МК В ВОСКРЕСЕНЬЕ ...Мы искали парнишку по кличке Мидрол. Вечером шел снег. Светящиеся окна пятиэтажек выглядели как фонарики с умирающими батарейками. Они подсвечивали тротуары, траншеи и питонов в блестящих шкурах. Питоны — отопительные трубы — без голов и хвостов ползли по траншеям из двора во двор, но нигде в их теплых изгибах не было видно теней детей. Дворы вымерли. В переулках плутал милицейский "уазик". Он трогал темноту фарами, щупая углы домов и облизывая сетки футбольных площадок. Он искал Кружку. Проехав мимо нас, он остановился. Когда-то Кружка жила со своей пьющей матерью и сестрой в этом дворе. Но потом мать продала квартиру и перебралась в Павловский Посад. Кружка не захотела там жить и вернулась в Москву. Ночевать приходила к подружке. Нигде не училась. Шлындала по улицам. Однажды она попалась на глаза грымзе из районного надзора. Грымза сигнализировала. "Уазик" вышел на охоту. Мы сказали, что не видели сегодня Кружки. Это было правдой лишь отчасти. Мы предполагали, где она может быть в этот час. Они все сидели в "каморе" — подвале одной из пятиэтажек. Там была уйма народу. Пацаны — Качум, Огурец, Башка, Марс, Пушкин и Голец. Девчонки — Людка, Пудра, Креза и Кружка. Они пили пиво. Может, еще что-нибудь, мы не заметили. Мы зашли, чтобы спросить, не видели ли они Мидрола, но остались. Наверное, "уазик" — тоже не дурак — следил за нами. И мы виноваты в том, что он нагрянул в камору. Сначала послышались шаги. "Открывайте!" — крикнули сверху. А потом они сломали замок. И выволокли всех наружу. Кружка была пьяна и плохо стояла на ногах. Но огрызалась с остервенением. — Ты что, список потерял, кого бояться надо?! — орала она и плевалась. Все молча смотрели, как ее запихивают в машину. Но она удрала. "Уазик" плохо закрыл дверь, потерял бдительность. Вырвавшись и петляя, как пьяный заяц, Кружка пронеслась мимо нас и сиганула в траншею. Там ничего не было видно. "Уазик" не захотел лезть в грязь. Он погрозил ей автоматом и крикнул, что все равно поймает. Кружка спьяну ударилась о кусок арматуры и потеряла сознание еще до того, как "уазик" покинул место встречи.. А потом мы нашли ее, растрепанную и сопливую. Свернувшись калачиком, девчонка спала в обнимку с отопительной трубой. Разочарования взрослых, их ограниченность, бедность желаний, лицемерие, страх перед будущим, лень и огромный дефицит радости — вот что делает детей заложниками. Свои "долги" родители, как правило, не отрабатывают. Несчастья завязываются в узелки, как "памятки" на носовых платках. Дети получают это все в наследство. Впитывают в себя несвободу, лень и страх перед жизнью. Рабство. Рабство — это наркотик. Существует лишь два способа избавления. Выдавливание по капле и... бегство. Улица — универсальная свобода. Улица не врет, не лицемерит, не притворяется любящей. Улица распахнута для всех и каждого в отдельности. Улица — сильная. Улица равняет в правах. Улица — это воля. Как стать Буратиной В Москве энное количество уличных детей. Счет идет на десятки тысяч. Точного числа не называют. Потому что беспризорные дети — это как домашняя пыль. Сегодня есть, завтра нет, а послезавтра — опять есть. Что дети делают на улице? Гуляют. Гулять весь день — это не каждый может себе позволить. Это особенное мужество. Это когда сам превращаешься в улицу. Пропитываешься воздухом города. Встречаешься один на один с жестокостью. И отвечаешь только за самого себя. Ежегодный прирост численности несовершеннолетних, злоупотребляющих наркотиками, в нашем городе превышает сто процентов. Возрастной порог наркоманов снизился до 6—7 лет. По данным Комитета здравоохранения Москвы, каждый четвертый ученик 9-го класса употребляет психоактивные вещества. Число детей-алкоголиков за последний период возросло в 12 раз. Заболеваемость токсикоманией — в 1,5 раза. Взрослый, конечно, не оставляет вниманием ребенка, приходящего на улицу жить. Ребенок на улице — это проблема. Упрек, который взрослый мир вынести не может. Возможно, таким образом взрослые рассчитываются со своей совестью. Занимаются с детьми, естественно, не те, кто их вытесняет на улицу. Новые "опекуны" — это дяди и тети из милиции, судов, прокуратуры, комиссии по делам несовершеннолетних, органов опеки и детских приютов. Выбор существования предлагается очень небогатый. Гулять, бродяжничать, выпивать и нюхать клей дяди и тети не разрешают. Это вредно. Или живи дома — терпи родичей, борись, выживай, впитывай их жизненный опыт. Или родителей переведут в разряд неблагополучных, предупредят, а когда лопнет терпение, лишат самого статуса родителя. Тогда жить придется под крышей детского приюта. В этом в большинстве