Тринадцатый вагон поезда Владивосток—Ленинград стоял на ушах. “У нас в плацкартном женщина рожает!” — срывающимся от паники голосом кричал по рации бригадир. На станции Ружино пассажирку встречала бригада “скорой”.
— И чего тебе дома не сиделось? Ишь, цирк устроила! — укорила роженицу акушерка. И тут же добавила умиротворенно: — Гляди, какой крепенький пацан у тебя, ну вылитый артист!
...Акушерка как в воду глядела: из младенца, первой колыбелью которого стал чемодан, получился народный артист России, лауреат самых престижных международных премий, президент компании “Росгосцирк” и худрук цирка на проспекте Вернадского, президент Академии цирка и профессор РАТИ Леонид Костюк.
Число “тринадцать” стало его счастливой звездой. Ведь диаметр циркового манежа, на котором он 20 лет демонстрировал свой рекордный и по современным меркам номер “Балансеры на шестах”, тринадцать метров. Уйдя на пенсию как артист, одно время Костюк возглавлял Старый цирк, адрес которого, как известно, Цветной бульвар, 13. Доехать туда можно было на тринадцатом троллейбусе. В общем, кругом тринадцать...
— Леонид Леонидович, советский цирк был такой же священной коровой нашего государства, как балет. А недавно в одной телепередаче даже всерьез обсуждали: жив российский цирк или уже мертв? Но журналисты — народ увлекающийся. Вам проще сравнивать настоящее с прошлым: вы и артист, к тому же потомственный, и режиссер, и руководитель в одном флаконе. Так какие перспективы у нашего цирка?
— Цирк России сегодня, может быть, и не занимает совсем лидирующего положения. Нельзя сказать, что мы стали хуже, просто последние десять лет топтались на месте, и нам стали наступать на пятки другие сильные цирки. В принципе застойные периоды бывают в любом искусстве. Видимо, сама стратегия была выбрана неверно — тут вина не только руководства, но и режиссеров. Мы считали, что все благополучно, и слишком увлеклись развитием достижений внутри жанров. В результате появилось много крупных номеров, оценить достоинства которых могли лишь профессионалы. Есть подкидные доски — делали аналогичный номер, но в нем акробат исполняет не четыре сальто-мортале, а пять. Как рекорд — это здорово, но зрителю какая разница? Теперь-то ясно, что нужно искать совершенно иной поворот жанра. Но в любом случае наш цирк один из лидеров и, я думаю, таковым и будет оставаться. Для этого есть все: крепкие корни, хорошая школа, богатые традиции, многочисленные династии. Но нужно создавать новое. В цирк стали ходить меньше, особенно в провинции, потому что одна программа похожа на другую. И, чтобы привлечь публику, мы должны показывать нечто иное, совершенно необычное.
— На Западе сейчас очень моден цирк “Дю-Солей”, почему бы не создать такие же программы в России?
— Это действительно яркое зрелище, новое направление в искусстве. Но не надо забывать, что “Дю-Солей” — цирк элитарный и только для взрослых. Я видел много спектаклей “Дю-Солей”. Есть очень хорошие, но есть и такие, что не захочется смотреть по второму разу. Если этот цирк приедет в Москву месяца на четыре, аншлаги продержатся недолго. У них на представлениях не увидишь ни единого ребенка... А в России цирк — это всегда праздничный, яркий спектакль, на который приходят всей семьей.
Кстати, стоит подготовка спектакля “Дю-Солея” 100—150 тысяч долларов. Наше государство такие вложения делать не может, да и спонсоров на это дело не найдешь. Тем не менее мы не отказываемся от “дюсолейского” направления. Вот режиссер Челноков работает в подобной форме, хотя у него все-таки свой взгляд.
В нашем перспективном творческом “портфеле” — цирковой балет “Щелкунчик”. Не тот классический балет, к которому привыкли. Более близкий к самой сказке Гофмана. Хотим поставить музыкальный спектакль “Маугли” — с большим количеством животных. Чтобы было интересно не только детям, но и взрослым. Подумываем об эстрадно-цирковых шоу.
