МК В ВОСКРЕСЕНЬЕ Арчил Гомиашвили. Остап Бендер из старого фильма Леонида Гайдая “Двенадцать стульев”. Бешеная слава, любовь правительства, народа. Первый “Мерседес” в Москве, первый шикарный ресторан “Золотой Остап”, первый миллионер. Счастливый муж, отец и дедушка. Ну просто Рио-де-Жанейро. Красиво жить не запретишь. И все-таки интересно, как у людей получается красиво жить? -Арчил Михайлович, вы довольны, как сложилась ваша жизнь? — Доволен только идиот бывает. Я доволен тем, что дети мои живы и здоровы, что у них такой отец, как я. Им можно позавидовать. Дом у меня состоялся, семья. Правда, со второго заезда. — Какой был первый? — Тоже было нормально. Потрясающие мальчики у меня. Живут в Тбилиси, но это ничего не меняет — я им такой же папа, как и моим девочкам. Их мать, моя первая жена, нормальным человеком была. Но у нее был один пункт. Я каждое утро принимаю холодный душ. До сих пор. И каждое утро, когда я принимал душ, — у нас скандал: "Если я не иду шляться по бабам, почему я с утра принимаю душ?" Ревность, знаешь, это болезнь. Я после нее думал, что никогда не женюсь. Прошло уже лет сорок, как мы расстались, но каждое утро, когда я принимаю душ, я вспоминаю ее. (Хохочет.) А вообще я счастливый человек. Я рожден под счастливой звездой. — Могло быть так, что ваша жизнь сложилась бы иначе? Было в ней что-то из области чудесного? — Все время. С юности я был хозяином своих поступков. Мальчик неуемный, сидел несколько раз в тюрьме — за хулиганство, за воровство, но счастливая звезда меня вела все время. А я все время против нее действовал. Наперекор садился в тюрьму, дрался, воровал, не берег свою судьбу. — Как она вам помогала? — Как? Выхожу из тюрьмы и на следующий день играю с Верико Анджапаридзе! Выхожу из другой тюрьмы, Гога Товстоногов хватает меня и везет в театр Грибоедова (а я учился в школе художественной академии, рисовал) — оформлять пьесу Лиллиан Хелман "Лисички" и еще уговаривает меня сыграть в спектакле маленькую роль, а я и не собирался быть актером. Это все — счастливая звезда! — А как вы в эти тюрьмы попадали? — Очень просто. Воровал! — Зачем? — Хотел иметь все! Но когда я стал заниматься бизнесом, я понял, что у меня нет тяги к обогащению. Ты поняла? К богатству я отношусь абсолютно индифферентно, поэтому с деньгами я расстаюсь легко. — Правда, что вы миллионер? — Если продать все, что у меня есть, — да. Даже больше, чем миллион. — Хорошо быть миллионером? — Хорошо быть не бедным. Не ходить с протянутой рукой. А что такое хорошо быть богатым, я не понимаю. — Вы же, по-моему, первым в Москве, да еще из артистов, открыли ресторан? — Я был первый. Десять лет назад это было. Юрий Михайлович Лужков на открытии сказал: "У меня такое ощущение, что я нахожусь за рубежом". — Почему ресторан? — Лавры Зураба Церетели не давали мне покоя. У него день и ночь накрыт стол дома. Каждый день за стол садятся человек 20—30 кушать. У меня тоже так было. Я жил в огромной квартире в Доме на набережной, это была бывшая квартира Светланы Сталиной, но мне стало жалко мою жену Танечку. Она была молодая и готовила с утра до ночи. Когда я женился на ней, она была несовершеннолетняя. — Разве это можно? — Нельзя. Но я всегда был не в ладах с законом. Оказывается, можно, только надо с мозгами все делать. — Поделитесь советом, может, кому-то пригодится? — Увидел — под мышку, и увез. На гастролях был в Белоруссии. Я старше ее на 24 года. — Это любовь? — Ну, понравилась. Почти 40 мне было... несерьезный был. У нее главное оружие, знаешь, какое? Пассивность. Умение не воевать за себя, не отвоевывать своей позиции. Когда женщина начинает у тебя что-то отвоевывать, ты ее заталкиваешь как можно дальше. — Перерыв в браках у вас был большой? — Года три я боялся жениться. — Это после душа? — После удушья. (Смеется.) Танечка так тихонечко влезла в мою жизнь, что я не чувствовал ее присутствия. Я гастролировал года два, я ее не замечал — так было удобно. Приходил, когда