Видимо, заметив расстроенный взгляд, он повернул голову:
— Боитесь летать?
— Боюсь остаться и не увидеть моря, — честно призналась Надя.
— Пить будешь? — это был его второй вопрос.
А третий, после двухсот грамм коньяка, опрокинутого на брудершафт: “Тебя как зовут-то? Надежда?” — он поперхнулся и с силой заткнул пробку в бутылку.
— Надо же. Ее тоже звали Надежда, и она была сукой. За это я ее и любил, — замолчал, долил еще. — Слушай, а тебе действительно важно отдыхать вместе с ними? — кивок в сторону разношерстной тургруппы.
Она неопределенно пожала плечами: а что вы предлагаете?
— Ты когда-нибудь плакала на вершине горы, на закате, свесив ноги в пропасть? Это развлечение не для всех, у нас в России только несколько десятков человек могут его себе позволить. И еще меньше хотят это сделать. А я — и могу, и хочу.
Он был уже сильно пьян, когда говорил это. Вряд ли стоило полагаться на его слова.
— Я тебе лапшу на уши не вешаю. Мы будем предоставлены там сами себе, как Адам и Ева. Настоящий кайф: выбираешь любую гору, вертолет забросит на вершину и оставит на пике без провожатого и страховки часов на пять. Полная релаксация, проблемы из головы вон — невинным делаешься, как младенец, и счастливым. Летим? Все оплачу!
Не ради халявы отправилась она с ним.
Не из-за острых ощущений, которые, если честно, терпеть не могла. Предел ее риска — прокатиться, замирая от страха, на колесе обозрения в парке Горького.
Тогда почему же?
— Просто он мне понравился...
* * *
— Здесь у нас горячие головы. Носимся по горному серпантину на скорости 150 км, — рассмеялся гид, молодой парень в камуфляже. Он сопровождал Надю и ее нового знакомого с тех пор, как они покинули отель. — Не бывает недели, чтобы с обрыва в реку не летела машина. Будет еще местечко по дороге на Красную Поляну — “Пронеси, Господи”. Дорога там такая узкая, что двум легковушкам не развернуться. У груженых трейлеров в пропасть соскальзывают колеса...
Когда они проезжали то место, Надя закрыла глаза. На всем отрезке пути — деревянные кресты и венки из искусственных цветов. Смотреть на это не хотелось.
И все равно никогда еще она не развлекалась так весело и бездумно, как в эти пять дней и ночей. Каждое утро в новой гостинице, но обязательно в номере для новобрачных “Казанова”. Номер состоял из огромного зала со стеклянными перекрытиями и видом на море. Посередине — кровать и ванна, не разделенные стеной. На бортик джакузи дизайнеры-извращенцы зачем-то посадили раскрашенный манекен голой барышни — внучки “девушки с веслом”.
И у Нади было ощущение, что они занимаются любовью втроем.
Ее спутника звали Андреем. Совершенно точно — он был не женат. Однажды Андрей ушел в турецкую баню, а Надя залезла в его портмоне, взглянула на штампы в паспорте. Печати загса заштатного уральского городка. Один — о браке. Другой, почти десятилетней давности, — о разводе.
— Еще из кармана выпали три или четыре сберкнижки, — вспоминает Надя. — Сейчас мало у кого такие остались, большинство перешло на пластиковые карты. Я не удержалась и залезла. У самой руки дрожат, я даже запуталась в количестве нулей — шесть, семь или восемь — короче, невообразимая какая-то цифра...
Все вклады были на одного предъявителя. Вернее, на предъявительницу.
Хозяйку миллионов тоже звали Надеждой.
* * *
— Уехать неизвестно куда и неизвестно с кем. И это я, трусиха, которая по вечерам за газетой вниз боится спуститься, — смеется Надя. — Впрочем, Андрей выглядел милым и не похожим на маньяка. Он никогда не экономил на пустяках. Можно сказать, мне сказочно повезло, если бы не одно “но” — он был ужасно ревнив, просто патологически...
Первый скандал Андрей закатил в тот день, когда они ехали с гидом в горах. Нет, он никак не показал, что взбешен и даже дал парню хорошие чаевые. А вот с ней перестал разговаривать.
