Премия за обрезание
— День сегодня напряженный был? Все-таки две записи передачи.— Да нет. Если любишь работу, чего напрягаться?
— Готовы еще всю ночь напролет интервью брать?
— Беседовать, в принципе, можно километрами. Хотя если гость серьезный, то и разговор должен быть предметным.
— Так пятнадцать минут — это много или мало?
— Как говорят англичане: it depends — зависит от ситуации. За все время, что я веду передачу, только один раз мы с гостем уложились в отведенные минуты как по секундомеру. Обычно всегда перебор.
— Жалко интересного собеседника отпускать?
— Когда между нами пробегает искра, жалко. Я же на биохимическом уровне в человека влюбляюсь. Причем вне зависимости от того, 95 ему лет или 18. А когда есть влюбленность, вопросов много.
— Экий вы любвеобильный.
— (Смеется.) Это у меня профессиональное. Но любовь, конечно, может быть только одна.
— Обидно потом на монтаже обрубать куски разговора?
— Еще бы! Поэтому я очень хорошо понимаю режиссеров, которые рассказывают, как со слезами на глазах выкидывали в корзину полфильма. Не далее как сегодня Александр Наумович Митта рассказал, что, оказывается, из “Арапа Петра Великого” были вырезаны очень сильные сцены! Так же, как и из “Экипажа”. Герой Жженова по первоначальному варианту фильма умирал в больнице. Но из-за того, что премию в конце квартала нужно было получать, из-за всей этой ерунды, которая сейчас никого не волнует, Митте пришлось менять окончание картины!
Сила женской логики
— Есть профсекреты, которые вы используете, чтобы разговорить собеседника?— Иногда я сознательно долго задаю вопрос. Гость, например, пришел с настроем, что ему придется много говорить, а этого ему не очень хочется. А когда я сам начинаю говорить много, в нем просыпается дух противоречия. Возникает эффект “от противного”.
— Молчуны попадаются?
— Обычно возникают две сложности. Первая — человек очень раскован в творчестве, но плохо говорит. И вторая — он уже разорван на части СМИ и начинает, грубо говоря, читать заученную лекцию. Каждая фраза — афоризм. Из таких что-то новое вытянуть практически невозможно.
— Вам одинаково просто общаться и с мужчинами, и с женщинами?
— Честно говоря, со слабым полом трудно. Знаете такую прибаутку: “Женщина должна чуть-чуть любить мужчину и хорошо его понимать, а мужчина должен сильно любить женщину и совсем не пытаться ее понять”? Часто у дам отсутствует логика в поступках. Однажды, например, задаю своей героине серьезный и абсолютно конкретный вопрос, а она вдруг ни с того ни с сего начинает говорить о цветах. И все потому, что мы в передаче подарили ей цветочек. Очаровательно, но непредсказуемо!
Новости из постели
— У меня сложилось впечатление, что скамейка в вашей студии очень неудобная. Это правда или обман зрения?— Правда-правда. Зато это концептуально. Утро же подразумевает бодрость духа. Если гостя посадить в мягкое кресло, он растает, расслабится. Да и вообще, передача короткая, чего рассиживаться?! Осанка на неудобном стуле, кстати, тоже лучше.
— Ну да, открываешь утром один глаз, а в телевизоре человек с военной выправкой и в костюме…
— Мне предлагали одеваться в трикотаж. Но почему-то захотелось строгости и аккуратности. В пределах разумного, конечно. С утра аристократ во фраке — тоже перебор. Кстати, могу поделиться идеей, которую мы задумали еще в Петербурге, но так и не реализовали. Сделать небольшую новостную программу, в которой ведущие — мужчина и женщина — вели бы все диалоги в постели. Конечно, мы бы соблюли рамки приличий — не стали бы их укладывать вместе. Но, допустим, один лежит, а другой будит его рассказом о курсе доллара. Смысл в том, что человек просыпается и видит, что он не одинок, что даже на телевидении люди еще не продрали глаза.
Питерские рамки
— Чувствуете разницу между работой на питерском и московском телевидении?— По большому счету все тоже самое. Хотя, конечно, питерское ТВ работает с оглядкой на Москву. В какой-то момент мне стали узки тамошние рамки.
— Как здесь устроились? Квартирный вопрос решили?
— В Питере остались мои драгоценные жена и сын, а здесь я снимаю квартиру у хорошего друга — мы с ним в армии вместе служили. И те дивиденды, которыми я с ним делюсь, вполне человеческие. Жилье нынче дорого…
— Грустно одному в чужом городе?
— Во-первых, на выходные я всегда в Питере, во–вторых, мне в столице очень помогает Саша Галибин, мой близкий друг. Если что-то раздражает, мучает, набираю его номер. Мы оба любим похулиганить. Не было еще случая, чтобы начинали разговор на родном диалекте. Звонит или узбек, или еврей, или ветеран бундесвера. Причем и я, и он на это всегда “покупаемся”.
“Менты” сломали
— В кино вы снимаетесь нечасто. Отчего так?— Интересные предложения редко поступают.
— Все в сериалы зовут? Не соглашаетесь?
— Каюсь, грешен. Меня давно уже приглашали в “Улицы разбитых фонарей” — то директора завода сыграть, то бандита, но я все отказывался. Но прошлым летом таки сломался. Хотя роль была симпатичная: такой рубаха-парень, выпивоха с хохляцким акцентом, который в итоге оказывается… не буду все рассказывать, все-таки детектив.
— С Николаем I в фильме “Пушкин. Последняя дуэль” легко “поладили”?
— Почему-то с царем-батюшкой у меня проблем не возникло. Может потому, что уже приходилось играть большие имена: Прокофьева в английской и немецкой постановках, одного из братьев Орловых в “Молодой Екатерине”...
— На канале вас представляют как актера, драматурга, телеведущего и музыканта. На чем играете?
— На фортепиано и кларнете. Учился в музыкальном училище при консерватории вместе с Бутманом, Корнелюком. Последний мне помогал задачки по гармонии решать. Но потом я “заболел” театром, музыку бросил... Мой педагог тогда чудовищно обиделся. Как сказала в фильме “Дьявол носит Prada” Мерил Стрип: “Вы мое самое большое разочарование в жизни”. Вот я для него стал таким разочарованием.
