Мгновения Семнадцатой весны

или Как сатанисты охмурили Пашку

  Он специально подгадал к приходу матери. На перекладине домашнего спортивного комплекса висела веревка, петля которой охватывала шею бившейся в конвульсиях трехцветной кошки Фауны, любимицы семьи. “Повесить кошку совсем не просто, — лихорадочно блестя глазами, выкрикнул Пашка. — Для этого нужно сделать вот так!” Он ухватил Фауну за задние лапы и торопливо обмотал их широкой лентой скотча. На другом конце скотча была заранее закреплена увесистая гантель.
 
   
     В течение целых семнадцати лет Ольге Алексеевне Кулешовой было трудно понять своих многочисленных знакомых, рассказывающих о проблемах с детьми. Ее собственный сын Пашка не только не доставлял никаких неприятностей, но, наоборот, являлся главной радостью ее жизни. Пашка рос добрым и ласковым, хорошо учился и был очень привязан к матери. Сама же Ольга, тихая и застенчивая “тургеневская барышня”, дорожила дружбой с сыном больше, чем любая другая мать. Она плохо вписывалась в современность — душа ее рвалась в далекое прошлое, знакомое Ольге лишь по книгам. Пашка, который много и охотно читал, любил стихи и экскурсии по историческим местам, разделял пристрастия матери.
     “Он немного стеснялся своей сентиментальности, — рассказывает Ольга Алексеевна. — Однажды я заметила, что Паша потихоньку выходит из дома, захватив открытый пакет молока. Я спросила: зачем? Он помялся и признался, что подкармливает дворовую кошку. Как же он был счастлив, когда я предложила взять ее к себе!”
     Близких приятелей у Пашки не было, несмотря на его общительность и хорошие отношения со всеми одноклассниками. Его мало привлекали дискотеки, компьютерные игры и прочие забавы сверстников. В 9-м классе он стал дружить с толстой угрюмой Таней — только потому, что она была изгоем и объектом всеобщих насмешек.
     “Когда Паше было еще лет восемь, мы с ним придумали игру — кукольный театр. Покупали в магазине приглянувшуюся игрушку — куклу, мишку, зайчика — и прикрепляли сзади, на спине, рукавичку. У каждой было свое имя, для разных пьес я шила куклам соответствующие костюмы. Они для нас с Пашкой как живые были, как друзья. Мы сочиняли разные истории и с помощью наших кукол разыгрывали их. Однажды попробовали сделать куклу сами, из папье-маше. Получился какой-то уродец — глаза на разном уровне, одно ухо больше другого, нос кривой и длинный. Назвали Маленьким Муком. Он стал любимой Пашиной куклой”.
     Даже повзрослев, Пашка обожал играть с мамой в кукольный театр. Правда, никому из знакомых об этом не рассказывал.
* * *
     Первые проблемы начались после поступления в институт. У юноши никак не получалось вписаться в разгульную студенческую жизнь. Он чувствовал себя белой вороной среди однокурсников, но мириться с этим не хотел, и потому исправно, раз за разом, ходил на все пьянки и гулянки, хотя его не особенно и приглашали.
     — Чего ты таскаешься с нами, если бухать не хочешь? — неодобрительно зыркнул на него Димка Минин, на квартире которого шло бурное празднование то ли Дня Конституции, то ли освобождения Африки.
     — Я не могу много пить, мне плохо становится, — смутился Пашка.
     — Надо учиться. Без труда, сам понимаешь, ни рыбку съесть, ни все остальное. Смотри сюда — водку самое оно запивать пивом. Тогда точно будешь как стекло! На-ка, попробуй! — развеселился Димка.
     Пашка послушно придвинул стакан. Остальное запомнилось фрагментарно. Как неожиданно он оказался в центре всеобщего внимания. Как осмелел настолько, что решился обнять красивую Лизу с разноцветными прядями в волосах. Как Лиза при этом начала кричать: “Посмотрите на Кулеша, на скромника-то нашего!” Как потом его рвало на лестничной клетке, а вокруг все вертелось, мелькало, веселилось, ни на минуту не оставляло в покое...
