“Тихий Дон” на бульваре

а картины вождей в запасниках

     Новая глава в истории самого красивого дома на Гоголевском бульваре, 10, началась с появления Союза художников СССР. Это случилось полвека назад. Особняк передали в бессрочное пользование штаб-квартире, где решались судьбы искусства на одной шестой земного шара. Одних представляли к наградам. Других травили, замалчивали. Одним давали госзаказы, мастерские, дачи, квартиры, командировки, путевки и прочие дефицитные блага. Одни путешествовали за казенный счет за границу. Другие становились невыездными.   Одних принимали в члены союза, других — нет, лишая средств к существованию. Союз на центральных улицах Москвы владел выставочными залами и магазинами Художественного фонда СССР.

     Прошло четверть века, прежде чем художники объединились по примеру советских писателей под флагом “социалистического реализма”. Их обязывали писать “правду”. Но не всякую. Ту, что “за нас”, уточнил Сталин, порекомендовав отечески “не рыться на заднем дворе”. Высшей формой живописи провозглашалась “тематическая картина”, но не всякая, только та, что агитировала за социализм. Пришлось выдающимся мастерам, до 1917 года писавшим пейзажи и портреты, браться за темы с названиями, похожими на заголовки газет.
     Сын прасола, скупавшего у крестьян скот для перепродажи, Александр Герасимов написал “Кулаков”, с детства виденных в доме не бедствовавшего отца. Прославился в пятьдесят лет картиной “В.И.Ленин на трибуне”.   Миллионами экземпляров репродуцировались “И.Сталин и К.Ворошилов в Кремле”. В шинелях и сапогах соратники царили над Москвой. О картине язвили: “Два вождя после дождя”. Главным героем художника стал Сталин. Увековечил не раз его, отдал дань соратникам — Молотову, Кагановичу, Ворошилову. Маршала запечатлел в кабинете наркома и верхом на коне.
     “Для себя” написал эротическую “Баню” во славу бесподобного женского тела. Видны во всех мыслимых ракурсах с головы до ног молодые пышногрудые и дебелые деревенские красавицы. Картина выставлена не в Третьяковской галерее, где могла бы привлекать всеобщее внимание не меньше, чем “Неравный брак”. Видел я “Баню” в захолустном Мичуринске (Козлове), родном доме-музее Александра Герасимова, где в зимние сумерки при свете керосиновой лампочки он чинил конскую сбрую. За репродукцию “Бани” ЦК партии уволил главного редактора “Журналиста” Егора Яковлева, будущего “прораба перестройки”.
     Как пишут, любимый художник Сталина, личный друг маршала Ворошилова, Александр Герасимов играл долгие годы роль вождя в искусстве. К Ворошилову трижды лауреат Сталинской премии мог запросто зайти “попить чайку”, покурить трубку и за дружеским столом добиться того, что хотел. После Победы он воссоздал ликвидированную в Петрограде после революции Императорскую Российскую Академию художеств. Она возродилась в Москве как Академия художеств СССР. Ее первым президентом стал Герасимов.
     Но в особняк на Гоголевском бульваре, 10, Александр Михайлович не вошел. Когда статуи Сталина сбрасывали с пьедесталов, художники прокатили на выборах вождя советского искусства. Главой союза избрали незамеченного в близости к власти 82-летнего Константина Юона. Потомок француза полюбил русскую архитектуру, колесил по древним городам и возвращался с видами куполов и колоколен. Даже когда ему пришлось писать “тематические картины”, такие как “Штурм Кремля в 1917 году”, “Парад на Красной площади 7 ноября 1941 года”, его занимали виды храма Василия Блаженного и Кремля. Всего год появлялся на Гоголевском бульваре патриарх русской живописи, известный тем, что до 1917 года в собственной студии на Арбате позволял ученикам писать обнаженную натуру, чего не разрешали в училище на Мясницкой.
     Уроженец Можайска Сергей Герасимов в 1937 году, в разгар “большого террора”, написал “Колхозный праздник”, показав, как радостно живется в деревне при советской власти. В “оттепель” именно он стал главой союза на Гоголевском бульваре. В отличие от однофамильца этот художник не получил из рук Сталина ни одной премии. После “Колхозного праздника”, устыдившись, Сергей Герасимов вернулся к пейзажам.
     Его сменил Борис Иогансон. “Сын служащего”, как писали о нем, сотворил, подобно предшественнику, “Праздник в колхозе имени Ильича”. Славу ему принесли “Вожди Октября”, где из всех членов первого советского правительства, захватившего власть в России, после чисток и террора остались на картине Ленин в профиль и Сталин анфас. Иогансон заслужил звание Героя Социалистического Труда. Лучшим учеником слыл в его классе Илья Глазунов, которого учитель предал после триумфальной выставки в Москве, осудив публично за “формализм” и отход от социалистического реализма. Но и сам попал под молот партии, когда она осудила “праздники в колхозах”. Иогансон безуспешно пытался в 80 лет создать очередную картину о революции, но без Сталина. Говорят, кончил жизнь в сумасшедшем доме со словами “Боже, за что ты меня караешь?”. Картина ученика о разгроме Красной Армии в 1941 году — неизвестно где. Картины учителя в запасниках Третьяковской галереи.
     За порогом особняка на Гоголевском бульваре до недавних дней висели абстрактные картины и “Вербный базар на Красной площади”. На парадной лестнице стояла бронзовая модель Георгия Победоносца, поражающего ракеты, того самого, что в Нью-Йорке перед небоскребом ООН. Зураб Церетели подарил модель Союзу художников России, занявшему особняк после развала СССР. Когда это случилось, российские художники оказались в “неопределенном юридически состоянии”. Как из него вышли? Цитирую председателя Союза художников России Валентина Сидорова:
“Ельцин вызвал нас в Кремль и прямо при нас подписал 3 ноября 1992 года указ “О помощи творческим союзам”. Мы все бурно аплодировали, радовались особенно третьему пункту указа, освобождавшему творческие союзы от уплаты налогов. Всем сообщили об этом, некоторые и перестали налоги платить, а через год были предъявлены судебные иски. Ибо министр финансов сказал: указов много, а денег в казне нет”.
     У союза денег не стало. Не удержал он в своих руках залы Художественного фонда СССР на Кутузовском проспекте, Украинском бульваре, Большой Якиманке. Потерял выставочный зал на Тверской улице, мощные производственные комбинаты. Остались художники без поликлиники…
     Обветшал особняк. На него строители в майские дни натянули декоративную сетку, изображающую фасад здания, каким он будет после капитального ремонта. На фронтоне появился герб Императорской академии художеств. Значит, художники отсюда не уйдут.

