Айкидо для страны

Я.П.: Давайте посмотрим, какое место в мире занимает Россия сейчас по такому обобщающему экономическому показателю, как ВВП. В 2005 году, по данным весьма солидного исследования «Прогноз развития экономики на 2020 год», выполненного учеными Института мировой экономики и международных отношений РАН (ИМЭМО), место России – десятое. После США, Индии, Китая, Японии, Германии, Великобритании, Франции, Италии и Бразилии. Не такая уж плохая позиция. Но это отнюдь не место великой державы. И совсем не то, которое занимал когда-то СССР. А по ВВП на душу населения нас обошли и все европейские страны, и азиатские «тигры», и ближневосточные монархии, и многие другие государства.
Возьмем другой показатель – численность населения. По нему сегодня мы на 7-м месте после Китая, Индии, США, Бразилии, Индонезии и Пакистана, причем первые три государства больше нас в разы. Быстро приближаются к нам также Мексика, Нигерия и Бангладеш. Таким образом, перспективное место России по населению с учетом нашей демографии либо в конце первой десятки, либо в начале второй.

«ДЛ»: А при чем тут количество населения?

Я.П.: А при том, что в условиях глобализации (высокой мобильности капитала, научно-технических достижений, образовательных технологий) численность населения (то есть занятых и потребителей) все более определяет экономический потенциал страны.

«ДЛ»: Но вернемся к ВВП.

Я.П.: Прогноз ИМЭМО такой же, как и у Иванова, – у России 5-е место. То есть за ближайшие 15 лет мы обгоним западноевропейские страны и Бразилию. Правда, в этом исследовании последней приписаны средние для Латинской Америки темпы развития – 2–3% в год. Тогда как во второй половине XX века Бразилияне раз демонстрировала динамику, называемую экономическим чудом. И кто уверен, что мощный рывок не сделает Мексика? Но оставим дальнюю Латинскую Америку и вернемся в европейский дом. Знать, что мы обгоним Францию, Великобританию и Германию, приятно. Но вот существует ли германская экономика?

«ДЛ»: О чем это вы?

Я.П.: О ключевой ошибке значительной части нашей элиты и экспертного сообщества. Европу они понимают как сумму независимых государств, независимых экономик. В их восприятии, с одной стороны, есть европейские страны со своими легитимными правительствами, регулирующими свои экономики. И с этими странами и их властями надо сравнивать себя, устанавливать отношения, договариваться. С другой стороны, есть еэсовская брюссельская бюрократия, которая всех доняла – и нас, и европейцев. И легитимность, и стабильность которой под вопросом. Так вот, это безнадежно устаревший взгляд. Есть непохожие друг на друга европейские нации и национальные культуры. Но отдельной немецкой, французской, английской экономики уже нет в принципе. Есть единое экономическое пространство, и на его построение Европа с болью и мучениями потратила 50 лет жизни.

Но добилась, чтобы были единые валюта, эмиссионный центр, диплом, правила трудоустройства и так далее. И с экономической точки зрения, на мой взгляд, более справедливо говорить, что есть правительство единой Европы и администрации национальных регионов: немецкая, французская, итальянская и так далее. А если так, то обогнать Германию – это приятно, но ничего не значит с точки зрения соотношения сил. Если Европа – единое экономическое целое, то в лучшем случае России уготовано шестое место. После американской, европейской, китайской, индийской и японской экономик. Правда, первая пятерка оторвалась от нас в разы. А находящиеся позади крупные развивающиеся страны дышат в затылок. И в этом контексте разговор о демографии в России должен выходить на первый план.

СЛОЖНАЯ ДЕМОГРАФИЯ

«ДЛ»: Вы имеете в виду естественную убыль населения?

Я.П.: Прежде всего – превышение смертности над рождаемостью. Тенденция долгосрочная, ничего с ней поделать нельзя. По данным Роскомстата, уменьшение населения по этой причине – от 500 тыс. до 1 млн. человек в год. И демографы с этим не спорят.

