По сравнению с древними улицами, расходящимися от ворот Кремля и Китай-города, бульвары гораздо моложе. Арбат, к примеру, старше Гоголевского бульвара и всех других, образующих зеленое кольцо, на триста лет. Поэтому в русских летописях они не упоминаются, миниатюр в рукотворных книгах нет. Их прославили в ХIХ веке литераторы, художники, знаменитые москвичи, обитавшие в особняках, протянувшихся на девять километров между берегами Москвы-реки.
“При въезде на Арбатскую площадь огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом и длинным, поднятым к верху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым концом не возбуждала никакого страшного чувства”.
Так помянул Пречистенский бульвар Лев Толстой в конце второго тома “Войны и мира” после изумительной сцены — встречи Наташи и Пьера, Графа Безухова, влюбившегося в нее с первого взгляда раз и навсегда. Не могу удержаться, чтобы и дальше не процитировать Льва Толстого поразительным пассажем, предложением из 58 слов и союзов, какие вызвали восторг современников и какими до никто не писал, рисуя словами зримые картины, улавливая звуки тончайших струн человеческой души.
“Напротив, Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая как будто с невыразимой быстротой, пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место на черном небе и остановилась, энергично подняв к небу хвост, светясь и играя своим белым светом, между бесчисленными другими мерцающими звездами”.
Никто из классиков, обитавших в Москве, не знал так хорошо ее улицы, никто так не описывал город, как на страницах “Войны и мира”. Действие происходит у забытых ныне Сухаревской башни и Николы Явленного, у всем известного Василия Блаженного и Иверской часовни. Его герои живут в пространстве Воздвиженки, Арбата, Поварской, Ильинки, Варварки, Патриарших прудов, Поклонной горы...
По Пречистенскому бульвару ребенка водили на прогулку в детстве, и в старости он, очевидно, приходил туда, где перед отъездом в Ясную Поляну установили памятник Гоголю. Отец с детьми совершал пешие путешествия по Москве. Из дома на Плющихе, 11, где сейчас милиция, арбатскими переулками направлялся туда, куда собиралась с детьми вся знатная Москва. “Мы вышли на Пречистенский бульвар, отец шел тихо, сердитый, мы бегали запуски за оголившимися липками по засохшей траве”. Бегая, однако, гениальный мальчик наблюдал не только за отцом, но и за прохожими. Вдоль Пречистенского бульвара протекал тогда нелюбимый москвичами Черторый, одолевала сырость, поэтому здесь не прогуливались. Ребенок заметил, что на следующем Никитском бульваре примкнувшая к Толстым родственница с детьми вдруг замолчала. Она “шла тихо и перешла на французский язык”. Чем дальше уходили от Пречистенских ворот, тем сильнее менялось поведение родственницы, тем богаче становилась публика, и тогда он понял “всю важность Тверского бульвара”.
Когда Василий Суриков создавал картину “Меншиков в Березове”, все лица писал с натуры. Долго не мог найти того, кто походил бы на главного героя. Суриков шагал по Москве в поисках натуры и однажды увидел то, что так долго не удавалось. “А потом нашел учителя старика Невенгловского; он мне позировал. Раз по Пречистенскому бульвару идет, вижу Меншиков. Я за ним квартиру запомнить. Учителем был математики. В отставке. В первый раз и не пустил меня совсем”.
Ни памятнику Сурикову, ни памятнику Льву Толстому не нашлось место на бульварах. Суриков в бронзе на Пречистенке появился не так давно стараниями Юрия Лужкова и Зураба Церетели. Лев Толстой в глыбе камня весом в двести тонн с книгой в руке сидит за пределами Садового кольца перед сквером Девичьего поля. “Какая глыба! Какой матерый человечище” — кажется, так восхищался Ленин. Таким и увековечен автор “Войны и мира”, в чьих сочинениях вождь увидел “зеркало русской революции”. Отбойными молотками выравнивали боковую поверхность черного габро, редкого в карьерах камня. Молоткам не поддавался. Вырубили памятник резцами с победитовыми наконечниками. Я видел на досках подмостей груду стальных резцов с расплющенными наконечниками. За день одному мастеру требовалось пятьдесят резцов. Их отправляли в кузницу и снова затачивали. Долго вокруг слышались удары молотков. — Все делал навек. Работал я над памятником шестнадцать лет, — сказал мне тогда Алексей Портянко. Ему было в те дни 42 года. Он выбрал профессию в детстве, после того как увидел в сельском клубе кинохронику. Скульптор на экране его заворожил. Придя домой, стал ему подражать. Глина и мел были под рукой. В Москву учиться приехал с изваяниями из мела. Видел проект Портянко писатель Илья Толстой, сын Льва Николаевича. Сказал: “Да, он был таким”. Архитекторы Богданов и Соколов долго искали место для памятника и лучшего не нашли, чем здесь. А мне так кажется, что стоять Льву Толстому нужно в Москве на главной площади, на каких водружали на виду у всех почитателя “зеркала русской революции”.
