Вам, уважаемый Лев Ефимович, крепкого здоровья, долголетия, неиссякаемого энтузиазма, вдохновения и новых творческих свершений!

В.И.РЕСИН, председатель комиссии Государственной думы СФ РФ по строительству Парламентского центра.

* * * 

Юрий ЛУЖКОВ, экс-мэр Москвы

Лев Колодный отмечает свой 80-летний юбилей. Это хорошо. «Редкая птица долетит до середины Днепра», — писал классик. Редкий журналист доживет до такого возраста: отстреливают, убивают — время сейчас очень буйное. Журналисты и писатели неудобны.

Лев — человек особого таланта. Он и журналист, и писатель, и уникальный исследователь. Его статьи о Москве поражают. Поражают глубиной и точностью, поражают своей искренностью, с которой он описывает старую добрую Москву.

Его знание Москвы и ее истории можно поставить рядом с дедушкой Гиляем. Может быть, как Гиляровский, который никогда не выпячивал напоказ свои знания и свою любовь к Москве, наш Лев так же скромно, не вульгарно-воинственно, как это делают многие другие, но очень эффективно отстаивает интересы сохранения нашего наследия.

Если есть неясность, сомнения — обратитесь к Колодному и получите честный и объективный ответ не только о нашем наследии, но и совет, что сделать правильно, чтобы не навредить.

Свое знание Москвы он не делает источником выгоды для себя: ни материальной, ни политической, как некоторые защитники-крикуны. Он выше всего этого. Он — энциклопедия, в которую можно погрузиться и найти правду, истину, не имеющую ничего общего с выгодой и конъюнктурой.

Лев — писатель особого рода. В его библиотеке есть все: и биографии людей, и рассказы, и многое из того, что мы зовем литературой.

Но один из главных его подвигов — это, конечно, Шолохов.

Когда в литературной среде, да и не только в литературной, началась кампания по дискредитации Михаила Шолохова, Лев Колодный встал на его защиту, проявив настоящие бойцовские качества и талант уникального исследователя. Не каждый маститый писатель возьмется за такое дело. Оно сегодня не приносит политических дивидендов. Своим трудом в защиту Шолохова Колодный остановил грязный процесс очернения писателей недавнего прошлого, процесс, имеющий свою и политическую, и моральную цель разрушения нашей веры в правду. Кстати, Шолохов здесь не одинок. Эти неспособные на настоящее творчество «литераторы» довели до самоубийства Фадеева. А сколько грязи было вылито на Пастернака. Хотелось бы, чтобы на этом очернительстве была поставлена точка.

Колодный не сделал из этого исследования для себя источника славы. Он сделал уникальную по глубине исследовательскую работу и не стал выпячивать себя. По существу, встав рядом с великим писателем, скромно отошел в сторону.

В этом весь Лев Колодный — талантливый журналист, писатель, исследователь и скромный, ненавязчивый, добрый человек.

Редкая птица долетит до середины Днепра, но если она долетела, то пусть летит дальше — на пользу людям, литературе и нашей любимой Москве.

* * *

Елена Иннокентьевна ДИБРОВА, доктор филологических наук, профессор, заведующая кафедрой русского языка МГГУ имени М.А.Шолохова, директор Шолоховского центра.

Льва Ефимовича я знаю как очень творческого человека и исследователя. Читала его книги «Кто написал «Тихий Дон», «Как я нашел «Тихий Дон», «Рукописи не горят», в которых он деликатно и откровенно писал о том, как пытался обратить внимание на рукописи Шолохова. Долгое время никто не верил, что он нашел рукописи Михаила Александровича.

* * * 

Сергей Константинович РОМАНЮК, москвовед

Хотелось бы подчеркнуть, что Лев Колодный — единственный за многие годы (с XIX века) писатель, рассказывающий об особенностях московской жизни, один из лучших представителей культурного московского общества.

Также важно отметить, что Лев Ефимович ввел в оборот много новых фактов. Он лично прошел сотни километров и пообщался с тысячами жителей города. Он первый побывал в таких местах, где не было практически ни одного человека, и сделал эти места известными. Это настоящий гражданин своего города, живущий его интересами и делающий все, чтобы жизнь в городе стала лучше.

Он не только изучал Москву, но и обнаружил черновики М.Шолохова, а также написал популярные книги. Например, «Ленин без грима», «Гений и злодейство. Сталин».