«ДЛ»: А какова у нас официальная позиция на этот счет?

Я.П.: Она другая: население страны до 2020 года так и останется в пределах нынешних 140 млн. Таков средний прогноз специалистов МЭРТа. В первые годы – убыль, а потом – рост. Чиновники питают надежду, во-первых, что меры по поддержке рождаемости, объявленные президентом, дадут эффект. Во-вторых, что будет значительный приток мигрантов. Ничего другого от официальных лиц ждать нельзя. Не может же министерство сказать, что решения политического руководства неэффективны, иначе – в отставку. Однако опыт многих стран показывает, что экономическое стимулирование обычно приводит к ускорению появления первого и второго ребенка, но не к увеличению числа детей в семье. Что касается миграции, то нынешняя государственная политика в этой сфере как минимум противоречива. Но об этом позже.

«ДЛ»: И как вы видите ситуацию в целом?

Я.П.: В области демографии помимо падения численности населения есть еще три весьма серьезные проблемы.

Первая. Идет рост жизненного уровня, следовательно, идет рост стоимости рабочей силы. А в результате
«низкокачественные» рабочие места, где объективно не могут быть обеспечены комфортные условия труда и высокая зарплата, оказываются не заполнены. И так во всех странах – либо уже достигших какого-то уровня развития, либо быстро развивающихся. Есть ряд мест, которые не заполняет коренное население. Это работа в городском хозяйстве, мелкорозничной торговле, сфере обслуживания, на городском транспорте, в строительстве.

Вторая проблема – непропорционально высокая, на мой взгляд, доля молодежи, получающей высшее образование. Оно стало почти необходимым атрибутом современного молодого горожанина. Исследователи этой сферы полагают, что такая тенденция в ближайшие 15–20 лет не изменится. А тот, кто в вузе провел 4–5 лет, скорее всего на должность промышленного или строительного рабочего не пойдет. Только в переходный период инженер может оказаться у станка или у лотка.

Третья неприятная тенденция – эмиграция, особенно утечка мозгов. И этот процесс тоже обладает огромной инерцией. Он практически неостановим. Все большее число профессий становятся полностью интернациональными. Владеющие ими люди могут работать в любой стране. А следовательно, немалая часть лучших выпускников лучших вузов будет уезжать. Предложить высококлассному и амбициозному программисту что-то более интересное, чем Кремниевая долина, а финансисту – более перспективное, чем лондонский Сити, Россия не может. И, увы, не сможет в обозримой перспективе. В отличие, может быть, от Китая и Индии.

Итак, у нас в стране, во-первых, падает численность населения и оголяются позиции самого «верхнего» и самого «нижнего» уровня. Мы теряем ученых, инженеров, финансистов и не можем найти людей, согласных работать мусорщиками, лоточниками, встать к конвейеру.

«ДЛ»: А что здесь может дать иммиграция?

Я.П.: На мой взгляд, иммигранты из стран СНГ могут частично заполнить вакансии и «верхнего», а не только «нижнего», как сейчас, уровня. Выпускник алма-атинского, ташкентского или киевского университета, который, условно говоря, до Лондона не дорос или не смог устроиться, может с удовольствием согласиться на Москву или Санкт-Петербург и работать аналитиком в нашем банке, исследователем в НИИ или инженером на заводе.

Но при одном условии: если в России будет комфортно. И не только ему лично, но и его соотечественникам.

А что у нас происходит сейчас? Рассуждения о том, что иммигранты виновны в существующей безработице, запреты на профессии для «неграждан», солидная ксенофобская струя в политике. В таких условиях массово к нам никто не поедет.

«ДЛ»: А может быть, это и к лучшему? Знаете ли вы, что произошло в Европе в последние десятилетия в результате неконтролируемой иммиграции?

Я.П.: Кое-что знаю. Например то, что в Лондоне есть кварталы, где не говорят по-английски. Слышал и о по-следних беспорядках на национальной почве во Франции. Более того, многие отечественные специалисты утверждают, что способность России интегрировать и адаптировать большие массы чужого населения сейчас меньше, чем у Европы. Но как экономист я не представляю себе, как без серьезной иммиграции мы справимся и с естественной убылью, и с теми тремя проблемами, о которых я говорил.

С ПОЗИЦИИ СИЛЫ?

«ДЛ»: У Советского Союза были такие козыри, как армия и военно-промышленный комплекс. А сейчас они являются конкурентным преимуществом страны? Находимся ли мы здесь на лидирующих позициях?

Я.П.: Я не знаю, что такое лидирующие позиции. Но, по-видимому, наша военная организация способна удержать любого, кто захочет с нами разговаривать с позиции силы, остановить агрессию любого государства. Однако в борьбе с наиболее актуальными на сегодня сепаратистскими и террористическими угрозами она, насколько я понимаю, не продемонстрировала высокой эффективности. К счастью, в этом плане мы не уникальны. К первоклассным военным державам сегодня в мире относят США и Израиль. Но Израиль так ничего и не может всерьез противопоставить палестинской интифаде, а США, «пропустив удар» 11 сентября 2001 года, застряли сначала в Афганистане, а потом в Ираке…

Это я к тому, что не стоит сильно рвать на себе волосы и одежду. Но помнить о том, что и в этой сфере у нас не идеально, надо.

«ДЛ»: И что из всего этого следует?

Я.П.: Что страна с такими параметрами и такими проблемами не может претендовать на роль нерядового члена мирового сообщества. Мы и в экономике, и в других сферах – в ряду крупных игроков. Но правила игры определяем не мы.

Поэтому мне кажется крайне опасным, если мы попытаемся плыть против течения. Интенция к этому у наших лидеров, похоже, проявляется, да и объективно современный мейнстрим для нас некомфортен, но силы свои надо оценивать реалистично.

Впрочем, оговорюсь, что речь идет лишь о перспективе ближайших 10–20 лет. На более длительные прогнозы экономисты решаются крайне редко.

«ДЛ»: А быть хотя бы великой энергетической державой мы можем?

Я.П.: А оно нам надо? Тут есть «развилка» в нашем среднесрочном развитии, которая не осознается ни обществом, ни политиками. У нас сейчас темпы экономического развития – около 7% в год. А хотим мы еще более высоких. В то же время максимально возможный долгосрочный темп рост добычи первичных энергоресурсов – 3–4%. Получается разрыв. Либо мы, если сумеем, будем резко снижать энергоемкость производства, либо все большая часть наших энергоресурсов пойдет на внутренние нужды. Соответственно их экспорт будет снижаться. Сначала относительно,потом абсолютно.

Но как великая энергетическая держава мы должны быть готовы удовлетворить растущие энергетические потребности наших партнеров. И вроде уже сейча с немало для этого делаем. Строим новые нефте- и газопроводы, подписываем досрочные контракты.

И даже диверсифицируем направления экспорта, в частности, в сторону Китая, стран АТР и США.
А что тогда делать с внутренним потреблением?

«ДЛ»: Разрешимо ли это противоречие?

Я.П.: Не знаю. У нас нет опыта снижения энергоемкости. Но в мире он есть. Запад еще в 1973 году среагировал на удорожание нефти именно таким образом. Слишком большие автомобили заменили на меньшие, научились закрывать форточки и гасить свет, выходя из помещения. А на следующем этапе создали стройматериалы с лучшими теплоизолирующими свойствами, ввели «умное» управление теплом и светом. Вроде у них все это оказалось эффективным. И к настоящему времени на мировом рынке существует широкое предложение энергосберегающих технологий. Но сможем ли мы воспользоваться всем этим в должной мере?

ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЕ АМБИЦИИ

«ДЛ»: И это все, что вы можете сказать про великую энергетическую державу?

Я.П.: Нет, могу добавить еще много нехорошего. Замечательный пропагандист и психолог – человек, придумавший это словосочетание. Оно дает ощущение политической значимости, основательности и незаменимости собственного места в мире. Но копнем глубже.

Во-первых, при всех наших добрых намерениях европейцы такое самоназвание могут воспринять как угрозу: «В случае чего они нам перекроют свет и тепло, следовательно, мы должны им противостоять, их сдерживать и отбрасывать». Таким образом, запускается маховик конфронтации, остановить который очень сложно. У них тоже бойцов идеологического фронта хватает.

Во-вторых, у нас уже есть опыт газовых конфликтов с Белоруссией и Украиной. И все видели, каким обоюдоострым оказывается «энергетическое оружие». А с моей точки зрения, наибольшие потери (по совокупности) понесла как раз наша страна.

В-третьих, если говорить собственно об энергетике, наши позиции отнюдь не железобетонны. На мировом рынке нефти мы крупный, но рядовой игрок. Правила здесь вырабатываются во взаимодействии стран OPEC и основных потребителей.

На европейском газовом рынке Россия сегодня – ключевой поставщик. Но у нашего сетевого (то есть поставляемого по трубопроводам) газа уже есть конкурент, который со временем будет все опасней. Это газ сжиженный, доставляемый морским путем. На этом поприще Россия тоже сможет занять определенные позиции, но не лидирующие.

И наконец, уже отработаны технологии производства электроэнергии из угля с полным поглощением СО. То есть экологически чистые и не влияющие на климат. Их адепты утверждают, что они станут рентабельными уже при цене нефти в 90 долларов за баррель. Ну, не при 90, так при 120, все равно это уже не научная фантастика.

«ДЛ»: Так, может быть, лучше перестать кормить всех нефтью и газом и форсировать развитие собственной экономики?

Я.П.: Не знаю. Потому что неясно, что такое «форсировать» и что такое «развитие». Например, серьезные экономисты утверждают, что ВВП может расти как минимум на 1–2% быстрее, чем сейчас. Ограничением является бедность населения. Значит, надо резко увеличить зарплаты и пенсии и сделать так, чтобы люди покупали российские товары. Ограничить импорт, придумать какие-то другие косвенные меры, чтобы все «поддерживали отечественного производителя».

Эта модель в той или иной форме в голове у большинства и теоретиков, и экспертов, и чиновников. Большая страна – богатое население – развитый внутренний рынок – быстрорастущая экономика. А для остального мира мы великая энергетическая держава.

Все хорошо. Но к приверженцам этой схемы есть один маленький вопрос. Вот у вас, представителя среднего класса, появились лишние 500 тысяч рублей. Что из отечественных товаров вы купите? Вероятно, мало что. Ну, строительные материалы для дачи, ну, «Жигули» для сына. Но он уже в состоянии купить себе дешевую иномарку...

Вот вам и спрос на отечественную продукцию. И в эту дырку вся прекрасная модель роста, ориентированного на внутренний рынок, проваливается. То же самое можно сказать и на языке теоретической экономики.

Современный потребитель покупает не товары и услуги в чистом виде, а бренды. А линейка российских национальных брендов очень бедна.

ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЕ ЦЕПОЧКИ

«ДЛ»: А какая альтернатива?

Я.П.: Ориентироваться на мировой опыт. В последние 50 лет наиболее яркие успехи продемонстрировали страны АТР. Сначала Япония, затем Южная Корея, Тайвань, Сингапур. Как они развивались? За счет внутреннего рынка? Ничего подобного. Главным для них было встроиться в мировую экономику, захватить ниши на внешних рынках. За счет их освоения и расширения обеспечивался внутренний рост, богатело население.

Как известно, государство в этих странах активно поддерживало национальный бизнес. И при этом не возникало предсказываемых либеральной экономической теорией искривлений рынка и ошибок в выборе приоритетов.

Потому что критерием поддержки была успешность компании на мировом рынке. Много экспортируешь – молодец, получай помощь на расширение производства, на НИОКР. Мало – продай свою фабрику другому.