— Судя по названию последней поставленной вами программы “Парад династий”, еще не все потомки прославленных фамилий уехали за рубеж. А почему вообще артисты стремятся работать под чужими флагами?
— В основном едут за деньгами — на квартиру, машину. Кто-то хочет подзаработать, чтобы, уйдя на пенсию, жить достойно. Как правило, когда контракт заканчивается, все возвращаются. Начали возвращаться даже те, кто раньше собирался остаться за рубежом насовсем. Например, группа Арнаутова. Акишин, который даже собственным делом обзавелся, и тот говорит: “Все, больше не могу, мне здесь творчески скучно, все поперек горла, хочу в Россию!”
В цирке очень сильны семейные традиции. У нас славные крепкие династии. Зритель приходит на представление семьей и видит, что выступают тоже семьи. Цирк — потрясающий воспитатель. Искусство цирка всегда наглядно показывает необычные достижения, отвагу, смелость человека, красоту его тела. Это честное искусство, без “фанеры”. И отдохнувший зритель выходит после представления и невольно думает: “Эх, и мне бы таким стать, как эти артисты!”
— Олег Попов уже десять лет живет в Германии и даже, несмотря на свои семьдесят с хвостиком, иногда выступает. Теперь вот и клоун Андрюша (Андрей Николаев) объявил, что уезжает. Он чувствует себя невостребованным, а за рубежом его ценят. Честно говоря, смотреть, как на манеже потешает публику человек, которому уже хорошо за шестьдесят, неловко. Как в цирке с этой деликатной проблемой: кто-то шепчет на ушко “мадам, уже падают листья” — или все решает какая-то комиссия?
— Артистам жанров, связанных с большими физическими нагрузками, чтобы иметь право на пенсию, достаточно отработать пятнадцать лет. Тем не менее у нас есть и семидесятилетние, и восьмидесятилетние артисты, которых просто невозможно выпроводить. Их не хотят брать директора, не хотят видеть зрители, но... Мы три года проводили аттестационную комиссию, решили расформировать целый ряд номеров и отправить престарелых артистов на пенсию. Но выяснилось, что в существующем КЗоТе возраст работника не ограничен! И суды всех уволенных восстановили... Артисты не хотят принимать на свой счет слова Утесова: “Лучше уйти на три года раньше, чем на три дня позже”. Вот ушли сестры Кох вовремя, и все запомнили их великолепными артистками. Так же и замечательные жонглеры Кисс, и тот же Никулин — они остались в памяти выдающимися артистами.
А Олег Попов действительно выступает в Германии, но ведь прошлой славы-то уже нет. И клоун Андрюша выезжал иногда за рубеж, выступал в небольших цирках-шапито. Разве это можно сравнить с прежней его популярностью? Даже там он не пользуется особым успехом. А как представить его на фоне тех молодых и талантливых клоунов, которые есть и в российском цирке, и в московском?
— Может быть, стоило привлечь его к преподавательской работе? Ведь настоящие клоуны сейчас в цирке дефицит...
— А клоуны всегда, во все времена были товаром штучным. Они не могут рождаться пачками. Если заглянуть в историю, выдающихся имен в любую эпоху было четыре, ну пять... Если в десятилетие появляется три таланта, уже хорошо. Так вот сегодня их у нас больше, просто рекламировать имена стало труднее. Только в Большом московском цирке есть и Просвирнин-Стариков, и Мик-Мак, и Сарнацкие, и Хари, который в России только проездом, и замечательная молодая “Группа “А”.
Акробатов, как ни крути, подготовить легче: их можно сразу сотню обучить. Хотя настоящих актеров среди них тоже будет не больше десятка, но в групповом номере это не так заметно. А клоун — особый дар. У него и мозги, и душа устроены не так, как у всех. И ситуацию он должен чувствовать неординарно, и мир видеть не теми глазами, что мы с вами...
