Любимая женщина фюрера Ева Браун прославилась после своей гибели. Во времена же Третьего рейха о ее существовании знали лишь немногие из приближенных к нацистской элите. До того как отправиться к своему суженому в Берлин, последние полгода Ева провела в обществе двоюродной сестры по материнской линии, Гертруды Вайскер, в баварской летней резиденции Гитлера Бергхофф. Несколько лет назад писательница Зибилль Кнаусс “открыла” Гертруду, долгое время хранившую молчание о своей родственной связи со знаменитой любовницей, а затем и женой фюрера. Сегодня Гертруда живет в небольшом городке Эппельсхайм. Здесь, в ее аккуратном особнячке с садиком и репродукциями Шагала на стенах, мы и встретились...
— Госпожа, вы долго молчали о своем родстве с Евой Браун. Почему?
— Сначала мне запрещали это родители, а в послевоенные годы у меня были из-за этого неприятности: я познакомилась с молодым врачом, уехавшим во Франкфурт и вернувшимся с американским журналом, напечатавшим фото моей кузины Гретель. Там было написано: “Гертруда Винклер обручается с генералом СС Фегеляйем”. А Винклер — наша девичья фамилия, и мой жених это знал. К тому же у нас, у всех сестер, было внешнее сходство...
Получился скандал, хотя я даже не присутствовала на этой свадьбе и лично не была знакома с Фегеляйем. В итоге моя помолвка расстроилась, я не могла ничего доказать или оправдаться. Потом я встретила своего будущего мужа и уже не повторила ошибки. Я сразу же рассказала ему, что я кузина Евы Браун, и если это для него проблема, то мы можем расстаться. Он сказал, что для него это не повод к расставанию, но мне следует держать язык за зубами.
— А как вы оказались в летней резиденции фюрера в Баварии?
— Ева пригласила. 4 июля 1944 года моя родная сестра Гретель вышла замуж за того самого генерала Фегеляйя. Она и Ева были неразлучны: сначала они вместе жили в Мюнхене, а затем и в Бергхоффе. Но когда сестра вышла замуж, Ева оказалась одна. Ее мать посоветовала ей пригласить меня на лето. Ева позвонила моему отцу — спросить разрешение. Но поскольку тот наотрез отказался, Ева предложила мне поехать в Мюнхен, “к бабушке и дедушке”. Когда я прибыла в Мюнхен, меня не встретили ни Гретель, ни тетя. Вот хожу по перрону и вдруг слышу, как по репродуктору объявляют, что мне следует ехать в Хольцкирхен. Так я и сделала. Там меня встретили два офицера СС, сообщившие, что отвезут меня к моей кузине. Так я попала не к дедушкам и бабушкам, а в резиденцию Гитлера, в Бергхофф.
— И что собой представляло это поместье фюрера?
— Там был КПП и очень жесткий контроль. Как на таможне. Только вместо таможенников — солдаты СС. Мне приказали распаковать чемоданы. Я спросила: “В чем дело? Я приехала к своей кузине”. Мне ответили, что это обычная процедура. Я распаковала вещи, солдаты произвели их досмотр, после чего мне выдали справку о том, что я являюсь “гостем фюрера”. Позже я узнала от Евы, что фюрера в замке нет, поскольку он за несколько дней до этого отбыл в “Волчье логово”. С чемоданами в руке я поднялась наверх по лестнице, где меня встретили служанки. Я спросила: “Где моя кузина?” Одна из служанок ответила, что та сейчас купается на озере и скоро вернется.
Я в одиночестве сидела наверху и рыдала. До этого мы не виделись четыре года, а только перезванивались. Я плакала до возвращения Евы. Она спросила, почему я плачу, и я ответила, что не хотела, да и не могла сюда ехать. Тогда Ева рассказала мне о своем одиночестве. Ее снедала тоска. Чуть позже я и сама убедилась в этом. И хотя там были повара, работники, служанки, однако Ева, по сути, была изолирована от всего и всех.
— Вы ощущали, что шла страшная война?