* * *

     С недавних дней напротив дома 10 на бульваре появился ориентир — памятник. 24 мая 2007 года в Москве произошло событие, которому годами противились гласно и негласно многие влиятельные фигуры, яростно ненавидящие творца “Тихого Дона”. Они не оставляли ему не только право на памятник в столице, но и лишали авторства, обвиняя в плагиате. Не счесть, сколько статей и книг в разных городах России и за границей вышло начиная с 1974 года. Тогда на русском языке в Париже Александр Солженицын издал “Стремя “Тихого Дона”, книжку, недописанную покончившим с собой литературоведом.
     …У бронзовой лодки, в которой сидел на веслах Михаил Шолохов, я встретил автора композиции, Александра Рукавишникова, в комбинезоне монтажника, перепачканного серой пылью, попавшей и на лицо. Весь день на ногах. На корточках. В люльке крана. Сам, никому не доверяя, оттенял бронзу.
     Вокруг пьедестала плыли лошади без всадников. Кавалерия красных темной масти, поредевшая кавалерия белых — светлой масти. На их стороне выбивается из сил, отстает жеребенок…
     Лошади расходятся в разные стороны от гребца. Одни в советскую Россию. Другие в эмиграцию, на Запад. На пьедестале черно-белые волны карельского камня выглядят, как Дон в бурю. Александру Рукавишникову удалось выразить в бронзе особенность гениальной эпопеи о Гражданской войне. Ее признали красные, Сталин сказал: “Роман — за нас”. И белые читали со слезами на глазах, за такую позицию над схваткой писателю доставалось от ревнителей пролетарской литературы.
     Крутой склон холма, берег текущего в трубе бурного Черторыя, приподнимает пьедестал, хорошо видимый и с проездов, и с уходящего под прямым углом от зеленого клина Сивцева Вражка. На этой улице в кирпичной башне получил квартиру постоянный жилец донской станицы. Депутат Верховного Совета и член ЦК партии Шолохов часто приезжал в Москву на съезды и пленумы, занимался делами Союза писателей СССР, подолгу не уезжал на Дон. В Москве издавались миллионными тиражами его книги. Экранизировались рассказы и романы. Здесь жили друзья молодости и возлюбленные, одна из них, художница Лиля, после войны родила ему сыновей. Оба умерли. Живы две внучки, Маша и Оля.
     …Я поздравил Рукавишникова с триумфом. Все знают Высоцкого с гитарой на Ваганьковском кладбище. Юрий Никулин, шагающий из авто в двери цирка, — чуть ли не самая популярная композиция в Москве. Натертые до блеска сиденья машины — тому доказательство. Памятник Достоевскому напротив стен Кремля, памятник Александру II у храма Христа — его. Памятник Дмитрию Донскому в Коломне освятили за два дня до открытия композиции, посвященной Шолохову.
     После шабаша, достойного ведьм, устроенного жительницами Патриарших прудов, не желавших соседствовать с героями Михаила Булгакова, душевная рана скульптора вряд ли зарубцевалась. Отлитые в бронзе Мастер и Маргарита обнимаются за оградой мастерской на Большой Молчановке. Создание памятника Шолохову растянулось на двадцать лет.
     Упорно до недавних дней противилась композиции на Гоголевском бульваре общественная комиссия, которая судит не только, кто достоин памятников в Москве, но и где их ставить, как они должны выглядеть, подменяя архитекторов и скульпторов. Какие только доводы не выдвигались против монумента в центре Москвы:
“Бульвар XIX века, Шолохов жил в ХХ”.
“Шолохову не место на Гоголевском бульваре!”
“Шолохов не жил в Москве!”
“Памятник разрушит бульвар!”
