На северо-западе от Коренёва, где мирно уживаются роскошные дубы и мусорные кучи, я встретил молодого разорившегося дворянина. Именно так! XIX век пер из него совершенно откровенно, без утайки. Ничем не примечательное одеяние, руки за спиной, очки, русая клиновидная бородка и удивительная выправка — сегодня так не ходят... Он никуда не торопился. Он гулял. Я поинтересовался, не знает ли он, кому принадлежал этот лес до революции. Он отозвался гулким баритоном народного артиста СССР Кирилла Лаврова:
— Это не лес, а парк.
— Чей парк? Вашего деда?
— Нет. Это часть поместья графа Румянцева, отгороженная им для своей внебрачной дочери, Зинаиды Кагульской. Я же — Максим Максимович Александров и с генеалогией графа Румянцева никак не связан. Впрочем, как и с любой другой генеалогией. Я не знаком ни со своими дедушками, ни с отцом. Знаю, что прадед мой по материнской линии — Павел Федорович Александров — был сыном дьякона, потомственным почетным гражданином Курской губернии. Дальше фамилия передавалась только через дочерей. Так как все мои родственницы по женской линии были феминистками. Челюсть моя с грохотом упала подле акведука.
— Брали за горло муженьков, чтоб те посуду мыли? Как Маша Арбатова?
— Об этом лучше спросить у моей мамы, Веры Ивановны Александровой. Она сейчас дома.
В общем, дело было так. В начале XIX века “милый предок” Александрова, русский офицер, похитил 16-летнюю дочь польского купца Марию, обвенчался и привез ее в Россию. Свое наследство к тому времени он уже прокутил. И в довершение всего, “на радость молодой жене”, упал с коня, стал инвалидом. Кормить семью не мог. Польская девица, отвергнутая родителями вынуждена была ишачить — с тем чтобы накормить парализованного мужа, четверых детей и множество полулежачих крепостных старушек, оставленных из жалости в виде наследства.
Раздобыв парижские журналы, ленты, кружева, цветы, соломку, ткани, Мария принялась шить модные шляпки для соседок.
В те годы мир уже трясло от феминистских выступлений в США, где американки требовали равных прав с американцами. В России к феминизму шли своим путем — как подобает русским бабам, то есть вынужденно, ввиду необходимости, по воле обстоятельств. Первое кредо русских феминисток — это никакие там не равные права или обязанности по дому, а умение прокормить родных и близких собственными силами.
...Все дочки у Марии вышли замуж за дворян. Их дочки — тоже. Подсознательное, скрытое неуважение к мужчинам, уверенность в их бесполезности, в том, что и без них можно прекрасно обойтись, передавалась из поколения в поколение...
В 1905 году в России была учреждена первая феминистская партия. Дамы боролись за равное образование, равную оплату труда, за право на наследование, за право принимать решения в судьбе детей. Но вести родословную по материнской линии — такое в голову не приходило. Ребенок без фамилии отца — это было все равно как Россия без батюшки-царя.
...Последней “пленницей самодержавия” выпало быть правнучке Марии, прабабушке Максима — Ольге Алексеевне. Т.е. она последняя в древнем роду, кто носила фамилию мужа. А муж ее — Павел Федорович Александров — с лошади не падал, но заболел туберкулезом. Оставив мужа и прихватив пятерых детей, она ушла работать в лавку продавцом. Доила и кормила коров, стирала, шила, готовила с детьми уроки...
Дочь Ольги Алексеевны Ольга Павловна Александрова (бабушка Максима) — типичная представительница гильдии советских феминисток, или, как она сама себя называет, “ломовая лошадь советской власти”. Сражалась с кулаками, эвакуировала скот, замуж не выходила и своих детей фактически не видела. Служила Родине. Отец ее детей Иван Филиппович — существовал. Но Ольга Павловна считала, что он до звания отца и мужа не дотягивал.
Дочь Ольги Павловны Вера Ивановна Александрова (уже мать нашего героя) от норм династии не отступала, сына Максима вырастила сама. Причина та же. Папа — слабоволен. Хотя вообще, как полагает Вера Ивановна, отец для мальчика необходим. Но он обязан соответствовать критериям отца. Если не отвечает, лучше без него. Лучше никакого примера, нежели плохой. Вот почему мальчик отца ни разу не видел и даже не знает, как его величать. Максим автоматически становится Максимовичем.
Как настоящий дворянин, Максим Максимович к воззрениям своей родни относится не без иронии, но с уважением. И более того, считает, что феминизм — это мужское дело. Так как о женщинах, в том числе об их правах, должны заботиться мужчины. Если, конечно, они таковыми являются.
Но как писатель и историк уверен, что кризис в российской семье — налицо.
— Я уважаю свободу выбора женщины, — говорит 29-летний холостой Максим. — Но в отношении своей будущей семьи постараюсь феминизма не допустить.