Принцип экспортно ориентированного развития прост: все, что можно, продаем; все, что нужно, покупаем.

«ДЛ»: Но годятся ли эти рецепты для России с ее масштабами?

Я.П.: А с экономических позиций никаких особых масштабов у России нет. И мы об этом уже говорили.

Среднеразвитая страна со 140 миллионами небогатых (хотя уже и не очень бедных) потребителей. Надо осознать, что наша экономика малая и успешно может развиваться только как открытая. Это, в частности, означает, что большинство крупных промышленных предприятий и масштабных индустриальных проектов могут быть успешными, только если не будут ориентированы исключительно на внутренний рынок.

Пиво можно делать для себя. А, скажем, тракторы – уже нет. Не может быть рентабельным проект нового трактора, если он предназначен только для российского рынка. Он должен экспортироваться на Украину, в Казахстан, Белоруссию, а еще лучше – в Восточную Европу, Азию, Латинскую Америку. И действительно, самое успешное наше предприятие в этой отрасли – концерн «Тракторные заводы» – продает свою продукцию в десятки стран. То же самое касается и единственного созданного в новой России самолета SSJ-100. Проект будет по-настоящему рентабелен, только если завоюет мировой рынок. Поэтому он изначально реализовывался совместно с целым рядом иностранных партнеров.

«ДЛ»: Какие ниши мы можем занять? Ведь бренды играют важную роль не только в потребительском секторе.

Я.П.: Согласен. Сегодня российские бренды мирового уровня существуют в основном в сырьевом секторе и в небольшом количестве высокотехнологичных отраслей: истребители, вертолеты, услуги по возведению атомных станций, космические запуски. Этого мало. А новые бренды быстро не создаются. Но на мировой рынок можно входить не только с сырьем и конечной продукцией. Можно участвовать в международной кооперации по производству этих самых конечных продуктов. Иначе говоря, становиться частью технологических цепочек. На аутсорсинге, как теперь говорят. На мой взгляд, сейчас это самый реалистичный путь вхождения российской обрабатывающей промышленности (и, похоже, прикладной науки) в мировой рынок. Ведь для этого достаточно завоевать доверие не конечного потребителя, а технологического партнера, который владеет реальной информацией и знает, что в России все не так плохо. Опять – хорошо известный пример.

Ясно, что в обозримой перспективе самолеты «эйрбас» и «боинг» будут собирать в Тулузе и Сиэтле.

Но в Ульяновске, Воронеже, Казани, Верхней Салде для них могут делать материалы, детали, узлы и так далее. И уже делают во все большем количестве.

Никто не может перечислить те конкретные технологические цепочки, в которые мы сможем встроиться. Но к промышленной кооперации с миром Россия готова лучше, чем многие думают. Было бы желание.

«ДЛ»: Какие тут возникают риски?

Я.П.: Если вы о рисках инвесторов, то не волнуйтесь, они просчитают риски сами. Макроэкономические опасности от чрезмерного вмешательства государства в экономику тоже хорошо известны. И у нас достаточно квалифицированные правительство и Центробанк, чтобы их избежать. Скажу о вещах более эфемерных и одновременно более фундаментальных. Во-первых, если национальная экономика глубоко встраивается в интернациональные технологические цепочки, этим до некоторой степени ограничивается суверенитет государства. Потому нельзя одновременно ругаться со всем миром, доказывая, что ты «крутой», а правила приличного общества писаны не для тебя, при этом ждать, чтобы тебя охотно брали в кооперанты. Во-вторых, Россия во всем, что не касается сырья, альтернативна. На Западе нашим конкурентом является «санитарный кордон» из Польши, Украины и Турции.

На Востоке есть Малайзия и Филиппины, а скоро может быть и Индонезия. Про Бразилию и Мексику я уже не говорю. Иными словами, за место в мировой кооперации еще надо побороться. Но другого шанса для полноценного экономического развития страны я не вижу.