Почти все роли самой снимающейся актрисы страны Нины Усатовой, от глухонемой Лиды из “Холодного лета 53-го” до матери главного героя в фильме “Мусульманин”, надолго остаются в памяти. Наверное, потому, что сыграны они на одной щемящей ноте, под высоким градусом переживаний. В реальной жизни Нина Николаевна удивительный человек. По словам людей знающих, она не отвечает злом на зло, никого не осуждает, никому не завидует, никого не критикует, не запоминает обиды, не испытывает вражды, чужда лицемерия, не стремится к богатству и славе. На мой взгляд, Нине Усатовой очень повезло: она видит мир глазами ребенка. И говорит на языке, который все мы знали в детстве, да, повзрослев, забыли, — на языке детей. Искренне, открыто и образно.
— Нина Николаевна, на вашу судьбу сильно повлияли родители?
— Пока был жив отец, мама не работала. Нас четверо было и хозяйство. В “Мусульманине” я ее сыграла. Когда в первый раз смотрела картину, думала: “Мама, это моя мама. Случайно сыграла маму”. Я не делала грим под нее, не пыталась в чем-то повторять ее, но откуда-то из памяти всплыли мамины жесты, слова, взгляд.
Ни одного обидного слова я не слышала от нее. Она всегда жалела нас и берегла. Когда я решила стать актрисой, мама не отговаривала. А после моих провалов говорила: “Опять не поступила? Ну ладно. На следующий год поступишь”. В перерывах между поступлениями в Щукинское училище я работала на ткацкой фабрике под Москвой. Когда приезжала в отпуск, уже издали видела наш дом на полянке. Никогда не сообщала маме точного времени прибытия поезда, но она всегда бежала навстречу.
— А отец?
— Батя контуженный вернулся с войны, с крошечной долей осколка между позвонками. Я часто рассказываю о нем сыну. Отец все умел делать своими руками: “Батя, ну как это у тебя все так получается? Откуда ты знаешь, как это нужно сделать?” — “Да не знаю я, просто начинаю делать, и получается!” — отвечал он. Сам построил новый хороший дом, вот только ворота не успел поставить — умер, потому что война аукнулась.
Настолько это было для нас неожиданным! У мамы были черные вьющиеся волосы — она мгновенно поседела. После его смерти пошла работать. Сколько ж она всего испытала в жизни! И как она хотела, чтобы я была счастлива. Господь услышал мамины молитвы. Потому что у меня мечта сбылась, казалось бы, неосуществимая! Помню, летом, работая с мамой в лесу, я все спрашивала ее: “Мам, я артисткой буду?” Она: “Да, будешь, будешь, дочь, будешь!” И в меня такая вера вселялась, что действительно буду!
— Как мама отзывалась о ваших ролях?
— Мама видела меня в спектаклях Молодежного театра на Фонтанке. Она всегда воспринимала меня как… меня, а не как актрису. Жалела: “Как же он тебя! Больно, наверно?” — “Мама, это же сценические приемы!” — объясняла я. “А плачешь-то по-настоящему?” А когда увидела меня в фильме “Холодное лето 53-го”, то все повторяла: “Ниночка, какая же ты там бедная, жалкая!” Очень переживала за меня.
Успела посмотреть “Окно в Париж”. Витя Михайлов привез этот фильм в Курган, где мама жила у сестры. В кинотеатре перед просмотром он сказал: “Тут есть Нины Усатовой родственники, встаньте, пожалуйста, кто пришел!” Мама с сестрой встали, и мама… заплакала. (Смеется.)
— В каком из фильмов вы себе больше нравитесь?
— У меня несколько любимых картин, отметить самую любимую не получается. Что-то мне их все жалко, я их все люблю. Люблю “Небывальщину” — мою первую картину, и “Холодное лето 53-го”. “Мусульманин” тоже всегда со мной, это часть сердца. Очень дорог мне фильм “Окно в Париж”. С ним у меня связана смешная и почти трагичная история.
Когда мы снимали во Франции “Окно в Париж”, я в первый же день потеряла кошелек со всеми суточными: все–все деньги в первый же день! В то время актеры не тратили суточные, а стремились что-то привезти домой. Чтобы не тратиться за границей брали с собой даже еду: сухую колбасу, пакетики с супами, кипятильники. Смех один. Это был 91-й год, время, когда у нас в стране нечего было есть, — я так хотела привезти ребенку гостинцев. А себе мечтала приобрести атласный платочек с изображенными на нем парижскими достопримечательностями.