— Мы не получали газет, но частенько уединялись в чайной беседке, где был радиоприемник. Тогда я готовилась к экзаменам и говорила Еве, что в беседке мне удобнее читать учебники. Ева отвечала: “Делай как знаешь”, а затем спросила: “Хочешь слушать Би-би-си? Ты знаешь, как найти эту радиостанцию?” Я ответила: “Я знаю голос Грина, комментатора”.
В общем, я штудировала учебники и слушала “вражеский голос”, даже конспектировала. А потом рассказывала Еве, что творится в мире. Когда я думаю об этом, то удивляюсь, что мне все это было дозволено и обошлось без последствий. Но очевидно, все, что касалось “женщины Гитлера”, было неприкосновенно.
Чем хуже становились новости, тем флегматичней становилась Ева. До этого она бывала радостной, могла переодеваться по пять раз на день. Мне всегда казалось, что эта жизнерадостность наигранна, чтобы просто убить время или скрыть депрессию...
— Она понимала, что поражение Германии — конец ее собственной жизни?
— Ева была в курсе о скором крахе Третьего рейха. Когда 16 декабря 1944 года мы оказались в Мюнхене во время сильной авиабомбежки и спрятались в крохотном бомбоубежище, она сняла с себя все украшения и подарила мне одно колечко со словами: “Это тебе”. Я ответила ей, что с нами ничего не случится и мне оно не нужно. Но она ответила мне, что ей это уже больше не понадобится. Тогда я поняла, что рано или поздно Ева совершит самоубийство. К тому времени она уже дважды пыталась покончить с собой. Она была уверена, что не переживет конца войны. Единственное, что я не предполагала тогда, так это то, что она отправится к фюреру в Берлин, выйдет за него замуж и лишь затем наложит на себя руки.
— До сих пор историографы не могут найти ответа на вопрос: что толкнуло ее на этот заведомо “загробный” брак?
— Этого и я не знаю. Помню, что 3 или 4 января я уехала домой, после того как поступило известие, что мой отец тяжело болен. Ева помогла мне сесть в военный эшелон, единственный поезд, на котором можно было уехать. Сейчас мне кажется, останься я тогда с Евой, она, может быть, и не поехала бы в Берлин. Вернувшись в Йену, я написала Еве письмо благодарности за прием, но ответа не получила. Она также больше не звонила мне.
— Как вы думаете, если бы Ева пережила смерть Гитлера, пощадили бы ее союзники?
— Я думаю, что ей ничего бы не сделали. Ее сестра Гретель, до последнего часа находившаяся в бункере Гитлера, 5 мая родила дочь и была отправлена в Шпартенкирхен. В тамошней больнице ее, как жену генерала СС, отказались принять. Она сидела на тротуаре, когда у нее начались схватки. Мимо проезжала американская военная машина. Американцы остановились и спросили, в чем дело. Американский офицер отвез ее в ту самую больницу, где незадолго до этого ей отказали в помощи, и потребовал принять у нее роды. Затем он взял на себя попечительство над родившейся малышкой, которую, кстати, назвали Евой.
— Но вернемся к вашим дням в Бергхоффе...
— Мы очень рано вставали, вместе завтракали. Если стояла хорошая погода, то мы ждали почтовую машину и ехали на прогулку. Кто-то из служащих, а иногда и сама Ева паковали корзинку для пикника. У нас был свой заливчик на озере, где мы славно проводили время. Мы отправлялись туда тайком. Обычно за нами в Бергхоффе ходили 2—3 эсэсовца. Они держались на расстоянии 10—15 метров. Я спрашивала Еву: за нами следят или нас охраняют? Она в ответ пожимала плечами: “Принимай это как есть!” Меня всегда угнетало ощущение, что мы не можем свободно общаться. Поэтому мы удирали из беседки через черный ход. Наверное, за нами следили, но нам казалось, что мы свободны, и нас это устраивало.
Мы выходили через черный ход и садились в машину, отвозившую нас на озеро. Там была лодка, на которой мы плыли в наше заветное местечко, где купались, читали...