     После этого случая к нему стали относиться не только безразлично, но и насмешливо. А он никак не мог забыть ощущение мягкой Лизиной груди в своей ладони. После одной из лекций встретил ее с букетом тюльпанов. Лиза вскинула бровь и посмотрела на Пашку с интересом естествоиспытателя. И даже согласилась пойти погулять. Они бродили по городу до глубокой ночи, время от времени покупая пиво и устраиваясь с ним на парапете какого-нибудь памятника или скамейке. Пашка слегка придерживал Лизу за талию и пьянел от этого прикосновения. Он взахлеб рассказывал ей о себе, о маме, о любимых книгах, о кошке Фауне. А потом и про кукольный театр рассказал.
     Уже под утро Лиза привела его к себе домой.
     — Родители на даче! — выдохнула она Пашке в лицо. Он растерялся, неловко притянул ее к себе. Сердце колотилось где-то в горле, справиться с волнением никак не получалось.
     — Давай сходим еще за пивом, — предложил он. Лиза прищурила глаз, медленно провела рукой внизу Пашкиного живота.
     — Э-э, да тебе бы с мамочкой в куклы поиграть! Давай, вали домой!
* * *
     Ольга Алексеевна видела, что у сына в институте не все ладно. Поначалу он сам говорил о своих переживаниях, потом замолчал. Она не слишком беспокоилась об этом — учился Паша хорошо, а строить отношения с друзьями, с девушками еще научится. Пыталась что-то советовать, но сын отмахивался, замыкался в себе все больше. С каждым днем делался все более грубым. Потом стал исчезать из дома.
     Однажды после недельного загула Пашка явился исхудавший, бледный, с нездоровым блеском в глазах. Ольга бросилась к нему, но сын холодно отстранил ее.
     — Паша, господи... Где ты был? Я чуть с ума не сошла! Что случилось? Почему не предупредил?
     — Это тебя не касается, — чужим голосом ответил сын и ушел в свою комнату. Помаявшись с час, Ольга постучалась к нему.
     — Паш, давай поговорим... Сессия скоро, а ты так...
     Сын лежал на диване и на слова матери никак не прореагировал.
     — Паш, а может, поиграем в театр? Мы так давно не играли!
     Тут его и взорвало.
     — Поиграем? Хватит дурака из меня делать! Лучше собой займись. Если ты такая правильная и хорошая, то почему с отцом разошлась?
     — Паша, при чем тут отец?
     — При том! Ты меня достала! Правильно они говорят — от тебя только зло...
     “Кто “они”, я тогда так и не поняла. Да, честно говоря, и не задумывалась — не до того было...”
* * *
     Когда на другой день Ольга возвращалась с работы, она еще в подъезде почувствовала сильный запах гари. А зайдя в квартиру, чуть не задохнулась в чаду. В ванной была свалена горка обугленных трупиков их кукол. Некоторые из них еще тлели. Маленький Мук сидел отдельно на стиральной машине, его тряпичный живот был вспорот крест-накрест, глаза выжжены, нос вдавлен внутрь. Вокруг него во всю крышку стиральной машины была нарисована пентаграмма.
* * *
     Ольга бросилась в институт, где учился сын. Там выяснилось, что студент Кулешов в последние месяцы забросил учебу, много раз пропускал занятия, с большим скрипом был допущен к сессии. Однако на экзамены так и не явился. Ни декан, ни преподаватели больше ничего не могли сказать о Пашке: замкнутый, мрачный, почти ни с кем не общался. Так же охарактеризовали его и сокурсники.
     Вечером один из них позвонил Ольге:
     — Только не говорите Пашке, что это я вам сказал... Он теперь ходит в какую-то секту. Меня звал тоже. Пашка говорил, что это надо, чтобы, типа, человеком себя почувствовать. Таким, типа, гордым. Но я не захотел: они там, по-моему, колеса глотают, а я против.
     Больше ничего добиться от него Ольга не смогла. Приступила с расспросами к сыну.
     — Секта как секта, — неожиданно спокойно отнесся он к ее осведомленности. — Тебе-то что?
     — Как что? Я твоя мать...
     — Вот именно! А мне не надо никаких родственников! Мне незачем никого любить. Все эти ваши условности, одно лицемерие. Я теперь отвечаю только за своих братьев!
     — Это они велели тебе сжечь кукол?
     — Нет, я сам. Куклы это мусор! Тебе их жалко? Ха! Просто ты сама жалкий, убогий человек.