случаев и заключается вся помощь. Дети — это цирковые белки, которых никто никогда не спрашивает, хотят ли они бегать внутри деревянного колеса или нет. Но дети все равно живут на улицах. До поры до времени улица может их защитить. Ключ Буратино Очень часто квартира — единственное жизненное достижение родителя. Единственное место, где он и царь и бог. Этот божок защищает свой дом, как безмозглая улитка. Ему кажется, что все остальные посягают на его свободу. И сознательно (или несознательно) он вытесняет с жилплощади путающуюся под ногами мелочь, если она — мелочь — не хочет жить по его правилам. Ребенок никогда не живет по правилам родителей. Он строит свой мир. Силы неравны. После нескольких "войн" он покидает поле битвы. Сохраняя главное — собственное достоинство. Почему дети бегут из дома? Почему они пьют? Как им помочь? Как их вернуть в семью? И есть ли вообще смысл возвращать? Очень часто помощь взрослых — лазанье в воду без броду. Потому что все взрослые похожи друг на друга. Они, как правило, сами не справляются со своей жизнью. Как же помочь ребенку, НЕ взваливая на его плечи груз собственных обид и ошибок?.. Новая городская программа помощи детям звучит заумно и языкодробительно: "Реабилитационное пространство" ("РП"). Но именно она впервые за много лет в корне изменила отношение к беспризорникам. Программа основана Российским фондом "НАН" ("Нет алкоголизму и наркомании"). Суть дела в следующем. "РП" предполагает создание системы детской защиты. В ней: служба экстренной помощи — телефон доверия: оказание первой медицинской, юридической, психологической помощи ребенку; служба "Ребенок на улице" ("РУ") — работа с уличными сообществами; служба "Ребенок дома" ("РД") — работа с ближайшим окружением ребенка. И социальные игровые центры — места сбора и общения детей. Пока все эти структуры охватывают часть юго-запада столицы. Конституция "РП" состоит из трех законов: доверительный контакт, защита всех детей и невырывание из контекста общей жизни. Проще говоря, хочешь помочь — объясни беспризорнику ценность его жизни. Именно за этим социальные работники службы "РУ" появляются на улицах каждый день с 16.00 до 22.00. Со стороны это выглядит как обыкновенное шлынданье по подворотням и переулкам. Лишенное воспитательного смысла. Гулять можно долго. Тусовки двенадцати-пятнадцатилеток возникают спонтанно где-нибудь на трубах или площадках и так же рассыпаются, как встревоженный птичий базар. Страшно сделать первый шаг. "Здравствуйте, — говорит социальный работник, — я не из милиции. Мы пытаемся помочь. Тем, кому это необходимо. Вы таких знаете?" Обычно отвечают: знаем. Петрухе из первого подъезда. Он давно хотел завязать... Среди присутствующих таких "Петрух" может быть несколько, но публичное признание исключается. Впрочем, именно так начинается общение. И больше ничего не происходит. Ровным счетом ничего. Каждый день "эрушники" выходят на район, встречаются с детьми, разговаривают и расстаются. Чуть позже они появляются в милиции, КДН, ОППН или школах с конкретной просьбой насчет того или иного мальчишки или девчонки. Они более чем осторожно пользуются информацией, полученной от детей. За это им уже разрешают бывать в "каморах" — тесных чуланчиках в подвалах домов. Это святые места. Здесь соблюдается конспирация. В "каморы" проводят свет, обставляют мебелью, оббивают вагонкой, обклеивают пустыми сигаретными пачками. Здесь, в тепле, набиваясь по 10—15 человек, дети тусуются. Здесь жизнь — фонтан. Новости, любовь, клей "Момент", ссоры и все остальное, что так или иначе помогает осмыслить мироздание. Здесь очень уютно. Как в скворечнике. Улица привязывает к себе. Учит. Растолковывает суть своих неписаных и жестких правил. Уличная конституция проста: жизнь не стоит почти ничего. Презрение к жизни спасает от страха перед ней. Соблюдением этого закона ребенок платит за свободу, которую получает на улице. В подвальной норе, в коконе сигаретного дыма, два маленьких злобных зверька точили зубки. Они смотрели друг на друга с лютым недоверием. Они знали, кто из них сильнее. Сильный, щурясь серыми глазками, говорил: — Мы еще посмотрим, петух, кто вложил Мидрола... Слабый кусал губы, пытаясь удержаться в стойке: — Мы посмотрим, кому на зоне проредят зубы, прежде чем... Сероглазый смотрел, словно сверлил дырки. Ох, как несладко было слабому! Он чуть не плакал. Комочек бился в горле. И лицом он стал белый, как сырая соль. Он не "вкладывал" Мидрола. Но кто станет разбираться?! Он смертельно боялся зубов и когтей улыбчивого серого. — Мы пойдем, — сказал кто-то из притихшей подвальной публики. — Смотри мне, — сказал