Я пришел в главк полтора года назад. И с первых дней объявил своей главной задачей поиск талантливых людей, способных создавать новые необычные номера и спектакли. Не все удалось решить — слишком мал срок. Но мы открыли студию клоунады, в которую еще и сейчас продолжается набор. Представители студии в поисках будущих звезд манежа ездят по всей стране. Для их воспитания мы привлечем лучших педагогов. Недавно мы провели в Саратове фестиваль клоунады, эксцентрики и пародии и пригласили на него не только цирковых артистов, но и эстрадников, и “вольных стрелков”. Зрители были в восторге, пресса, в том числе и столичная, тоже отозвалась тепло. Потому что на этот конкурс съехались совершенно разные солисты и группы. Ну просто не было и двух похожих! И Андрей Николаев был в Саратове, и работал в жюри увлеченно. А потом вдруг заявил, что у нас клоуны все плохие... К сожалению, Николаев считает, что если клоун не похож на него, если он не пародист, то это вообще не клоун.
— Вы крепко и уютно сидели в кресле директора и худрука Большого московского цирка. Ради чего вы взвалили на себя еще и трещавшую по всем швам систему государственных цирков?
— Честно? (Костюк улыбается и сразу становится похож на того знаменитого акробата-балансера, который своими головокружительными трюками заставлял замирать сердца зрителей. — Авт.) В Большом московском цирке я уже 18 лет. Десять лет ушло на то, чтобы организовать дело. Отладил. А мне импресарио говорили: “Вот, у вас программа сильная, а в российском цирке...”. Может, и не всегда так было на самом деле, но ведь говорили. И тут мне как-то за державу обидно стало...
— И вы пошли поднимать уровень конкурента?
— Все-таки цирк — это единая семья, частью которой были и мои родители, и я сам. Мы, слава богу, период дикой конкуренции уже пережили. Многие поняли: кто бы ни выступал на зарубежных аренах, зрители все равно называют их русским цирком. Плохие программы подрывают наш национальный престиж. Значит, нужно бороться за сохранение общего достаточно высокого уровня цирков России.
...Но я и предположить не мог, сколько трудностей меня ожидает. Пришлось очень много встречаться с директорами, разговаривать, убеждать. Если ты хочешь получать полноценную программу, участвуй в общем деле: нужно и цирк предоставлять для репетиционных номеров, и помогать им, и вообще часть денег отдавать на развитие искусства. Этот переворот в сознании совершается очень трудно, но уже появилось взаимопонимание, вырисовывается какая-то единая линия...
Приходится выслушивать упреки: мол, пришел, а мало что изменилось. Но невозможно же за полтора года воссоздать артистический “конвейер”, создать уникальные номера, способные привлечь зрителя, отвыкшего ходить в цирки.
— Еще говорят, что от вас артисты бегут.
— Начал наводить порядок в “конторе” и обнаружил массу “мертвых душ”. Человек 250 держали свои трудовые книжки в Росгосцирке, а на самом деле работали неизвестно где. Пришлось с ними расстаться.
— В Союзгосцирке артистам было лучше?
— Там были свои плюсы и минусы. Главный минус — артист был вроде крепостного. Сегодня свобода выбора есть у каждого. От Росгосцирка отделились московские цирки, санкт-петербургский, казанский. Каждый из них стал создавать свои номера, появилась конкуренция. Плохо, что она была на первых порах враждебной. Сейчас это, слава богу, в прошлом. Если директора набирают программу и не хватает номеров какого-то жанра — меняемся. В Большом цирке сейчас полпрограммы — артисты из Росгосцирка. Так же и за рубеж посылаем. От равнозначного обмена программами выиграют не только артисты, но прежде всего российский зритель, особенно в провинции.
— А частные цирки у нас есть?
— В основном передвижные, цирки-шапито. Их больше десятка. Со многими из них у компании были самые напряженные отношения, потому что директора-частники попросту воровали номера. Конечно, не самые лучшие, а те, что сидели на вынужденном простое. При этом многие пользовались нашей маркой. И попробуй поспорь: он живет в Москве — значит, пишет на афише “Московский цирк”. Или “Российский”. Приезжает такой цирк в город, где есть государственный стационар, показывает слабую программу. И отбивает у зрителя охоту посещать представления вообще...