     “Как я поняла, в этом братстве требовали от него изжить в себе любовь, привязанность, жалость ко всему, что ему близко и дорого. У Паши это плохо получалось, и поэтому он комплексовал еще больше. Он человек очень ответственный. Стал воспитывать себя. Через несколько дней случилась история с кошкой — он нарочно постарался сделать это при мне. Когда я кинулась спасать Фауну, схватил меня за руки, прижал к стене так, что я не могла даже шевельнуться. При этом громко, истерически смеялся. Он был под воздействием каких-то очень сильных стимуляторов”.
     В то же лето Пашку исключили из института.
* * *
     Потом из дома стали исчезать деньги и вещи.
     — Ты должна отдавать мне все деньги, — в редкую минуту откровенности сказал Ольге сын. — Пусть они сделают единственное благо, на какое годны, — помогут мне спасти душу. Я должен перейти на следующую ступень в братстве. С помощью денег. Иначе мне придется сделать то, к чему я пока не готов...
* * *
     “Его состояние становилось все более болезненным. Он почти ничего не ел. Страшный, худой, грязный, с отросшими нечесаными патлами. Говорить с Пашей нельзя уже было ни о чем. Чувствовалось, что его принуждают к какому-то шагу, на который он никак не может решиться. Я сходила с ума от собственного бессилия”.
     Иногда кто-то звонил Пашке по телефону. Тогда он обычно вскакивал и спешно уходил.
     Потом Пашка, наоборот, перестал выходить из дома, сидел взаперти целыми днями. Вздрагивал от каждого телефонного звонка, не позволял матери снимать трубку. Ольга ушла с работы, боясь оставить сына одного даже на час.
     4 августа стояла страшная жара. Пашка весь день просидел в своей комнате, не открывая окна, жег черные свечи и читал какие-то молитвы. Ольга несколько раз заглядывала к нему — сын сидел в одной позе на одном и том же месте лицом к стене. Последний раз зашла в первом часу ночи, поставила на стол тарелку с ужином. Пашка даже не повернул головы. Ольга приняла свое обычное лекарство, позволяющее ненадолго забыться сном, и легла в постель.
     В начале шестого, когда уже засветлело небо, обещающее ясный солнечный день, и начали подавать голоса первые птицы, Пашка открыл окно, сел на подоконник и тихо соскользнул вниз. Минут через двадцать Ольгу разбудил истошный крик дворничихи.
* * *
     Павел Кулешов был госпитализирован с черепно-мозговой травмой и переломами нескольких ребер, предплечья, правой голени, полученными в результате падения с четвертого этажа. Врач сказал что его спасли растущие под окнами кусты. Он пролежал в больнице почти полгода, потом проходил курс реабилитации в суицидологическом центре.
     “Это очень хорошо получилось, что Паша так долго находился в медицинских учреждениях. Они, те, забыли о нем, наверное. Надеюсь. Сейчас он дома, приходит в себя. Ко мне относится нормально, просит прощения. Недавно заговорил о восстановлении в институте. Может быть, все еще наладится?”.
     — А о прошлом вы с ним говорите?
     — Что вы! Раз он сам молчит, зачем же я бередить стану? Мне только нет покоя от того, что эти негодяи продолжают калечить людей. Я, наверное, должна писать какие-то заявления, требовать, добиваться, чтобы их разогнали. Но я боюсь за Пашку. И у меня больше нет сил.
     Под конец Ольга стала показывать мне фотографии. Смеющийся пацан на велосипеде, юный актер с Маленьким Муком, симпатичный парень с трехцветной кошкой на коленях... На многих фотографиях рядом с ним — молодая цветущая женщина с копной роскошных волос и ямочками на щеках. “А это кто?” — спросила я, взглянула на Ольгу и осеклась. Действительно, такое бесследно не проходит...
КОММЕНТАРИЙ СПЕЦИАЛИСТА
     Молодой человек, о котором идет речь, скорее всего попал в одну из многочисленных “церквей сатаны” (на сегодня в России их действует порядка сотни), проповедующих анархию, радикальную самодостаточность, отрицание любого авторитета — религиозного, общественного или родительского, призывающих потворствовать своим инстинктам, прославляющих самоубийство как лучший способ разрешения всех жизненных проблем. Неотъемлемая часть жизни сатаниста — наркотики, занятия групповым сексом, ритуальные убийства животных и, что самое страшное, людей. Могу предположить, что участие в таком ритуале и требовалось от Паши.
    

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру