Самые восхитительные женщины одаривали его своей благосклонностью: Грета Гарбо, Марлен Дитрих, Полетт Годар... Между тем сам Ремарк в “амурных делах” был весьма несчастен. Любовь он всегда воспринимал как трагедию, хотя считался одним из самых знаменитых донжуанов своего времени.
Все влюбленные в писателя женщины считали, что у него лицо “добродушной веселой лисицы”, как на иллюстрациях Гюстава Доре. У него даже уши слегка заострялись кверху и уголки глаз были приподняты, как у японцев, словно его бабушка согрешила с кем-нибудь из жителей Страны восходящего солнца.
Генеалогическое древо Ремарков, уходящее своими корнями в глубокую древность, было предметом его непреходящей гордости. Его предки сражались во время осады Ла-Рашели на стороне протестантов-гугенотов против войск Людовика XIII. Он ощущал на себе пристальный “взгляд поколений”. Может быть, поэтому ему была свойственна некая театральность.
В любовных драмах, которые Ремарк переживал перманентно то с одной, то с другой женщиной, он сам себя уподоблял второстепенному персонажу, стоящему за кулисами в ожидании обращенной к нему реплики. Он появлялся, точно мальчик по вызову, и ему ни разу не удавалось взять инициативу в свои руки.
В разных ситуациях Ремарк удивлял то одним, то другим замечательным свойством своего характера, но это никогда не производило впечатления идеальной завершенности. Ему всегда чего-то не хватало, чтобы стать победителем, может быть, потому что он был ранимым и чувствительным человеком.
Свою трудовую биографию он начал 20 лет от роду, с должности — хотя уместнее сказать с роли — продавца в цветочном магазине. Он как раз демобилизовался и мечтал сделать карьеру.
Уже в 1923 году Бони — так звали Ремарка друзья — устроился в пиар-отдел крупной каучуковой компании в Ганновере, где сочинял рекламные тексты и статейки.
В дружеском кругу он считался одним из лучших знатоков отборного берлинского сленга. Его соленые выражения, круто замешанные на солдатском жаргоне, часто шокировали приятелей. Немногие знали, что превосходному знанию мата Бони обязан своему сидению в окопах на передовой во время Первой мировой войны. Как заметно по его прозе, он питал особое пристрастие к слову “зад” и тому, что с ним связано, постоянно обыгрывая его свойства в самых прямых выражениях в повседневной речи. Однажды на научной конференции, посвященной его творчеству, он заявил, что “писатель — это только на 10 процентов талант и на 90 — задница”.
Его склонность награждать людей не совсем приличными прозвищами превосходила все мыслимые границы. Например, своих случайных любовниц он называл “клюнтихами” — на рубеже веков это словечко использовали в Берлине для грубого обозначения женских органов. Как бы то ни было, пребывание на войне оказало на него гораздо большее воздействие, нежели на большинство других мужчин.
У него были ярко выраженные мазохистские наклонности. Он знал об этом и часто на эту тему рассуждал, хотя никогда не произносил само слово. Бони терпеть не мог психоаналитиков. Когда однажды его подруга сказала, что решила обратиться к психиатру, Ремарк удивленно спросил: “Разве ты не можешь обсудить свою проблему с кем-нибудь из подруг?”...
P.S. Все перипетии альковных авантюр великого писателя ждут вас в новом цветном номере “МК-Воскресенье”, который сегодня поступит в продажу.
