Заглянув накануне печальной годовщины 11 сентября в такой бар недалеко от “граунд зеро” (места, где пали небоскребы), я невольно стал участником всеобщего разговора, который так или иначе вертелся около мрачного юбилея.
— В России, наверное, радуются? — прослышав, что “русские пришли”, брякнул слегка подзаправившийся с утра молодец районно-провинциального вида — из тех, кого в Штатах зовут рэднеками (красношеими то есть).
— Как зовут тебя, парень? — разворачиваюсь к нему.
— Фил. Фил Кросби из Монтаны.
— С чего бы, Фил-монтанский, — злюсь слегка, — нам радоваться, если год назад мы вместе грустили?
— Эй, друг, их президент, между прочим, нашему Бушу позвонил раньше других, — напоминает, дирижируя кружкой, двухметровый черный дядя.
Знакомимся — Айзия Ллойд, пожарный, кстати. Нет, на ВТЦ не был, но вот приехал коллег помянуть.
— Пойдем туда, — рука его, с астраханский арбуз размером, указкой тычется в окно.
— Эй, Фил, хочешь представлять свою картофельную Монтану в нашей интерсборной? — спрашиваю красношеего.
Фил оказался типичный звездно-полосатый патриот и любитель порассуждать о большой политике, в которой он не меньший дока, чем любой российский обыватель. К тому же у нас с собой было... Мы затаили наше “было” в непроглядных бурых бумажных пакетиках, как того требует американская корректность: коп тут как тут, но лезть в чужой пакет законы не велят. К тому же Айзия в полной пожарной форме с бляхой, и коп уважительно сторонится.
Айзия — находка для репортера: он — герой нашего времени, и все рвутся сфотографироваться с ним на память. Пенсильванская мама Джулия и трое ее сыновей буквально оседлали нашего черного приятеля.
Мама Джулия не хочет, чтобы на экс-пепелище снова “вырастили” “близнецов” — пусть будет парк.
— А жизнь пусть вернется на круги своя, — поддакиваю я.
— Она уже никогда не будет, как раньше, мы потеряли покой навсегда, — мама явно фаталистка.
Так, кстати, думают больше половины опрошенных на днях американцев. Треть из них добавила, что вспоминают о прошлогоднем черном сентябре каждый день. Поминающих его каждую неделю — чуть меньше. Далее — по нисходящей, но лишь 8% народа не вспоминает тот день никогда. Или делает вид...
— Я бы тоже хотела его забыть, — соглашается модельного вида красотка Одри, оказавшаяся возле нашей компании. — Но запах... Я его носом помню. Я тогда кофе вышла купить. Минут за 20 до самолета. Весь наш этаж... В общем, никого не осталось. А что, в России это кому-то интересно?
— Вам не кажется, что нынешнее безумие памяти — флаги, как ширпотреб, пожарные в роли свадебных генералов — засоряет саму память и становится просто идеологией? — осторожно спрашиваю молодого офицера, который пришел к “граунд зеро” со своей длинноногой азиатской невестой. Лейтенант Билл Харрингтон прилетел аж с Аляски, специально на годовщину. Что за согласие будет у него в семье, если дама его сердца говорит, что поминать надо в душе, не напоказ, а служивый уверен, что 11 сентября надо сделать Днем нации, как хочет президент Буш. Отмечать или не отмечать — вопрос вообще спорный. Глас народный здесь раскололся почти пополам.
Всей своей наспех сколоченной в баре компанией (плюс присоединившиеся — корнями из 5 стран мира) подходим к краю смотровой площадки. Там, под нами, — обычная стройка большого города. Не знать бы, что в этом котловане не так давно стояли, корябая небо, две “иглы“ ВТЦ — не поверишь. Но не знать сегодня невозможно. Внизу шумно елозят бульдозеры, плавают высокорослые краны: идет перестройка по-американски — начали с подземных железнодорожных путей...
— Когда-то я глядел на мой город сверху вниз, со смотровой площадки “близнецов”, а теперь все — с ног на голову. Из ямы смотрю на Нью-Йорк, — это Ховард говорит, ему под 70, и все семьдесят, до единого дня, он прожил в Нью-Йорке, который обожает. Ховарду тяжело поспевать за нами, с палкой и собакой. Много лет тому назад у него была русская жена, которая его бросила, оставив щемящую любовь к русскому языку, который с тех пор, как говорит Ховард, “поломался уже”.
На “уже поломанном” русском он пообещал, что никаких терактов в годовщину не будет: они же тоже знают, что мы в этот день “заготовились”. А потом — может быть... Особенно если “воевать Ирак”, чего Ховард делать не советует.
...Плачущим мы вопросов не задаем — им не до нас. Их много. Мы просто вместе с ними смотрим вниз, на отутюженную, препарированную плоскость с дырой от вырванного “зуба” — последнего куска металла, отнятого у этой братской могилы. Пломбировать тут нечего — спасет только вставная “челюсть”. Какой ей быть? — вопрос пока без ответа. Вернее, вариантов тьма, но “в товарищах согласья нет”. Шесть первых скороспелых идей сошли с дистанции — судьи забраковали. Решить тем более непросто, что всенародный интерес к будущему этого едва ли не самого дорогого клочка суши бешеный. Виртуальный референдум, проведенный Корпорацией развития Нижнего Манхэттена, показал: 50 миллионов электронных посланий, советов, идей, предложений. Дилетантских, но с любовью. В конце сентября архитектурное биеннале в Венеции представит профессиональные проекты козырных зодчих современности.
* * *
Вернувшись в бар, мы создали свое жюри и из всех рассмотренных нами единогласно одобрили (исполнив просьбу хитрого монтанца) классную идею Фредерика Шварца, уже не раз отметившегося на карте Нью-Йорка. Шварц предлагает повесить над фривеем в стороне от раны гигантскую платформу, поставить на ней небоскребы, вернув бизнесу все его осыпавшиеся 11 миллионов квадратных офисных футов, а саму рану не бередить — оставить под мемориал, парки, музеи.
Мы ударили по рукам, что Шварц непременно победит и мы отметим его триумф на том же месте в тот же час. Тут старый Ховард легко доказал нам, что все люди братья, вспомнив к месту поговорку жены о том, что русский человек силен задним умом.
— И мы тоже! — он вроде даже обрадовался то ли открытию, то ли родству. — Наш бывший комиссар полиции Бернард Керик считает, что теракты можно было предотвратить, если бы федеральные власти выделили нормальный бюджет на борьбу с терроризмом, и я ему верю.
— Если бы после терактов 1994 года нам дали $25 миллионов, как сейчас, которые мы вложили бы в инфраструктуру обеспечения безопасности, в разведку, в расследования, в безопасность аэропортов, я искренне верю, что в этом случае башни и сегодня бы стояли на месте. Но они этого не сделали, — подпортил своим заявлением душевный разговор Керик.
Вечерело. Телевизор из-под потолка вещал, как готовятся к 11 сентября синагоги, опоясываясь цементными ограждениями. Печалился вслух индиец, которого все время принимают за мусульманина и не жалуют. Лицо арабской национальности показывало синяк на этом самом лице и публично клялось в нелюбви к бен Ладену. А политические лица звали на войну с Ираком, размахивая, как флагом, одиннадцатым сентября...
Напоследок и вовсе выяснилось, что черный пожарный Айзия не раз бывал в СССР, когда служил на флоте, участвуя в горячих баталиях “холодной войны”, которую мы окончательно похоронили, подписав хмельной мирный договор на салфетке в баре, что окнами на ВТЦ.
