Жизнь постоянно обещает. И в этом ее секрет. В восемнадцать обещает... Само собой. В тридцать — естественно, столько времени впереди. Обещает и в сорок, и в пятьдесят, и даже в семьдесят. Такая ее манера — обещать, что все в будущем. Этим она отвлекает от настоящего. Это своего рода анестезия, наркоз. Но нельзя этой обманке поддаваться.
Сон — преобразование мыслей в образы.
Как происходит засыпание? Тот, кто страдает бессонницей и пытается уснуть, но ему постоянно мешают то посторонние шорохи, то вздохи или похрапывание соседа или соседки по ночлегу, то взвизги сигнализации машин на улице, за окном, тот знает: мысль странным, загадочным образом обрастает побегами, завитушками, перевоплощается в причудливое свое же вроде бы подобие или противоположность, а то и в нечто ни на что не похожее, в третье состояние, а там — еще миг — и потекли картины, пошли попадаться персонажи реальной или никогда не происходившей, но вполне правдоподобной жизни. Во сне очень редко случается отчетливая мысль, чаще в видения переливаются чувства и душевная боль, тревога, собственно, они-то и рождают догадки, прозрения, неясные предощущения.
На чем основан нехитрый прием пересчитывания баранов — с целью смежить-таки очи? Все на той же трансформации их кудряшек в некие создания из чертогов почти потусторонних, темных; в существ, вползающих в сны из подсознания (или сверхсознания?). Блеющие отары, или стада слонов, или караваны меняющих очертания облаков (недавно мне посоветовали вести учет именно облаков, и они действительно, возможно, в силу возвышенности своего местонахождения оказались наиболее действенным снотворным) почему-то лучше всего поддаются переплавке в горниле задремывающего разума, перемалыванию среди трудно ворочающихся жерновов мыслей — в сновидческие клипы, в авангардистским способом смонтированное кино, в крошево, состоящие то ли из веселого новогоднего конфетти, то ли из черных меток, недополученных героями “Острова сокровищ”...
Жуткое ощущение охватывает, когда оказываешься на вещевом рынке... Ужас похожести... Одинаковости... Универсальности, штампованности жизни. В моду вошла тупоносая обувь. И прилавки завалены (фабрики быстро сориентировались и наладили выпуск требуемой модели) всеми возможными вариантами тупых, непременно тупых носов — на сапогах и туфлях, штиблетах и босоножках. Хоть бы кто-нибудь из производителей или продавцов восстал против унификации! Но нет, тогда товар не будет иметь сбыта. Ведь все хотят шагать в ногу со временем! Дешевая психология — быть как все. Сделаться революционером и идти поперек общего мнения — опасно.
Интервью по ТВ. Ведущий спрашивает у некоего человека: может ли тот позволить себе бездельничать? И приводит пример: вот Пушкин, после того как два дня бездельничал, создавал шедевр. Интервьюируемый с серьезным лицом отвечает: нет, я без дела сидеть никак не могу.
Более комичную ситуацию сравнивания себя с великим трудно вообразить. Что же этот трудоголик такого, по сравнению с Пушкиным, создал или способен создать — даже если будет вкалывать не только днями, но и ночами?
Надо все же сознавать масштабы и соизмеримость личностей, прежде чем задавать вопросы.
Ах, эти речные трамвайчики... Как отчетливо они все рассказывают о людях. Чуть пригреет солнышко — на палубах толпится народ, веселятся под музыку пассажиры; чуть подует холодный ветер и пойдет дождь — идут по хмурой глади реки пустые...
Допустим, случится второе пришествие. Христос вновь придет на Землю. Поднимется на амвон и произнесет:
— Неразумные дети мои! Каким кумирам вы поклоняетесь? Разве не видите, что сотворенные вашим воображением и вашими стараниями идолы больше смахивают на огородные пугала, чем на героев? Какие цели вы преследуете? Разве не ясно вам, что золотом нельзя насытиться, а жемчугами и алмазами вымощена дорога в ад? Почему забыли вы о завете любви и взаимопомощи, который я оставил вам?
Так скажет Он. И находящееся в зачумлении от все ускоряющейся гонки человечество поразится простоте и мудрости Его слов. И притормозит движение. И замрет в оцепенении прозрения. Пелена спадет с людских глаз, и прозревшие увидят: в самом деле, в спешке и на скорую руку слепленные из праха кумиры смахивают на чучела; богатство разделяет, а не объединяет, а страсти сеют вражду... И дико сделается: почему это не бросалось в глаза раньше и могло оставаться незамеченным?
В момент общего просветления и единения, на волне счастливой озаренности близким раем, кто-то один вдруг неловко кашлянет и попросит на радостях одну из исполнительниц или одного из исполнителей популярных песен вознести хвалу и пропеть гимн, оду, хит, дабы этот хит выразил общее ликующее умонастроение. И избранница или избранник запоет. А следом зашевелится в пляске замершая толпа, двинется с места и поедет транспорт, задымят заводы, тронутся поезда, полетят самолеты, политики взберутся на трибуны и опять начнут свою болтовню и понесут свою вечную околесицу. И кто-то крикнет: “Почему стоим, почему не работаем!” И жизнь стремительно наберет прежний темп и покатится, наращивая скорость, мимо одиноко замершего над толпой проповедника — такого неуместного, никчемного, отсталого, нелепого, недалекого... Сыщутся ли еще подходящие слова, не слишком обидные и насмешливые, чтобы обрисовать контуры этой далеко оторвавшейся от нашей жизни фигуры?
