Оксана Мысина — фейерверк разных талантов. Они, как матрешки, появляются один за другим: актриса, режиссер, певица, музыкант, исполнительница мужских ролей в театре. Если следовать логике событий, то скоро на телевидении будут дискутировать не о том, чего хочет женщина — вопрос риторический! — а о том, что она может.
Она из породы тех женщин, которых все считают непрактичными, пока дело не касается театра, созданного ею самой. И это еще одна способность, достойная удивления.
Она боится вопроса о шаманской природе актерской игры. Требовать ответа бестактно, но этот вопрос все время висит в воздухе, когда ведешь светскую беседу с этой актрисой.
— Oксана, вы снимались с Виталием Соломиным в сериале “Пан или пропал”, последней его картине. Каким он был партнером?
— Мы играли семейную пару, где он серьезный полковник, а я его легкомысленная жена, щеголяющая в мини-юбках. Помню, как я подошла к Виталию Мефодьевичу в гримерной познакомиться. Я так же похохатывала, как моя героиня: «Ах, мне так приятно!». Он ответил убийственно вежливо, сбив с меня игривый тон. И мы сразу настроились на серьезную работу.
Он остался в моей памяти истинным художником, личностью, человеком, слегка суровым за кадром. Но стоило ему услышать слово “мотор!”, как в нем просыпался совершенно другой человек — невероятно обаятельный, искрометный, нежный. Такой он был в кадре. В одной сцене он нес меня на руках. Я смущалась — ведь я не пушинка. Он шутил, не спешил поставить меня на пол. В этом была его деликатность ко мне как к партнерше.
— Со съемками сериала, как известно, были проблемы...
— Все мы на этой картине столкнулись с непростой ситуацией: начались съемки шесть лет назад, потом был перерыв 5 лет, такой вот кинематографический долгострой. Мы уже забыли о существовании фильма. Потом опять возобновилось финансирование. Все артисты оценивали свою внешность критически — за 5 лет перерыва в съемках мы, конечно, не помолодели, что тоже стало предметом самоиронии. Все подтягивались к своему прежнему образу — кто худел, кто поправлялся.
Но самое смешное, что 6 лет назад это была фактически моя первая роль в кино. Завершая работу, я уже набралась опыта на других фильмах. Жизнь выкидывает с артистами такие фокусы, что хочется смеяться и плакать.
— Говорят, у каждого актера свой секрет доступа к своим скрытым ресурсам. Я знаю, что вас перед выходом на сцену вдохновляет запах духов. Это так?
— Когда я репетировала знаменитый спектакль “Кухня” у Олега Меньшикова, мне подарили духи с таким знойным ароматом. Репетиция прошла очень хорошо, все трудные моменты я преодолела легко, к своему удивлению. И я запомнила это ощущение и стала помогать себе в работе, пользуясь этим запахом.
Может быть, это звучит банально, но порой, чтобы высечь из себя искру, прибегаешь к простым приемам. Ведь театральное искусство — это великая тайна, я в этом убеждаюсь каждый день. Каждый зритель и актер пережил в жизни эти минуты прозрения, чуда. И никогда не знаешь, как это чудо подманить. Иногда и сложные замки открываются простым ключом.
— Вам не кажется странным, что успешный проект прекратил свою жизнь? В этом коммерческая недальновидность или, наоборот, точный расчет?
— Я не могу судить Олега. Он делает все по импульсу. Олег решил снять спектакль с репертуара на пике зрительского интереса. Помню, я стою в кулисах перед выходом, сердце трепещет. Подходит Олег и заглядывает в глаза: “Оксана, скажи мне правду! Ну неужели тебе не надоело?!”
Возможно, он сам охладевает к спектаклям и очень боится того же от актеров. Он прав в высоком смысле слова — он не ждет, когда спектакль начнет тяготить актеров. Он ловит момент, когда в нем самом угасает восторг.
— Олег Меньшиков — закрытая персона для массмедиа. Наверное, вы знаете о нем больше?