Хочу пожелать творческих успехов (больше книг о Москве), здоровья и так характерной для него жизнерадостности.

* * * 

Зураб Константинович ЦЕРЕТЕЛИ, народный художник СССР, президент Российской академии художеств

Обожаю людей, которые любят Москву. Особенно Льва Колодного, который не только любит свой город, но и идеально знает его историю. Этот человек — настоящий москвич!

Он по своему мышлению, знанию литературы, образу мыслей и отношению к жизни напоминает молодого человека, в самом расцвете сил. Когда я читаю его произведения, общаюсь с Львом Ефимовичем, то я вижу, что в этом есть огромная заслуга его уникальной и умной жены!

* * *

Александр Михайлович ШОЛОХОВ, директор Государственного музея-заповедника М.А.Шолохова

От человека, посвятившего себя историческому поиску, требуется целый ряд качеств и умений: целеустремленность, настойчивость, пытливость и острота ума, солидный багаж знаний, огромная работоспособность. Но и этого недостаточно — нужно везение, позволяющее их реализовать и совершить открытие. А если к этому всему прибавить живое перо, то исследователь становится источником знания, гордости за свою историю для тысяч людей.

Все сказанное, безусловно, относится ко Льву Ефимовичу, которому в день его юбилея я желаю здоровья, неуспокоенности и новых творческих удач!

* * *

Николай Николаевич МИТРОФАНОВ, член редколлегии «Московской энциклопедии»

Лев Колодный — ас поиска, он обладает блистательным даром извлекать из окружающего мира сведения о людях, о стародавних городах, а затем пропитывать ими мысли и чувства читателя. Замечательно, технично строятся им произведения. Читатели ощущают это счастье, испытываемое им от знакомства и встреч со многими людьми нашего города, города славы, русского оружия, науки и искусства.

В последние годы он единственный бытописатель, прошедший Москву на своих ногах. Он обошел ее кругом, вдоль и поперек.

* * *

Илья Сергеевич ГЛАЗУНОВ, народный художник СССР, основатель и ректор Российской академии живописи, ваяния и зодчества И.С.Глазунова

От всей души поздравляю дорогого Льва Ефимовича со славным юбилеем его вечной молодости, энергии и неизменной любви к памятникам архитектуры нашей древней столицы. Его многочисленные читатели и почитатели ждут новых произведений, свидетельствующих о его глубоких знаниях истории и искусства.

Многие годы я дружу с ним и со всей любовью приветствую столь радостный для нас день его рождения.

Обнимаю. Ваш Илья Глазунов.

Владимир Михайлович ПЛАТОНОВ, председатель Московской городской думы

О Льве Ефимовиче Колодном можно говорить много, долго и красиво. Но в короткой заметке хотелось бы отметить два направления деятельности этого замечательного ученого, писателя и журналиста.

Во-первых, Лев Колодный совершил настоящий научный подвиг. Как мастер журналистского расследования, он сумел поставить блистательную точку в длившемся полвека споре об авторстве романа «Тихий Дон». Колодный убедительно доказал, что его автором был великий русский писатель М.А.Шолохов, поставив точку в споре, который мог бы еще много лет кормить разного рода авантюристов.

Я считаю, что только эти многолетние труды Льва Колодного вполне заслуживают того, чтобы ему была присвоена докторская степень без защиты диссертации (в истории науки такое случалось не раз, выдающиеся научные достижения Льва Ефимовича — как раз такой случай).

Отдельно хотелось бы сказать о Колодном как ученом-москвоведе, журналисте и писателе, создавшем массу книг и статей об истории Москвы. Он сумел раскрыть многие дотоле неизвестные или забытые страницы такой непростой истории нашего города. Колодный, невзирая на лица и политическую конъюнктуру, писал и пишет о том, что утеряно, и о том, что сохраняется и приумножается в нашем городе. Москва Льва Колодного — чудесный город, полный увлекательных тайн и загадок, неразрывно связанных с историей нашего государства.

Лев Колодный стал одним из редких журналистов, удостоенных почетной грамоты Московской городской Думы за заслуги перед городским сообществом. Не сомневаюсь, что соотечественники высоко оценят многолетнюю научную, писательскую, журналистскую деятельность Льва Ефимовича Колодного. Хотелось бы только, чтобы это произошло побыстрее.

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру