Жил я с женой на съемной квартире. Выпивал часто. Время тяжелое, работа нервная, а дело молодое. И у меня такая особенность прорезалась. Я как чувствую, что перебрал, так спать укладываюсь в ванну. Естественно, с водой. И с утра похмелье не такое сильное. Жить и работать, в общем, можно.
И тут батя, ныне покойный, слег в больницу. А матушка уезжала в командировку. И попросила меня пожить у них, присмотреть за кошкой. И я, само сбой, в первый же вечер захожу там к старому школьному другу Олегу. Он выкатывает чуть не полтора литра спиртяги, и мы его убираем в два рыла. И я плетусь домой. Но в голове держу: завтра на работу. И на автопилоте по такому случаю лезу в ванну. Наливаю горячей воды и засыпаю…
Продираю глаза посреди ночи, а не видно же ни фига. Свет не горит. А душно, а похмелюга (еще не совсем похмелюга, но первые позывы, несмотря на ванную процедуру). И сердечко что-то прихватывает. И я лезу из ванны и ломлюсь в дверь. А ее нету! Я – блин! (Ну, положим, не это я сказал.) Опять тыркаюсь. Двери нет! То есть она не просто закрыта, а ее совсем нету. Я в темноте щупаю стенку перед собой, ищу хотя бы щель под дверью. Хрен!
У Эдгара По есть такой рассказ – "Бочонок Амонтильядо". Там подробно про алкоголь, про замурованных заживо и прочие радости в стиле Эдгара нашего Алана По.
И я верещу слабым голосом цитату из другого популярного произведения: "Замуровали, демоны!" И без сил падаю набок. И вываливаюсь в дверь.
Выяснилось. На квартире, которую я снимал, дверь в ванную комнату находилась прямо напротив самой ванны, а у родителей – сбоку. Я на рефлексе и рвался по привычке прямо, там же и стенку щупал. А надо было вбок рваться. Вот тебе и весь бочонок…