Снять посмертную маску с Толстого доверили скульптору Сергею Меркурову, после чего тот немедленно начал вырубать из гранита памятник. Городская дума не нашла отлученному от церкви гению места в Москве. Большевикам он пришелся по душе. “Зеркалу русской революции” правительство Ленина благоволило и в 1918 году установило памятник работы Меркурова в сквере Девичьего поля. Сейчас его можно увидеть во дворе музея Льва Толстого на Пречистенке. Статуя писателя в бронзе есть перед входом в “Дом Ростовых” на Поварской, там сейчас Союз литераторов СНГ. Две мемориальные доски — на Пятницкой и в Сивцевом Вражке на домах, где жил в разное время Лев мировой литературы. Всего, таким образом, в Москве три памятника и две доски писателю, которого спустя век после смерти читают, чтят повсюду, где творятся на земле романы. Перед тем как написать “Тихий Дон”, Михаил Шолохов, как мне рассказали очевидцы, живя в Москве, не расставался с “Войной и миром”.
Справочник “Рукотворная память Москвы” гласит: “Всего за годы советской власти установлено 74 памятника вождю из долговечного материала (камень, бронза), 68 мемориальных досок, посвященных Ленину, и 61 “тиражная” скульптурная композиция из мягких материалов (гипс, бетон, мраморная крошка) на предприятиях, в школах, детских садах, ЖЭКах и т.п.”. В этом деле преуспел все тот же Сергей Меркуров, переключившийся с образов писателей на образы Ленина и Сталина. Гигантские статуи вождей возвышались над Волгодонском каналом. Статуя Ленина помещалась в нише над трибуной в зале Верховного совета СССР, где решилась судьба государства, созданного Лениным.
Перед тем как начать “Войну и мир”, Лев Толстой горел желанием написать роман “Декабристы”. Он завязал переписку с Петром Свистуновым, которому и после амнистии не разрешалось жить в Москве. “Декабристы” остались незавершенными, но, очевидно, Лев Толстой не оставлял мысли написать роман о событиях 1825 года. Когда ссыльным разрешили вернуться в Москву, он встречался с Михаилом Муравьевым-Апостолом, Беляевым, Свистуновым. “Ваша беседа, — признался Толстой декабристу Свистунову, — переносит меня на такую высоту чувства, которая очень редко встречается в жизни и всегда глубоко волнует меня”. Беседовал и с его дочерью, которая ему “пропасть рассказывала и показывала”.
Эти свидания и беседы происходили свыше сорока лет после восстания дворян против царя. После разгрома мятежных войск на Сенатской площади корнет Петр Свистунов и его однополчанин прапорщик Ипполит Муравьев-Апостол собрались у Николая Васильчикова в доме на Пречистенском бульваре, 14. В тот вечер 22-летний Петр, 19-летний Ипполит и 26-летний хозяин дома Николай Васильчиков, корнет Кавалергардского полка, выпускник Пажеского корпуса, не знали, что делать дальше. Муравьев-Апостол и Свистунов доставили из Петербурга письмо князя Трубецкого, назначенного декабристами диктатором восстания, с письмом генерал-майору Орлову, которому намеревались передать власть в Москве. Второе письмо адресовалось подполковнику Черниговского полка Сергею Муравьеву-Апостолу, который должен был восстать на юге. Письма пришлось сжечь. Орлов сказал: все упущено, московский гарнизон приведен к присяге.
Ипполит Муравьев поспешил к брату Сергею. Его карета появилась на площади в тот момент, когда пять рот Черниговского полка слушали речь подполковника, освобождавшего солдат от присяги царю, с призывами к республике. Прокричав “ура!” солдаты направились на соединение с другими ротами, чтобы восстать, как в Петербурге. “Может быть, ваше предприятие удастся, — говорил тогда прапорщик Ипполит Муравьев-Апостол, — но если я обманусь в своих надеждах, то не переживу второй неудачи и клянусь честью пасть мертвым на роковом месте”. Что сбылось. Путь Черниговскому полку преградила артиллерия. Залпы в упор рассеяли восставших. Подполковник был тяжело ранен в голову. После суда его повесили. Ипполит был ранен в левую руку. Правой рукой на поле боя он застрелился.
Участь декабристов, собиравшихся на Пречистенском бульваре, решена была так.
Николай Васильчиков ждал суда в каземате Петропавловской крепости полгода. Отсюда его отправили на Кавказ. Воевал храбро, заслужил орден. После ранения уволился из армии. В родной дом на бульваре вернулся сравнительно быстро, спустя шесть лет после восстания. Его друга Петра Свистунова, сломав над его головой шпагу и сорвав мундир, отправили в Читинский острог. Там, будучи в кандалах, он не пал духом сам и вдохновлял товарищей. Колонна декабристов, звеня кандалами, прошагала 600 километров по пути из Читы на Петровский завод. Шла с песнями. Каторжники пели “Марсельезу” на французском языке, который знали, как русский. В Москве Петр Свистунов появился спустя два года после отмены крепостного права и жил в Гагаринском переулке, 25, Пречистенского бульвара. Сюда дважды приходил Лев Толстой.