сероглазый, — лучше тебе не родиться... — Это не я, — прохрипел слабый. Он почувствовал, что беды не миновать. На пороге сероглазый подставил ему ножку... Тихоходный перекресток Доверие беспризорника растет медленно, как арбузная косточка. Непредсказуемое уличное существо доверяет взрослому крохи своего "я", всегда оставляя щелочку для побега. Возможность "смывки", право разбить доверие, как блюдце. Ключик к его двери — НЕпредательство и ничегоНЕтребование. Однажды в уличном человечке просыпается уважение к конкретному взрослому. Уважение — это крючок, на который даже в мутной уличной луже можно поймать золотую рыбку — детскую душу. Да простят мне такое сравнение. Когда это удается, дорожки дворов, траншеи с "питонами" и даже сигаретный дым "камор" тянутся в одно место — клуб "Перекресток", Ленинский проспект, дом 89А. Там тебе будет интересно, говорят беспризорнику. Там тебя никто не обидит. А если повезет, встретишь потрясающего человека... "Перекресток" можно назвать и детским клубом, и центром социализации, или даже профилактическим заведением. Но на самом деле это — поезд. Тихоход, который увозит беспризорников из их неприкаянной страны Улицы. У этого поезда нет расписания и даже точного маршрута. Здесь очень смешные машинисты и прозрачные стены. Пассажиру говорят: ты можешь сойти, вернуться, когда захочешь... Бог знает почему, но никто не сходит с поезда со смешными машинистами и прозрачными стенами. Обещанный "потрясающий человек" — это сам беспризорник, открывающий в себе личность. Окна роста Что видно в окнах "Перекрестка"? Играющих детей, играющих взрослых. Понятно, что... воспитательный процесс и все прочее. Но смысл ускользает. Взрослые менее всего похожи на воспитателей, а беспризорники не похожи на воспитуемых. Мы играли в игры. На стенах висели дурацкие плакаты. "Денег нет!", "Нарисуй то, что ты любишь!", "А теперь, что НЕ любишь!", "Ты — хороший, Человеков!", "Уважай газировку!", "Лучшая вещь — живая вещь!" — вопили они. Стулья действительно летали по комнате как живые. И замирали, словно в недорисованном мультипликационном хороводе. Все садились. Ладошки на коленях. Первый говорил: я никогда в жизни не боялся петухов. И те, кто в жизни хоть раз боялись петухов, поджимали по одному пальцу. Потом другой говорил: я никогда не бегал спиной вперед. Потом третий: я никогда не плевал дальше трех метров — и т.д. (Это был самый интересный способ знакомства в моей жизни. — А.Р.) Принятие в члены клуба тоже было игрой. Каждый новенький предлагал свою особенность в качестве вступительного взноса. (Перед этим все они проходили испытательный срок и сдавали что-то вроде экзаменов.) Все садились в круг с ведущим в центре. Он говорил: у кого шнурки черного цвета, пусть пересядут. Все черношнурочники вскакивали со стульев и прыгали на свободные. Тот, кто не успевал, становился ведущим. И он говорил: пусть пересядет тот, кто хотя бы раз в жизни влюблялся. И вскакивали все раз-в-жизни-влюбленные и носились по кругу, занимая стулья. И так скакали по очереди все лысые и у кого губы бантиком, кучерявые и не любящие крокодилов, жующие жвачки и у кого сережки в пупках... Еще играли на улице в вампиров. В принципе — обыкновенные салки. Только осаленный становится помощником "воды", и игра ведется до тех пор, пока не осалится последний. В конце вся толпа бегает за последним. Спасения нет. Игра ужасная из-за неминучести вампирского заболевания, но очень захватывает. А потом пили чай из больших белых кружек. Уничтожили горку вафелек. Не пускали пьяного Гольца. Дети возмущались. Взрослые твердо упирались в клубный закон: хочешь выпить — не приходи. Что делали дети? Что делали взрослые? Для чего все это нужно?! Даже в самом глупом прыганье по стульям у взрослых был точно такой же азарт, как и у детей. "Прыганье сближает, — подумал я. — Сложно предать взрослого, который относится к тебе как к равному". Они что-то искали друг в друге. В дороге они узнавали забытые и близкие каждому вещи. "Машинисты" не останавливали поезд. Они "придумывали" новые рельсы. Где-то на промежуточных станциях дети находили себя — потерянных детей. И взрослые находили себя — детей, недожитых в прошлом, ушедшем детстве. Они находили одно и то же. Когда все заканчивалось и пустело, крикливые плакаты отрывались от кнопок и висели над полом, как печальные летучие мыши. За ними выглядывали бело-желтые стены и буквы старательно замаранных криков. Вот что на самом деле хотели донести до детских душ взрослые души: "Мы нуждаемся в вас. Помогите нам вернуться в ваше время. Не спешите становиться взрослыми. Здесь скучно и одиноко. Не спешите в одиночество!"