— Ты пойдешь на вечеринку? — поинтересовалась Надя вечером, не замечая перемены в настроении.
— Я видел, ты хотела перепихнуться с этим козлом. Так в чем же дело? Я тебе помешал?
— С чего ты это взял? Зачем он мне? — Надя искренне не поняла упрека.
— Я все знаю, вы договорились удрать от меня. Мы вообще никуда не идем. — Андрей демонстративно завалился спать. Логические доводы по поводу того, что нищего “водилу” вряд ли пустят в их гостиницу, не произвели на него впечатления.
Дальше — больше. Он запретил ей улыбаться официантам в ресторанах и швейцарам на входе. Даже 16-летний мальчик, подрабатывающий спасателем в бассейне, и тот был на подозрении. “Ты специально поишь меня, чтобы ускользнуть к нему ночью”, — заявлял Андрей, самозабвенно приканчивая третью бутылку.
— Зачем я оставалась с ним? Не знаю. У него были классные ягодицы и мускулистые ляжки. Никогда бы не поверила, что это единственная причина, по которой можно хотеть мужика. У меня, конечно, и прежде были настоящие романы. А тут ничего, кроме любования красивой внешностью. Да и в постели Андрей из категории “бывало и получше”...
В Сочи, как оказалось, он был уже не первый раз. Трезвый Андрей мало рассказывал о себе, зато пьяного пробирало на откровения и обиды.
— Года два назад, тоже здесь, я захотел приручить дельфина, — поведал как-то Андрей. — Он каждый день приплывал рано утром к берегу. Потом уплывал. Но завтра, в то же время, появлялся снова. Похоже, ему нравилось дразнить меня. Как и всем вам, женщинам...
— Слушай, а чем тебе так Сочи-то нравится? Отдыхал бы как все, на Канарах, — нарочно удивилась Надя, чтобы перевести разговор на другую тему.
— Это не объяснишь. За границей такие, как я, — “крейзи рашен”, а здесь мы свои, делай что хочешь, — он задумался о чем-то. — К тому же Надежда любила эти места, особенно перед началом сезона, когда народа почти нет. У нее присказка была: “Ненавижу красивых мужчин, недолюбленных женщин и Сочи в бархатный сезон, когда яблоку некуда упасть...”
— Надежда — это жена?...
И тогда Андрей рассказал Наде все о ее предшественнице и тезке.
* * *
С той, первой Надеждой Андрей столкнулся 8 августа 1999 года. На Пушкинской.
Даже если бы захотел, Андрей не забыл бы этот день. Он договорился здесь встретиться с одной дамочкой — черт, как же ее звали? Но той не было. Сразу после взрыва площадь оцепили, Андрей прорвался сквозь отряд омоновцев.
Он выскочил из машины, споткнулся, глянул под ноги — клочья от окровавленной рубашки. В “скорую” вносили мужчину с перебинтованной головой, громко причитала женщина, перепуганная мать искала в толпе ребенка. И в этот момент он увидел Надежду...
Впрочем, он еще не знал как ее зовут.
Девушка, как сомнамбула, брела через площадь. Андрей подумал, что у той шок и она просто не соображает, что происходит вокруг. Подбежал, схватил за руку, попытался оттащить к машине.
— Пойдемте, я отвезу вас домой!
— Да отвяжись ты! — рванулась она в сторону.
И только усадив незнакомку в авто, он осознал: ЕЙ ВСЕ ЭТО НРАВИТСЯ.
Он повез ее в ресторан, не помнит в какой. Незнакомка с азартом листала меню, что-то заказала, ела с аппетитом. Наконец поднялась, вытерла жирные руки о скатерть: “Пошли, что ли?” Точно они уже тысячу раз вот так вместе приходили и уходили. По дороге к себе домой Андрей покосился в сторону спутницы — правильно ли понял?
Познакомились уже утром, за завтраком. “А поехали сейчас на Пушку? Интересно, много ли убитых?” — и лениво потянулась за телевизионным пультом.
Тогда-то его осенило. Это не шок. Это стиль ее жизни.
