Когда открылись границы бывшего СССР, дни традиционного “Клуба путешественников” были сочтены. Телезрители больше не удивлялись красотами Сахары или китайскими народными обрядами. Потребовалось географическое блюдо погорячее. И здесь первым оказался главный экстремальщик отечественного ТВ. Леонид Круглов вернулся живым с острова каннибалов. Жил на дереве в племени “летающих людей” и видел океан, полный червей. Он заезжает в Москву только за тем, чтобы смонтировать новую телепрограмму. Сотрудничал с РТР, теперь работает на REN TV. Сейчас Леонид Круглов в джунглях Амазонки, в проклятом богом кокаиновом треугольнике, куда отваживается сунуть нос далеко не каждый местный наркобарон.
— Леонид, куча людей по всей стране завидуют Сенкевичу, Круглову, Любимцеву — хорошо устроились, ездят по всему миру на халяву. Как это у вас-то получилось?
— Я начинал сразу после армии в “Клубе путешественников”. В 1990 году, когда от Первого канала отделилось российское телевидение, был режиссером в программе “Пилигрим”. Это было время, когда Париж и Лондон еще казались экзотикой. Но я уже тогда начал ездить в Африку, в Южную Америку. В 93-м году “Пилигрима” из эфира убрали. Но съемки продолжались — нас спонсировали несколько банков, а отдельные сюжеты — “По следу снежного барса”, “Таежный тупик” — Всемирный фонд дикой природы. До 2001 года мы отсняли столько сюжетов, что от кассет уже трещало несколько сейфов. Чтобы добро не пропадало, я пришел со своими съемками на REN TV, где сейчас и делаю программу “Диалог со всем миром”. Рейтинг у нее, кстати, гораздо выше, чем у сериалов типа “Никита” или “Секретные материалы”.
— Сколько человек в вашей съемочной группе?
— Обычно я и оператор. Но были экспедиции, в которых я из белых людей был один. Это связано с крайней труднопроходимостью маршрутов. Когда мы искали Эльдорадо в Андах на высоте 4500 метров, хуже всех приходилось оператору. Там было трудно просто идти, а оператор, то обгоняя экспедицию, то отставая от нее, должен был все время снимать. Уставал он так сильно, что иногда забывал выключать уже зачехленную камеру. В другой экспедиции из камеры выползла змея и обвила шею оператора. В тот период шли тропические ливни, и мы на ночь завернули камеру в холстину, прикрыли целлофаном, сверху накидали банановых листьев. Вот змея в ней и нашла ночлег. Три часа несчастный стоял, не шелохнувшись, рядом так же молча и недвижно стояли его коллеги, не зная, как помочь, пока змеюка сама потихоньку не сползла на землю.
Часто бывает, что лететь надо на одноместном миссионерском самолете, куда с оператором и не сядешь. К счастью, с развитием цифровых технологий качество съемки не проблема, камера сама все делает.
— Ваши фильмы имеют какую-то научную ценность?
— Многие ученые не могут поехать в ту же Южную Америку — им просто не на что. Для института этнологии мы привезли целые этнографические коллекции: одежду, луки, стрелы, сосуды для хранения воды. Из Африки — калебасы, в которых местные жители месяцами хранят в меду куски мяса антилопы. Из Папуа — Новой Гвинеи — настоящие топоры каменного века. Оттуда же самые красивые бусы, которые я когда-либо видел. Они сделаны из миллионов крылышек маленьких жучков и переливаются всеми цветами радуги. Свои съемки мы всегда показываем в Русском географическом обществе. Кабинетные ученые заполняют просмотровый зал до отказа.
— Это правда, что в джунглях вы искали следы исчезнувшего там отпрыска Рокфеллеров?
— Двадцать лет назад на Папуа бесследно пропал Майкл Рокфеллер, наследник известной династии миллиардеров. Его семья прочесывала весь район на вертолетах, его искала полиция, даже войска туда забрасывались. Одной из целей нашей экспедиции было журналистское расследование: куда пропал Рокфеллер? Мы нашли много его следов. Папуасы выдвинули свою версию его пропажи.
— Если уж Рокфеллеры пропадают, не страшно вам путешествовать?