хотел, уходил, когда хотел. Все всегда было готово. Были частые переезды — все чемоданы уложены, все постирано. Никто меня не спрашивал, куда я иду, почему не пришел, почему опоздал. Надо быть вольным, понимаешь? Вольным. Чтобы жена поперек батьки не лезла. — Мужчине это так важно? — А как же! Мне что, конвой дома нужен! Мало того, что меня сажали, еще дома тюрьму устроить? — Но жены обычно дико пасут? — Ну, идиотки! Разве можно дикого жеребца остановить? — Я слышала, что ваш папа тоже украл вашу маму? — Да, мой папа пастухом был и похитил мою маму. Она была дочкой католикоса всея Грузии. Папа ее привез к своему отцу, моему деду, закрыл забор, ее родные приехали с саблями, стреляли. Дед мой держал двор и перекладные на Военно-Грузинской дороге. Вся эта дорога была епархией моего деда Арчила Попхадзе. Моя мама, интеллигентная девочка, попала в стаю волков. Семья — четыре сына, дедушка мой — бандит, очень строгие обычаи и дикие, на мое ощущение. Моя мама была обязана каждую ночь мыть ноги моему деду. Это было почтение к старшим. Ну, дикари! У меня была патологическая любовь с мамой. Я до сих пор не могу примириться, она живая для меня. Она была удивительная. Хохотушка! Единственный раз я видел ее серьезной — в гробу. Все проблемы в семье — у меня с отцом не клеилось — она налаживала шутя. Столько проблем — всю жизнь по тюрьмам! — Сколько раз вы сидели? — Три. Первый раз в 48-м, мне 18 было, два с половиной года отсидел. Другой раз подрался в ресторане. В театре Вахтангова были три сестры Пашковых, все они были любовницами Рубена Николаевича Симонова. Они все играли мадемуазель Нитуш, и та, которую он трахал, и играла. По этому определяли, с кем он сегодня. Мне младшенькая нравилась. В драке в ресторане, куда я ее пригласил, я кому-то выбил глаз. Хрен знает, кто выбил — там такая драка была! — но показали на меня. Выхожу из тюрьмы, мне по традиции под зад дали, чтоб не вернулся, уже зима — стоит машина и в черном котиковом пальто на белом снегу моя мама. Она взятку дала пострадавшему, чтобы он отказался от своих показаний. Я как Сталин — то в тюрьме, то в лагере. Но я тебе более интересные вещи могу рассказать, что ты меня возвращаешь в тюрьму? — Хорошо, как вы все-таки стали зарабатывать деньги? — Я был на гастролях в Восточной Германии, по воинским частям ездил. И меня посол Советского Союза в Восточной Германии пригласил посмотреть Западную Германию и познакомил меня с человеком лет семидесяти, бизнесменом — его звали Майкл Фильд, — он много торговал с Советским Союзом. Мультимиллиардер. Он подарил мне свою книгу "Америка глазами таксиста". Нищенствовал, по мусорным ящикам лазил и стал мультимиллиардером. Эту книгу я дал перевести в Москве, и я голову потерял. Захотел снять фильм и сыграть эту роль. Год я в Западном Берлине с ним сотрудничал. Практически ничего не зарабатывал, все тратил. Я дошел до ручки — у меня почти ничего не было. А он все не подписывает контракт. И вдруг вызывает меня. Я понял — финита. В назначенный день, весь в долгах, сто марок в кармане, к телефону не подхожу, потому что пол-Берлину должен, иду к нему и перед этим захожу в казино. Вот что значит — рожден под счастливой звездой! Ставлю на 23 — на день моего рождения — сто марок. Выигрываю. Ставлю еще и выигрываю... 160 тысяч немецких марок! За 20 тысяч новенький "Мерседес" можно было купить. Майкл Фильд мне отказал, но сказал: "Ты мне понравился, и я не могу тебя так просто отпустить". И подарил мне десять комнат с игральными автоматами на самых шумных улицах Западного Берлина. На следующий день я стал очень богатым человеком. — Сколько времени вы делали деньги на автоматах? — Два года. Потом я все продаю и много денег везу сюда. Очень много. Несколько миллионов! — Как вы их везли? — В машине в сумке. Никто меня ни о чем не спросил. Знали меня на Брестской таможне. Мои фотографии там висели, счастливы все были. — У вас много таких авантюр? — Вся жизнь — авантюра! Я купил большой