* * *
— Надежда меня сломала. Я раньше был совершенно нормальным. Предпочитал обычные ценности: жена, дети, выходной у телевизора, — рассказывал Андрей. — С первой семьей не вышло, детей не нажили, жена не могла. В начале 90-х я развелся и уехал в Москву, за деньгами. Какие-то женщины мелькали, конечно. Из тех, кому достаточно бутылки шампанского, коробки конфет и хотя бы пятнадцати минут внимания, чтобы ночью не спать в обнимку с кошкой...
Все изменилось, когда на горизонте Пушкинской возникла Надежда.
Она была тележурналисткой. Из той малой и сумасшедшей категории, которой не нравится разбирать чемоданы. Принято, что женщины могут писать о моде и звездах, в крайнем случае — о любви.
Надежда предпочитала войны и катастрофы. И чем больше трупов выдавала информлента, тем охотнее она летела к месту событий, тем нервнее и талантливее выходил ее репортаж.
А в Москве она хирела и не находила себе места.
Все в ней было чересчур, с вывертом. Квартира в престижном районе, но обставлена исключительно экзотическими сувенирами из командировок и с “лампочкой Ильича” под потолком. “В лом купить люстру, я вообще-то ленивая, — потягивалась Надежда, словно кошка. — У меня была собака, я ее любила. Потом уехала надолго в Чечню, и некому было его покормить. А соседей просить не хотелось. Песик умер. От голода. Надо было бы сделать из него чучелко, но он так вонял”. Андрея передергивало.
Как проститутки не целуются в губы, так Надежда никогда не приводила мужчин к себе. Для Андрея было сделано исключение. За это он купил люстру.
Через три месяца после знакомства, как раз к окончанию бархатного сезона, они уехали на Черное море.
В их первый приезд Сочи рябил от ее имени. Они ходили обедать в ресторан “Надежда” и отоваривались в одноименном ларьке. Жили в единственном пятизвездочном отеле с тем же названием. “Это в честь тебя”, — ласково шептал он ей на ухо.
Та отмахивалась, как от осы, и передразнивала самозабвенно болтающую экскурсоводиху: “Эту виллу построил местный богач и назвал ее в честь своей жены, умершей от туберкулеза, — Надежды...”
Однажды они пошли на стриптиз. Выступал негр. Его тело, до блеска надраенное дешевым подсолнечным маслом, переливалось под софитами.
— Знаешь, как Анна Ахматова издевалась над своим будущим мужем? Она с томным видом произносила: “Я смертельно влюбилась. В негра из цирка. Если он захочет, я пойду с ним на край света”. Пока, милый, до завтра, не жди, — Надежда соскользнула со стула и исчезла.
— Я — собака на сене, — рассмеялась она утром как ни в чем не бывало. — Живу в одном отеле, а тянет в другой. Хорошо там, где нас нет. Это так скучно — растрачивать себя на одного человека...
* * *
Рафтинг, каньонинг, сумасшедшая езда на снегоходах по горам, лошади — это ее журналистское хобби. А еще — сантехники, которые чинят краны, сосед-студент, даже альфонсы из ночных клубов. “Не люблю толстосумов. У них все силы ушли на зарабатывание миллионов, даже трахнуть не могут, — по-солдатски грубо философствовала Надежда. Андрей не возражал, как и не имел права ревновать открыто: ведь они сразу договорились — она ему совсем не принадлежала.
Классическая стерва. Без всяких комплексов по Фрейду.
Ее не насиловал папа. Не таскала за волосы мама. Не издевались одноклассники. И никогда не бросали любимые мужчины.
— Надежда все время смеялась, что не умею сидеть в седле. А я правда никогда конным спортом не увлекался, но тут решил доказать, что могу. Она успокаивала, мол, дадут спокойную конягу. Я почувствовал себя джигитом и слегка пришпорил, а конь понес, с придурью оказался. Надежда легко обогнала оборзевшую лошадь и, ехидно ухмыляясь, поймала повод — прямо как у Некрасова, “на скаку остановила”... А потом ушла под ручку с конюхом.