Я предложил: “Ребята, давайте жить дружно! Рынок — это не базар, где каждый хочет надуть другого... Создадим ассоциацию, оформим наши отношения по закону. Мы вас будем обеспечивать программами за небольшой процент, вы будете иметь приличных артистов, причем на законных основаниях. Но уж и условия работы и быта им предоставьте человеческие”. И Росгосцирку хорошо — больше будет прокатных точек. Почти все директора обеими руками “за”. Также вел переговоры и с посредниками, воровавшими номера для новоиспеченных зарубежных импресарио и продававшими их за бесценок. Если они соглашаются на оплату в 20 долларов, каково нам держать цены за рубежом? Слабые номера подорвали престиж русского цирка: для иностранцев один черт — Московский цирк или частный левак. Сегодня цирковой мир приобретает наконец облик единой и цивилизованной системы, чего уже много лет не было.
Иностранные импресарио, с которыми мы сотрудничаем не один десяток лет, тоже теперь берут программы по-другому. Раньше они говорили: дайте мне Филатова и Попова, а остальная программа — на ваше усмотрение. Сегодня нам заявляют: покажите кассеты пяти групп жонглеров, а мы сами из них выберем. Вот что такое рынок.
— Получается, российский зритель видит тех, кого не купили зарубежные цирки?
— Ну в столичных цирках, в Санкт-Петербурге, Сочи, Екатеринбурге и некоторых других уровень программ достаточно высок. А в провинции действительно бывает и похуже. Но, с другой стороны, мы же не можем в ведущих цирках мира показывать плохие программы — это было бы и аполитично, и неграмотно. И не продавать за рубеж мы не можем, потому что на 8600 человек, работающих в системе Росгосцирка, не хватит той дотации, которую дает государство. Мы должны зарабатывать сами. Любое новое произведение требует больших вложений. Кроме того, все цирки России (а их у нас 74 предприятия, из них 32 стационара) строились приблизительно в одно время, и им уже по 30—35 лет. Звуковое, световое оборудование допотопное, в цирке полумрак, как в сарае. А приобрести и установить более-менее приличные световое оборудование стоит минимум 200—300 тысяч долларов. Плюс ремонт самих зданий: все эти канализации, теплосети — решето. Плюс кормежка животных. Плюс скачущие быстрее цирковых жеребцов тарифы: железнодорожные, авиационные, за электричество... Эти побочные расходы сжирают деньги, которые мы могли бы тратить на развитие.
Но мы не сидим сложа руки. Будем реорганизовывать систему, создадим сеть региональных цирков. Получатся такие “кусты”: допустим, Урал — 5—6 цирков, Сибирь — 5—6 цирков, также объединим Центр, Дальний Восток и т.д. Это даст нам возможность экономить на транспорте и при этом показывать полноценные, крепкие программы по всей России. Сейчас мучительно выбираем организационно-правовую форму. Нас торопят, но вопрос настолько сложен, что необходимо сто раз взвесить все плюсы и минусы, чтобы не наломать дров...
— Как же вас хватает на все?
— Знаете, когда у нас в Большом цирке работали Запашные, я по утрам приезжал на их репетиции и входил в клетку к тиграм. Животные приняли меня! Это было такое наслаждение — общаться с хищниками. Совершенно новое чувство, абсолютный балдеж! После репетиции я ехал в главк, просветленный от гордости, что животные меня поняли и приняли в свою компанию.
...В прошлом году Леонид Костюк отмечал свое шестидесятилетие. Чествовали юбиляра, конечно же, в цирке на проспекте Вернадского. Центр циркового искусства вывел на манеж живую “говорящую” лошадь, которая произнесла в микрофон целую речь:
— Мы с тобой, Ленечка, тяжеловозы. Я свой воз тяну, а ты — свой. Твой, наверное, потяжелее будет. Это про нас с тобой написаны прекрасные строки: “Вывезут все, и прекрасную, ясную грудью проложат дорогу себе”.
Так что за будущее российского цирка можно не очень беспокоиться: Костюк вывезет.