автобус, вез посуду для ресторана, вилки, ножи. На границе меня уже ждала компания, которую я вызвал. Так я открыл ресторан "Золотой Остап". Первый месяц никого не было. Потом пробило. Я всегда говорю: "Терпение, терпение". И работа такая пошла, что я принимал гостей только по заказам по телефону. Это сейчас мало людей, а тогда по 100—200 долларов совали, чтоб пропустил. Это длилось восемь лет. — А сегодня? — Тяжелее. У людей нет денег после финансового обвала. Те, у кого были деньги, к тому времени упаковались за рубежом — счета, кредитные карты, по субботам-воскресеньям выезд на Канары. А основной контингент — средний класс — остался без денег. Потом я в этом районе один был, а теперь четыре ресторана вокруг. Еще какой-то засранец рядом с мусорным ящиком открылся. Я не знаю, что делать. (Смеется.) Поэтому я сейчас немного суечусь в Лондоне. — Над чем суетитесь? — Клуб открыл с Артемом Тарасовым. — Тоже ресторан? — (Пауза.) С хорошими девочками. — Публичный дом? — Нет. Они сидят, приходят гости, выбирают, приглашают за стол. Но есть одно условие — она не имеет права уйти, увести ее в этот вечер он не может. Может назначить свидание, но не сегодня. — Это бордель? — Почему бордель, слушай? (Взрывается.) Место, где знакомятся. Называется ночной клуб. — Это законно? — Конечно. — Я спрашиваю, потому что вы же сами говорите, что не в ладах с законом. — Когда я стал ценить свою жизнь, я перестал нарушать законы. Слушай внимательно. Девочки, одна лучше другой, сидят, пьют кофе. Приходит гость, он один, он хочет провести вечер — хорошо покушать, хорошо выпить. Ему она понравилась. Он дает ей визитку или номер телефона в гостинице, где он остановился. Отсюда он ее увести не может — это проституция, это бордель уже. Но ей он тоже понравился, и завтра, когда она закончит работу, может искать его, хоть на самолет сесть, как Путин. — Это приносит доход? — Как не приносит! Он один поел бы, а тут он еще ее сажает. И она его раскручивает. И еще получает деньги за каждую бутылку шампанского. Все время пьет. (Смеется.) — Интересно. А как вы до этого додумались? — Полсвета так живет. Я в Париж приехал, когда денег было много, нанял таксиста, который немного знал русский язык. Он меня обслуживал несколько дней, и я его попросил отвести меня в самый лучший ночной клуб. Захожу, полно народу, девочки всех цветов. Можешь выбрать любую, но забрать тоже не можешь. Я спрашиваю: "Рашен есть?" Приходит потрясающая девочка и говорит: "Арчил Михайлович, здравствуйте!" — "Ты откуда меня знаешь?" — "Я же у вас в "Золотом Остапе" два месяца назад интервью брала!" Оказывается, она здесь в университете учится, а в клубе подрабатывает. "Ты одна здесь русская?" — "Нет, еще есть, тоже в университете учится". Огромный конкурс, между прочим, проходили, чтоб в этот клуб попасть. Приходит вторая — еще лучше первой. "Как, — спрашиваю, — вас отсюда увести?" — "О, это почти невозможно". — Даже как-то обидно! — Ты слушай, подожди! Надо было, чтобы я купил десять бутылок шампанского и по 5 тысяч франков заплатил за каждую девочку откупного. У меня полный карман денег, меня может что-нибудь остановить? Вот так, воровским образом, чтоб другие не видели, девочек вывели и ко мне в машину посадили. — Вы так все рассказываете, а все-таки женатый человек! — У меня жена нормальная женщина. — Вам, наверное, надоело про Остапа Бендера. Но все-таки — что это был за период? — Я на улицу не мог выходить. Рвали! Пиджак рвали, рубашку. Наглые, ты знаешь, какие? Я дрался просто. Партийные билеты давали, чтобы я автографы ставил. Я серьезно говорю. Я прятался, очки надевал. Везде была зеленая дорога, куда ни приходил. Квартиру дали в Доме на набережной напротив Кремля, один холл — 45 метров. Я был самый любимый герой советской власти. Промыслов, когда меня видел, плакал. Я так скажу, я в жизни делал то, что мне нравилось. Это удел не очень многих людей. Позволить себе общаться только с теми, кто нравится, и заниматься только