     Все это доводы тех, кто в душе ненавидит Шолохова, не смея больше публично рассуждать о плагиате, после столетия писателя, отмеченного правительством Путина в Большом театре.
     Честно говоря, открытие памятника — это и мой праздник. После смерти Шолохова вышло решение правительства СССР установить монумент в Москве на Зубовской площади, переименованной наспех в Шолоховскую. Возле нее поблизости учился гимназист Миша Шолохов. Несколько лет он жил в доме учителя на Плющихе. Сюда после Гражданской войны вернулся, чтобы поступить в Московский университет. Мостил улицы, работал грузчиком, служил в домоуправлении. Занимался в литературных студиях, вступил в союз писателей. Получил комнату у Тверской, где поселился с молодой женой. “Донские рассказы” сочинял в Москве, публиковал новеллы в прессе, начав печататься в газете московских комсомольцев, предшественнице “МК”. В Москве задумал “Тихий Дон”. Были и другие основания установить национальный монумент в столице.
     Но пришедший к власти Горбачев решение правительства СССР выполнять не спешил. Чему были причины политические. Демократы слышать не желали о Шолохове. Ельцин ни одного памятника не установил в Москве. Снес Ленина в Кремле. Не успел наломать дров на Красной площади.
     Не дожидаясь, пока Кремль выполнит забытое решение, префект Юго-Восточного округа Москвы, казак родом Владимир Зотов, из любви к “Тихому Дону” на земле подвластной префектуры открыл памятник Шолохову на Волгоградском проспекте. В округе есть музей Шолохова и отличная библиотека его имени. Фамилию Шолохова носит университет на Таганке, где чтят его память, и кадетский корпус в Москве. Время оказалось не властно над романом. Его издают и читают, изучают. Но все это не исключало национальный памятник в столице России.
     Двадцать лет прошло с тех пор, как написал я статью “Густые тучи над памятником”. После распада СССР из них полились потоки грязи на творца “Тихого Дона”. По ТВ вечер за вечером вещали на всю страну, что якобы написал роман писатель, родом казак, Федор Крюков. Демократическую общественность легко понять, она не забыла высказываний писателя. В дискуссии о псевдонимах, затеянной Сталиным, он занял не лучшую позицию. Слышал сам, как на встрече по случаю присуждения Нобелевской премии Шолохов назвал Пастернака “внутренним эмигрантом”. Еще резче выразился о Синявском и Даниэле. Все так.
     Но ведь и демократическая общественность поступала гнусно. Властители дум — Александр Солженицын за границей, Лидия Чуковская в Москве и другие авторитеты — оговорили писателя. Гласность позволила развязать языки, скованные пространством кухни, выдумывать о рукописях романа в СМИ все что в голову приходит, не заботясь о доказательствах. Поныне множатся лживые версии о плагиате, выходят книги с их изложением даже после того, как я нашел свыше 600 черновых и беловых страниц 1-й и 2-й книг “Тихого Дона” и опубликовал тремя изданиями исследование, доказав: автор — Михаил Шолохов.
     …Рукавишникову звонили, добыв номер телефона, и предостерегали, что есть, мол, проблема с романом, есть у него другой автор. Этот черный миф отныне опровергает хранимая в архиве Института мировой литературы подлинная и выставленная в Интернете виртуальная рукопись “Тихого Дона”. Теперь еще и страницы в бронзе, начиная с титульного листа со словами “Тихий Дон”. Роман. Часть первая”. Листы вживлены в камень, вечный, как рукописи, которые не сгорели.