Обо всем этом Андрей рассказал второй Наде, когда по пьяни приревновал ее к носильщику чемоданов и устроил драку на “ресепшн”. Из отеля им пришлось срочно съехать. Протрезвев, Андрей долго извинялся, а к вечеру напился снова:
— Все бабы одинаковые. Надежда специально признавалась при мне в любви к другим мужчинам. Да знал я, что она никого не любит. Просто не способна. Однажды полетели с высокой скалы на параплане. Без инструктора, она была ведущей. Я парил и думал, как идиот: “Господи, ведь я ее люблю!” А Надежда смеялась: “Ну и рожа у тебя, Шарапов! Скулы от страха свело и расплющило”. И вот тогда мне в первый раз захотелось отстегнуть страховочный ремень...
— Слушай, почему же ты ее не бросил? — не выдержав потока пьяных откровений, взорвалась вторая Надя.
— Таких не бросают.
* * *
— Я хочу умереть, но чтобы все подумали, будто это несчастный случай, — сказал Андрей Наде №2, случайной своей попутчице, на высоте две тысячи метров, в их последнюю ночь в Красной Поляне.
На завтра был зафрахтован вертолет, на котором их поднимут на вершину горы. И оставят без проводника. Турпрограмма для миллионеров. Стоит кучу денег, но удовольствие дороже.
— Давай бросимся вниз со скалы? Красивая смерть. У меня у самого был знакомый, разорился, уехал в горы и не вернулся. Если бы покончил с собой в Москве, жене не выплатили бы страховку, а так все шито-крыто. Но хочется, чтобы рядом находился близкий человек, который меня понимает.
— Наверное, Андрей был очень одинок, раз говорил такое, — утверждает Надя. — Ведь я ему никто — дорожное приключение на пять ночей. Я уже точно знала, что не возьму в аэропорту его номер телефона и не дам свой. Я устала все время слушать про другую женщину. В какой-то момент мне показалась, что та, моя стервозная тезка, от него тоже устала.
...Андрей первым догадался о том, что Надежда №1 беременна. После встречи Миллениума в подмосковной чаще. “Пусть другие тащатся от Гавайев и острова Бали, а сегодня я люблю русские елочки”, — зубами откупорила она бутылек раздобытого в деревне самогона. Это тоже входило в программу праздника. Закусывали солеными огурцами. Но Андрею они не достались.
— Ты с ума сошел! Какие дети, мне всего 28, — негодовала Надежда месяц спустя, собираясь на аборт.
...Это был его первый ребенок. Он готов был сделать что угодно, чтобы тот родился.
Андрей открыл на имя Надежды несколько счетов и вручил ей ворох сбернижек — пластику она не доверяла, потому что забывала пин-код.
Суммы впечатлили. Надежда согласилась сохранить беременность. Даже приобретала ползунки, термосы для подогрева бутылочек, широкие платья. Вечерами с брезгливой обреченностью рассматривала картинки из книжки про роды. “Ну ладно, тоже новые ощущения”, — бормотала она себе под нос.
— Я успокоился, гладил выпирающий животик и ждал, ждал, ждал, — вспоминал Андрей. — А закончилось все неожиданно. Я пришел домой, когда она, уже на четвертом месяце, нервно обзванивала клиники. “Вот гады, говорят, на таком сроке аборт не делают. Еле частника отыскала, почистит в лучшем виде”. Надежда паковала вещи и словно ждала от меня сочувствия: “Слушай, я передумала, держи обратно свои деньги. Я столько насмотрелась на всякие трагедии, что не переживу, если с моим ребенком что-нибудь случится. В этой жизни я хочу отвечать только за себя. ”.
* * *
— Я все ждала, когда Андрей скажет, что в конце-концов ту первую Надежду настигла кара за ее поступки. Иначе нарушатся законы жанра. Но он только вскользь заметил, что Надежда в полном порядке: по-прежнему живет в Москве, фонтанирует идеями, меняет любовников и путешествует по миру. После аборта она к нему не вернулась. Андрей безумно страдал, начал пить и, словно восстанавливая хотя бы в мыслях их роман, каждый год в период межсезонья уезжает в Сочи и рискует жизнью. Слабак!
Я ушла из отеля, когда он уснул. Не захотела дожидаться, пока вертолет увезет меня плакать на скалы.
Я не жалею, что не отговорила его умирать. Вообще не думаю, что он покончил с собой. Скорее всего, ищет новую стерву.