Вечера проходили однообразно. Мы с Евой и еще десять служащих регулярно смотрели кино. Фильмы Ева отбирала очень демократично, интересуясь у окружающих, что бы они хотели посмотреть. Однако выбор фильмов в архиве Бергхоффа не был очень велик. Это были немецкие картины, не самые новые, всего штук двадцать—тридцать.
— У Евы были пристрастия?..
— Она очень много снимала на камеру и фотографировала. К примеру, все кадры Бергхоффа, которые сейчас показывают по телевизору, сняты ею, у нее был “Цейсс”.
Еще она много читала. В основном любовные романы.
— Правда ли, что у Евы Браун был очень большой гардероб и она никогда не появлялась в одном и том же вечернем платье?
— Да, она постоянно переодевалась, и я не понимала, для чего. Мы постоянно были одни.
К примеру, перед тем как пойти на прогулку, Ева меняла платье. Зачем? Ведь там не было ни души! Ева делала это для себя, ведь, кроме меня и солдат, ее в нем никто больше не видел. Я думаю, что это было некое эрзац-действие. Ева всегда одевалась безупречно. Переодевания длились подолгу, я бы даже сказала, что она постоянно пребывала в процессе переодевания. Для нее это была как бы игра. Свой гардероб она обновляла в Мюнхене, там у нее была своя портниха. За полгода мы ездили туда раз десять в сопровождении охраны.
— Что подавали на стол “у фюрера”?
— Все-таки шла война, и особым меню нас не баловали. Кроме того, мы очень следили за нашими фигурами. Поэтому наш стол был довольно спартанским. Вот по случаю моего приезда в Бергхофф нас потчевали заливной форелью, в изобилии обитавшей в озере Кенигсзее. Однако такое блюдо не назовешь шедевром кулинарного искусства.
— У вас никогда не заходил разговор об интимных отношениях Евы с фюрером?
— Это было совсем другое время, и я не смела затрагивать такие личные вещи. Кроме того, я была на 12 лет моложе ее, и мне не пристало спрашивать старшую кузину: “Скажи, как оно у тебя с ним?” У нас в семье царили строгие правила. К примеру, моя мать и ее сестры называли своего отца “герр фатер”, а мать “фрау муттер” и обращались к ним на “вы”. В таком духе мы воспитывались.
— Как вы думаете, Ева действительно любила Гитлера или была его наложницей?
— В начале она была от него в восторге. Представьте себе семнадцатилетнюю девушку, сердца которой добивается мужчина на 23 года старше. И кто — вождь нации. Фюрер. Естественно, девушка бунтует против родителей и делает недозволенные вещи. Между ними возникают бесшабашные отношения. Я думаю, что в конце войны Ева испытывала к нему внутреннюю близость не как женщина или же сексуальная партнерша, а просто как преданный человек. Это прослеживалось и в ее поведении. Она не ассоциировала себя с партией и фюрером, а просто являлась частью человека, ради которого покинула родительский дом. Ева вообще не интересовалась политикой.
— Известно, что родители Евы Браун не были воодушевлены связью своей дочери с фюрером...
— Да, это было так. Она ушла с Гитлером из дому вопреки воли семьи. Я думаю, что она любила своего избранника, но в итоге пожалела о своем выборе. Это подтверждают и две попытки самоубийства. В 22 года она пыталась вскрыть вены, но нож прошел рядом с артерией. В двадцать пять она пыталась отравиться. На мой взгляд, это был жест отчаяния и разочарования. Кстати, эти факты стали известны широкому кругу и нашей семье много лет спустя после войны.
— Почему же Гитлер не женился на Еве раньше, а только на пороге собственной гибели?
— Видите ли, он постоянно заявлял, что женат на Германии. Большинство немок фанатично любили Гитлера, и заяви он о намерении жениться, то женское население страны испытало бы разочарование. А он, как и любой политик, не хотел терять “симпатии народа”. Но в итоге потерял все. А мы потеряли нашу Еву...
