Роман “Розы и хризантемы” талантливой писательницы Светланы Шенбрунн выдержал огромную конкуренцию среди соискателей международной литературной премии “Букер” за лучший русский роман и оказался среди
финалистов 2000 года.
“МК” опубликовал в ту пору восторженную рецензию на это психологически очень тонкое сочинение. Ныне Светлана, мама двух сыновей, живет в Израиле, изучила иврит и очень много переводит, в частности пьесы трудного и философичного драматурга Йосефа Бар-Йосефа, одна из них, “Трудные люди”, была поставлена в “Современнике”. Недавно Светлана была в Москве. Вашему вниманию предлагается новый рассказ писательницы, полный психологических умолчаний и таинственных допущений.
Проснувшись, герцог вышел в парк. Дворец стоял на вершине утеса, и сизые его стены продолжали линию отвесных скал. Только с одной стороны строителям удалось выровнять склон и устроить подъезд для экипажей и телег. Места для прогулок оставалось немного, поэтому совсем неудивительно, что герцог и герцогиня, спустившаяся в тот же парк часом раньше, встретились.
Герцог вежливо поздоровался с женой, заметил, что день сегодня будет жарким и не выпить ли им лимонада. Супруги присели под навесом. Когда лакей подошел с подносом (на котором стояли графин с лимонадом, два бокала и лежали салфетки), грянул выстрел.
Вряд ли пуля предназначалась слуге, но задела она именно его. Из шеи старика брызнула кровь. Опытный лакей постарался не выронить подноса, удержал его одной рукой, а другой зажал рану. Герцогиня вскочила со своего места и обеими руками подхватила колеблющийся поднос. После этого слуга позволил себе рухнуть. Теперь герцогиня стояла с подносом, а у ее ног лежал истекающий кровью человек. Герцог сидел, чуть отставив вбок стройную ногу в красивой туфле и не сводил с жены мрачного взгляда. Впрочем, от дворца уже бежали на помощь.
Герцогиня наконец опустила поднос на столик — и графин, и бокалы, представьте себе, не упали — и сама опустилась на скамейку. Плечи ее заметно дрожали.
— Вы слишком привязаны к старым вещам, — обронил герцог негромко.
Очевидно, он имел в виду ее платье, которое она привезла с собой из родительского дома и не желала сменить на новое, более модное.
Герцогиня презирала мужа уже давно, с самого дня их свадьбы, но, Боже, как она ненавидела его в этот миг! Если бы можно было на одну чашу весов положить весь этот замок, со всем этим утесом и всеми окрестными скалами, а на другую — ее чувства, вторая чаша, несомненно, перевесила бы. Однако она сделала над собой усилие, закусила губку и сдержала рыдания.
Справедливости ради следует отметить, что герцог был абсолютно невольным мучителем молоденькой женщины. Он и сам достаточно тяготился этим браком, в который вступил по принуждению, не посмев перечить воле своего непреклонного отца, старого князя, поборника добрых нравов. Дело в том, что герцог вообще никогда не ощущал ни малейшего интереса к женскому полу, а, напротив, испытывал страстное волнение при виде музыкально одаренных юношей. Концертный зал в замке был сооружен и оформлен по его собственному проекту, и многим известным исполнителям довелось выступать под этими сводами.
Но брак обязывал — что поделаешь, интересы государства, — да и одно ее происхождение уже обязывало... Так что герцог старался по возможности быть любезным и внимательным. Например, они всегда обедали вместе.
ерез год старый князь, глупый тиран, умер от апоплексического удара. Молодой герцог унаследовал все. Он тут же первым делом развелся с женой, обеспечив ей приличное содержание и избавив себя и от ее присутствия, и от тяжкого, плохо скрываемого недоброжелательства. О том, как протекала ее дальнейшая жизнь, мы не знаем ничего. Мы также не знаем, оправился ли старый слуга от полученной им огнестрельной раны.
Что касается герцога, то он продолжал жить в своем любимом “орлином гнезде” на вершине нелюдимых и мрачных скал, никем никогда не был убит, а в возрасте сорока семи лет скончался от воспаления легких. Похоронен, согласно собственному его распоряжению, во дворе замка, недалеко от северной стены. Рядом с ним захоронен его любимый пес. Две эти могилы показывают экскурсантам уже после того, как они осмотрели концертный зал, личные покои меломана и прекрасно оборудованную кухню в подвальном этаже. Три комнаты в пятом этаже, отделанные мореным дубом и служившие апартаментами герцогине, тоже открыты для осмотра посетителей.
Для осмотра с небесных высот открыт и весь замок, и мрачный утес, на котором он стоит, а также соседние вершины, нависающие над узким овалом туманного, вечно окутанного перламутровой дымкой горного озера. Но Некто (или, точнее, Никто), восседающий в запредельных высотах, равнодушен и к прозрачным озерным водам, и к печальным туманам. Им отмечено и избрано лишь то краткое мгновение, в которое затрепетали плечи герцогини. Покачивались хрустальные бокалы, и еще не успокоился всплеснувшийся в графине лимонад, солнечные блики скакали по серебряному подносу (орошенному, кстати, каплями свежей крови) и сотрясались, бились над тесным лифом смятенные плечи...
И Он, лишенный каких-либо атрибутов и свойств, а тем более чувств — ибо если мы говорим, что Он мудр, то подразумеваем: не глуп, а если говорим: милостив, то подразумеваем: не жесток, — Он, абсолютно трансцендентный и бестелесный, взирая с высот на этот незапрограммированный шестым днем творения золотистый пронзительный трепет, из отрицания всех Своих отрицаний извлекает вдруг подобие некой заинтересованности — качества почти что положительного.
А так как Его дела — это не наши дела, а Его время — не наше время, Он может позволить себе проникаться видением вечно.