— Притом что он очень открыт в работе, в репетициях, но как человек, как личность он, конечно, загадочный, и для своих актеров в том числе. Он всегда держит дистанцию в общении, в этом его прелесть.
Олег сложный человек, но художник и не должен быть простым. Я ценю его за редкую способность относиться к себе как к дорогому инструменту.
— Что вы поняли о мужчинах, играя мужские роли в театре, например Санчо Пансу?
— Мужчина — это очень тонкая и уязвимая структура. Женщины более цельные и неуязвимые, их выручает интуиция.
— В одном из интервью вы сказали, что мужчины вас боятся. Почему, интересно?
— Они меня воспринимают как вулкан. Я не умею жить повседневной жизнью, она для меня лишь сырье для работы. Мужчины меня воспринимают на бегу. Меня окружают одни и те же люди — актеры и режиссеры. С ними я могу общаться очень жадно. А с другими я и не общаюсь, а может быть, зря. Иногда хочется производить другое впечатление и себя воспринимать как-то иначе.
— Известно, что ваш муж — американский журналист, работающий в России. Он скучает по родине?
— Он тоже из породы вулканов, тоже поглощен своей работой. Наша родина — там, где мы вдвоем. Притом что мы оба ненавидим бюрократию, мы живем в мире без границ. Я и в Америке не чувствую себя иностранкой: та же Медведица смотрит на меня, только с другого ракурса. Все созвездия там опрокинуты, перевернуты слева направо, но все равно такие же.
— Вы сыграли столько великих женщин, повлиявших на свое время: Маргариту Наваррскую, мадам де Сталь, императрицу Марию Федоровну. Вы заряжаетесь чужой харизмой?
— Актерская профессия уникальна: ты питаешься энергией тех людей, которых в себя впускаешь. В такие моменты я лечу, я над ситуацией. Мария Федоровна была матерью Александра Первого и по сути правила страной. Когда сын приезжал к ней на аудиенцию в Павловск, она ставила перед ним ларец с окровавленными рубашками Павла Первого. И он чувствовал себя глубоко виноватым, никогда не мог в диалоге взять верх, откупался от матери, давал ей огромные деньги, которые она тратила на благотворительность. Править и мужчиной, и всей страной даже без помощи слов, одним жестом — это проявление огромного ума и воли.
Я хотела бы перевернуть представление о том, что может женщина. Мне интересно браться за роли, которые я не знаю как сыграть. Когда есть почти неразрешимые задачи, забирающие все твои душевные силы, тогда интересно жить. Иначе — как в японском надгробии: он понял и умер.
— Что вас подвигло начать петь и создать свой рок-ансамбль “ОКСи РОКс”?
— Это Оксана Мысина от первого лица. И почему я не сделала этого раньше? Наверное, не хватало зрелости, свободы говорить о своих чувствах. Я люблю колесить по пустыне в Калифорнии, и в песне “Пустыня” я делюсь этим со зрителем. Там есть такие слова: “Поймай кусок дождя в пустыне”. Точнее не скажешь. В пустыню попадаешь — и ты уже на седьмом небе. Дождевые тучи белые, как взбитые сливки, их видно издалека, и можно их ловить. Просто гонишься за облаками и подставляешь себя под необыкновенный дождь. Представьте: сыплются с неба куски воды! Но все быстро высыхает. И ты опять в сухой одежде, опять можешь преследовать эти убежавшие сливочные облака.
— Какие открытия вы для себя сделали, придя из актерской профессии в режиссуру?
— Когда актеру ставишь задачу, а он говорит: “Я это не смогу!” — значит, он расписывается в своем бессилии. Если раньше я убеждала: “Ты сможешь!” — то теперь я точно знаю: это потолок его возможностей.
Я работала с великими режиссерами и теперь стараюсь воспроизвести этот опыт в своей режиссерской работе с актерами. Я вспоминаю восторженные глаза Камы Гинкаса на репетициях спектакля “К.И. из “Преступления”. Когда работаешь с таким режиссером, ты связан с ним пуповиной. Эти сердечные колебания потом остаются в актере. Давно уже пуповина отрезана, а ты все равно питаешься.