тем делом, которое тебе нравится, — это удел избранных. Потому я называю себя рожденным под счастливой звездой. А если ты меня спросишь, что бы я еще хотел сделать в этом мире, я бы тебе ответил, детка: "Ничего уже не хочу". Я сделал все, что хотел. Больше я делать ничего не хочу. Я создал чудесную семью, которую безумно люблю. Мне так хорошо дома. Вне дома я тоже нахожу радости, но дом у меня — это святилище. Мне там так хорошо, я тебе передать не могу. Такие девочки у меня потрясающие! — Чем они занимаются? — Нина, старшая, ей 26, фотограф-журналист, закончила в Нью-Йорке университет, сейчас я ей открыл ночной клуб в Москве. "Гостиная" называется, там собирается вся элитная молодежь Москвы. Младшей, Кате, 19, учится в Лондоне, но сейчас я ей на один год взял отпуск, занимается в Суриковском, ходит к Зайцеву, изучает дизайн, купила швейную машину. Я хочу, чтобы она все познала в этом деле. И внучка у меня есть, ей 8 лет. Ее настоящее имя Настя, но я зову ее Марусей. — А как вы оцениваете свои творческие итоги? — Творческая жизнь моя в Москве не состоялась. Тут меня моя счастливая звезда не уберегла. Меня Эфрос пригласил в театр "Ленком", он знал меня вдоль и поперек, но Эфроса горком партии убрал из театра, и я привел в театр этого Марка Захарова. Он пришел в рваных джинсах, с огромными амбициями. Но этого не было видно вначале, это он потом расшифровался. — Я чувствую, что вы его не любите. — Как я его могу любить, когда мама меня родила как человека, а он меня похоронил как актера. (Опять взрывается.) Я блестящий актер! Ты не знаешь об этом, ты не можешь знать, потому что у меня не состоялась жизнь. Я из-за него ушел из театра. Захаров добивался, чтобы быть членом партии, доказывал, что он не еврей, чтоб только быть членом, а потом в перестройку сжег партбилет. Проститутка! — А что случилось? Он вас уволил из театра? — Он завидовал. То, что есть сегодня у Марка Захарова, у меня было 30 лет назад. Я был народным, машины за мной приезжали, я был одет-обут, первый "Мерседес" у меня в Москве был! Я на "Мерседесе" подъезжал на репетицию, а он в автобусе в драных джинсах. Он был никто. Завидовал и не мог проглотить это. Сегодня, если бы мы встретились, у нас, наверное, с ним получилось бы, потому что сегодня он операцию делает в Западной Германии, надевает фирменные костюмы, машину ему к дому подают. — В кино у вас было что-нибудь, кроме Бендера? — 68 фильмов, но я, как Бабочкин, кроме Чапаева, как будто больше ничего в жизни не сделал. (Смеется.) Остап Бендер, как тень, идет за мной до сегодняшнего дня. А я ведь еще Сталина играл в семисерийном фильме "Война" и у Озерова в "Сталинграде". Вон фотографии, пройдись, посмотри! — Арчил Михайлович, давайте подытожим, все-таки 74 вам уже. — Самое главное скажу — страшно в блокнот заглядывать. Почти некому звонить. Все ушли из этого мира. Все мои друзья. Последним я проводил Махмуда Эсамбаева. Меня это так ударило, что я с сердечной болью в Кремлевку лег. Смерти я не боюсь, стрессовых ситуаций со мной не бывает, это с детства испытано. Меня не подкидывает счастье от земли, я не теряю рассудок, и меня нельзя застать врасплох. Но несмотря на то, что я абсолютно не боюсь смерти (вдруг широко улыбается), я так хочу долго жить. Я тебе не могу передать. Такое желание долго жить. Видеть моих друзей, моих детей, мою жену Танечку, мою внучку любимую Марусечку! Солнце видеть! И такой я дом построил в Барвихе — и его видеть. Солнышко через витражи туда пробивается. Это можно обалдеть. (Внезапно по-деловому.) И чтоб вот так деньги приносили. (Входит мужчина, молча кладет на стол деньги, уходит.) — Арчил Михайлович, а правда, что у миллионеров карманы набиты деньгами? — Смотри, все мои деньги. (Из кармана выплывает пачка, обвязанная резиночкой.) Это я в казино пойду. (Из другого.) Тут немного русских, немного марок и, сейчас посчитаем, сколько тут долларов. — Все-все-все. Спасибо, уберите. Я поняла, что вы настоящий мужчина.