Землей на бульваре, которая в купчей значилась “на проезде подле Белого города”, в 5-м квартале Тверской части под номером 408, мать Николая завладела в 1822 году. Получив казенную ссуду, построила два дома на бульваре. Напротив зеленел бульвар, расставшийся с холмами, высившимися над Черторыем. Река текла тогда под крутым берегом. В “Статистической записке о Москве”, изданной в 1832 году, есть такая справка: “Сколько надобно было употребить работы, чтобы из безобразной горы, где теперь устроен прекрасный бульвар, сделать такое приятное место: тут была произведена обширная планировка; срыли почти целую гору, которая была не ниже главы церкви Покрова, что на Грязях, находящейся на другой стороне улицы”.
Особняк Васильчиковой, построенный в эпоху Александра I, выглядел, как все другие новые дома, появившиеся в Москве после победы над Наполеоном: в классическом стиле, с портиком, колоннами. Спустя полвека два дома неизвестный архитектор объединил в один большой. В нем жили графиня Екатерина и граф Валериан Зубовы. Говорили: поскреби русского — найдешь татарина. Родоначальник, по семейным преданиям татарский баскак Амрагат, крестился семьсот лет тому назад под именем Захария. Его потомки в допетровской России служили стольниками и воеводами. В Российской империи штаб-ротмистр Платон Зубов вошел в историю последним фаворитом Екатерины II. За несколько лет получил чины генерал-поручика, генерал-адъютанта, генерал-фельдцейхмейстера, все российские ордена. Стал шефом Кавалергардского полка, служил екатеринославским, таврическим генерал-губернатором, назначался главнокомандующим Черноморским флотом. С отцом и братом возведен в графское Римской империи достоинство, стал светлейшим князем Римской империи. “Все ползало у ног Зубова, он один стоял и потому считал себя великим”, — писал современник. Генерал-поручик Голенищев-Кутузов, будущий фельдмаршал и спаситель России, за час до пробуждения фаворита варил собственноручно особенным способом кофе и нес ему в спальню. Его братья Дмитрий, Валериан, Николай, обладавший колоссальной силой, были в числе тех, кто расправился с Павлом I. Он нанес первый удар. Александр Суворов выдал дочь за Николая Зубова. Родство с Суворовым продолжилось. В доме на Пречистенском бульваре жил Валериан Николаевич Зубов. Его мать была внучкой Суворова. Свою дочь Суворов звал Суворочкой. Писал ребенку поэтические, нежные письма.
Жил в этом доме брат графини князь Сергей Оболенский. Известен тем, что, когда угас древний род матери, Нелединской-Мелецкой, император позволил носить тройную фамилию и именоваться князем Оболенским-Нелединским-Мелецким. Брат матери, умерший холостым, был сыном Юрия Нелединского-Мелецкого, полковника и тайного советника, известного в свое время писателя. Он составил прошение Александру I — принять титул “Благословенного” и установить ему памятник. Сочинял стихи на французском языке, а на русском оды, басни, мадригалы и песни. Одна из семнадцати песен: “Выйду я на реченьку, погляжу на чистую…” — стала народной.
После “великих реформ” дворянские усадьбы переходили в руки купцов. Этой участи не избежала усадьба на Пречистенском бульваре, 14. Она со всеми строениями перешла в руки купца первой гильдии Александра Владимировича Алексеева. С братом Сергеем он владел золотоканительной фабрикой на Таганке, где начал дело основатель династии. Размножившиеся Алексеевы жили вблизи фабрики в двух особняках.
С Таганки Алексеевы, подобно другим разбогатевшим, образованным, европейски воспитанным купцам, потянулись в центр Москвы, где прежде жила титулованная знать. В особняк брата Сергей Алексеев приезжал с шестью детьми, обожавшими театральные представления. В домашнем “Алексеевском драматическом кружке” сделал первые шаги в искусстве Константин. Никто из его братьев и сестер не захотел продолжить семейное дело. Старший брат Владимир стал режиссером. Мария пела на сцене. Борис под псевдонимом Полянский выступал в Художественном театре, Зинаида закончила карьеру заслуженной артисткой РСФСР. Анна играла в Художественном театре под псевдонимом Алеева. Ну, а Константин под псевдонимом Станиславский не нуждается представлении. Он основал в Москве не только Художественный, но и Музыкальный театр, носящий его имя.
Известный архитектор Дмитрий Чичагов перестроил старинный дом, он стал таким, каким мы его видим сегодня. Рядом этот же мастер возвел двухэтажный особняк, на торце которого видна хорошо большая буква “А”, играющая роль семейного герба.
Разросшееся владение Елизавета Алексеева решила поделить. Себе оставила новый дом, который с ее вензелем стоит на Пречистенском бульваре под номером 16. Старый, но обновленный Чичаговым особняк (он под номером 14) продала великой женщине, о которой расскажу в следующем очерке.