— Очень трудно понять, когда опасность реальна. Вот идешь по лесу где-нибудь в Южной Америке и думаешь, что индейцы знают о твоем приближении за многие километры. Или лежишь на охотничьей тропе барса, запеленатый в спальный мешок, — такая уже готовая к поеданию сосиска. Когда мы встретились с людьми, живущими на деревьях, которые называют себя “караваи”, — хорошо, что мы знали их обычаи. У них считается, что в глаза людям смотреть нельзя — это означает вызов. Только поэтому все закончилось хорошо. Или племя корубо. Они живут укладом каменного века. Впервые их обнаружили военные два года назад. Они настоящие дикари, издающие нечленораздельные звуки, косматые, с дубинками. Корубо вроде бы приняли белых людей, брали у них подарки, но однажды, непонятно почему, буквально размазали по земле очередного дарителя. У нас есть видеоматериалы и первой встречи, и этой трагедии.
— В чем ваш секрет, как вы находите общий язык с самыми дикими народами?
— По логике во многие места, где мы снимаем, европейцу вообще невозможно добраться — столько там преград и запретов. А нам удается не только находить эти заповедные края, но и полностью включаться, входить в жизнь их обитателей. Может быть, загадка такого везения в том, что мне даже в голову не приходит ставить себя выше их. Наоборот, всегда хочу что-то понять, чему-нибудь от них научиться. На острове Тумба, недалеко от Австралии, я хотел увидеть посолу — некую ритуальную битву. Спрашивал у аборигенов: “Когда это будет?” Ответ был всегда один: “Когда черви выйдут”. Какие черви, куда выйдут, зачем? Я прожил на острове месяц, прежде чем жрецы наконец сказали: “Сегодня”. С первыми лучами солнца вся поверхность океана покрылась цветными червячками. Жители Тумбы их собирали, готовили, ели — для них это было воплощение какой-то богини. А потом началась собственно посола — ритуальная битва на лошадях, деревня на деревню. Кровь, пыль, очень красивые костюмы — фантасмагорическое зрелище.
— Вся эта мифология имеет объяснение. А удавалось ли вам снять нечто, выходящее за строгие пределы реализма?
— На Таймыре мы встречались с последним представителем очень сильной шаманской семьи, за которой РАН наблюдает многие годы. В нашем присутствии он решил вызвать духов с помощью бубна и огня — наутро все вокруг чума было в медвежьих следах. В тропиках я наблюдал, как человек влез на пальму, довольно-таки долго там висел и разговаривал с кокосом. Оказалось, что он спрашивал у кокоса разрешения его сорвать. У этих людей развиты чувства, которые у нас с развитием цивилизации атрофировались. Я лично верю в то, что человек может взаимодействовать с любым живым организмом. Дикарям это удается до сих пор.
— В начале ХХ века европейцы на удаленных островах искали земной рай. А вам нигде не хотелось вслед за Гогеном взять и остаться среди дикарей?
— Нет. Во-первых, я всегда влюбляюсь в ту страну, куда попадаю. Экзотически красивы острова, но не менее удивительна, допустим, наша Тува, где в одной и той же местности водятся олени и верблюды. Или пигмеи, общение с которыми можно сравнить разве что со встречей с лесными волшебниками. Но иногда, когда ты сидишь в джунглях, а вокруг тебя странные люди, которым может вдруг прийти в голову понюхать свой шнурок, иногда очень хочется взять да и оказаться в своей московской квартире.
— Какими благами цивилизации вы пользуетесь в экспедиции?
— С недавних пор у меня для связи с “большой землей” есть спутниковый телефон, есть даже возможность выходить в прямой телеэфир. Так что мне не доведется повторить подвиг Миклухо-Маклая, который подвергался смертельной опасности, но к концу своего пребывания на Папуа стал почти богом — в каждой деревне ему предлагали построить по хижине, взять по жене.
— А вам женщин предлагали?
— По-моему, пользоваться какими-то особенностями менталитета, отличными от европейских, просто неблагородно и нечистоплотно. К тому же у людей, которые живут в изолированных местах, понятия о чести особенно обострены.
— Сейчас в моде экстремальный туризм. Вас не пытались соблазнить работой турагентства или скучающие богатеи?
— Совместные экспедиции мне предлагают самые разные люди. Типичный пример: год назад позвонил один очень крупный предприниматель, пригласил на переговоры и сказал, что очень хотел бы попасть в Южную Америку. Но только на две недели — больше нет времени. Предлагал любые деньги, самолеты, вертолеты. Я от подобных предложений обычно отказываюсь: мои поездки, мои фильмы не развлечение, а серьезное дело, которому я посвящаю жизнь.
