Две оперные махины — “Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии” Римского-Корсакова и “Валькирию” Вагнера — явил публике Мариинский театр. Два вечера подряд публика покидала Большой театр, где играли петербуржцы, за полночь: обе оперы и сами по себе не из коротеньких, да еще антракты безмерные. Не все зрители добрались до финала, хотя магия Мариинского оркестра под управлением Валерия Гергиева сполна вознаграждала меломанов за долготерпение. Спектакли и их создатели номинированы на театральную премию “Золотая маска”.
“Китеж” — наш национальный оперный шедевр. Проникнутая глубоко религиозным содержанием, эта опера каким-то чудом прорывалась в репертуар советских оперных театров. Как ни странно, именно теперь этого названия в афише Большого театра нет. Тем более ценно, что маэстро Гергиев вместе с режиссером и художником Дмитрием Черняковым предложили новую версию (после постановки 1994 года) Мариинского “Китежа” — умеренно-авангардную, эпически-статичную, переполненную символами и шифрами.
Правда, не все они поддаются разгадке. В первом акте так и остается непознанным значение гигантских размеров кувшина и рукомойника — оригинальный привет от Мойдодыра. В последнем акте сцена смерти Февронии ( Ольга Сергеева выдвинута на премию) смотрится как цитата из вряд ли уместных в контексте данного спектакля страниц блокадного Ленинграда: вещие птицы Алконост и Сирин — одна в деревенском платке, другая в вязаной шапке — везут мученицу на деревянных санках. Зато постановщики обошлись без ортодоксально-православной атрибутики, что вывело сюжет на более обобщенную тему поиска духовных истин.
Постановочные эффекты вопреки ожиданиям оказались скромными. Самым впечатляющим стал конь-комбайн, на котором восседали татарские богатыри: круп и ноги гигантской лошади и две головы в виде ковшей от сельхозтехники. А еще было очень много дыма, который заставлял публику кашлять и переживать за певцов — каково же им дышится и поется! Возможно, именно из-за дыма певцы продемонстрировали уровень, который принято называть “достойным”. Оркестр звучал ровно и отстраненно: красочная, полная тончайших нюансов полифоничная партитура Римского-Корсакова в исполнении Гергиева овеялась духом модерна.
Мистические спектакли не зря рождают легенды в театральном мире. Вот и на этот раз во время показа “Китежа” плохо себя почувствовал Юрий Марусин, исполнитель роли Гришки Кутерьмы (пьяница и предатель, он — единственный из жителей Китежа, которого не взяли в рай). В финале черный тяжелый занавес, который закрывал до момента оркестровой кульминации одетых в белые одежды праведников, обретших покой в райских кущах, открываться не захотел: вот уже и апофеоз в оркестре, а кущи видны не в полном объеме. Но все же свет восторжествовал. И московская публика не только увидела знаменитую оперу, но еще и поучаствовала в поиске таинственного смысла бытия.
Безличное, лишенное эмоций русское божество “Китежа” сменилось на следующий день суетными немецкими богами вагнеровской “Валькирии”. Они непоследовательны, склонны к предательству, рефлексируют, скандалят, выясняют отношения и вообще живут страстями семейных телесериалов. Владимир Ванеев в роли Вотана (выдвинут на премию) показал великолепный синтез классного, стилистически точного вокала и актерской игры. Хорошим голосом порадовала и Млада Худолей (Зиглинда). Постановка Готтфрида Пильца авангардна и аскетична — его Вагнер играется на трех стульях, а вернее, на одном четырехугольном столе. Однако изощренная световая партитура, рельефность мизансцен, прекрасная актерская игра и опять-таки обильный дым вполне обеспечивают поддержку гениальной музыке.
В “Валькирии” и оркестр, и маэстро Гергиев были другими — их вели эмоциональный накал, страстность, яркие контрасты. Эффект был мощный. А потому и публика не покидала театр в ожидании мрачного пророческого финала.