Накупила я этих платочков и вместе с другой актрисой отправилась гулять по городу. Париж оказался таким маленьким, уютным: мы гуляли по набережной Сены, поднимались на Монмартр. И вдруг я обнаруживаю, что у меня исчез кошелек. Боже, какой ужас, как же я буду тут без копейки денег! Вспоминаю, что ничего, кроме платочков, пока не покупала. А в моем маленьком кошельке кроме франков были и наши деньги — 10 рублей. И маленькая иконка Николая Чудотворца.
Дорогу в магазин, где я купила платочки, мы не знали: просто шли куда глаза глядят. Чудом нашли тот магазин! Я стала корзины рассматривать, заглядывать под прилавки. А в отделе тканей три продавщицы облокотились о прилавок и пристально так смотрят на нас. Ну, думаю, все… сейчас полицию вызовут. И вдруг одна из продавщиц меня подманивает: идите сюда. Самое смешное, что мы ни слова не знали по-французски. Но что странно: продавщицы нас понимали. Я ей по-русски: “Я кошелек потеряла”. Она мне по-французски: “Какого цвета? Что там было?” Я говорю: “Франки, иконка Чудотворца, червонец с Лениным”.
Она услышала “Ленин”, засмеялась. И вытаскивает мой кошелек со всеми денежками. А червонец я им отдала в качестве сувенира. Вот так Чудотворец меня привел к тому месту.
— А последние работы в кино?
— Не так давно снялась в очень тяжелом фильме “Кавказская рулетка”. Так получилось, что эта роль пришла ко мне дважды. Сначала Виктор Мережко предложил играть ее в театре. Я отказалась. Пьеса очень тяжелая: нельзя это играть каждый день. В главных ролях две героини, которые много страдали и страдают. Анна была снайпером на чеченской войне, а Мария ищет сына, попавшего в плен. Тут можно связки порвать, сердцу не выдержать.
Но эта роль пришла ко мне вновь — режиссер Федор Попов стал снимать по этому сценарию фильм. Это был знак свыше. Горше всех эту картину будет смотреть матерям. Убеждена в том, что России нужна профессиональная армия. А не эти ребятишки, которые от матери уходили сразу в окоп, попадали в плен, и вызволять их должна была именно мать, а не те, кто все это заварил. Не дай Господь этого никому.
— О личной жизни вы никогда ничего не рассказываете...
— Нашла ли я своего единственного — об этом рассказывать не буду. У меня с этим сложно очень было. Наверное, плохо искала. Была погружена во что-то другое. Сегодня я кое-что вспоминаю и думаю, что могло бы быть по-другому. А я была слепа. Надо быть четче и внимательнее: слушать себя изнутри, наблюдать. Ведь не случайно все.
Иногда я вспоминаю одного человека, который очень трепетно ко мне относился. Я только приехала в Ленинград. Он показывал мне город, достопримечательности. Говорил мне: “А как вы себе представляете дальнейшую жизнь, неужели будете как Ермолова? Один театр и больше ничего?” Я тогда ответила: “Да, конечно, для меня пока… только сцена. Я так хочу играть, и как можно больше! Мне и личного ничего не надо”.
А потом думала: “И почему я так ответила?” Я же всегда хотела семью. Мне всегда нравилось, когда много детей. Хотя, конечно, очень трудно совмещать семью с театром.
А я играла тогда в Молодежном театре на Фонтанке день и ночь. Не помнила даже времен года: слякоть — значит осень, холодно — зима. Поздно, конечно, ко мне это пришло: в 27 лет я попала на профессиональную сцену. Долго поступала: сначала один театр был, потом другой. И как-то все у меня с опозданием.
Но сегодня я очень счастлива, что играю в Большом драматическом театре, в Петербурге. Этот театр заслуживает такого уважения и славы! Я люблю Петербург, я уже в нем растворилась. Никаких Римов и Венеций не надо. Можно просто постоять у Лебяжьей канавки и вспомнить, что по этому городу некогда ходили и Достоевский, и Блок, и Анна Ахматова. Причем Александр Блок был заведующим литературной частью в нашем БДТ. Гордиться есть чем, когда живешь в таком городе.
