Это отсутствие презумпции невиновности предпринимателя в нашем законодательстве, большое количество норм непрямого действия в законодательстве и менталитет нашего общества, который считает успешного предпринимателя бандитом и вором. Подробности – в интервью Виктории Чеботаревой.
«ДЛ»: Вы, что называется, стояли у истоков приватизации. Многое ли сбылось из прогнозируемого вами тогда?
Григорий Томчин: Сбылось, но довольно странным образом. В 1993 году, когда я продавал кусочек родины, называемый Санкт-Петербургом, тем, кто приходил в приватизацию, я говорил: пока вы не защитили бизнес в суде, вы не прочувствуете, что он ваш. Мог ли я предполагать, что наших предпринимателей заставят чуть ли не все время защищать свой бизнес в суде.
Система исполнения наказания превратилась в того самого рейдера, который перешел из сферы формального обеспечения процедуры банкротства в систему исполнения наказаний. Самое удобное рейдерство сегодня – это захват предприятия через приставов.
Некоторым предпринимателям кажется, что «это только мне так не повезло». Не только. Чуть более года назад был всплеск атаки на бизнес. Досталось всем, малый бизнес почувствовал это острее. В октябре-декабре позапрошлого года с их счетов в пользу федерального бюджета безакцептно сняли по 50–90 тыс. рублей.
И таких случаев, только известных нам во Всероссийской ассоциации приватизируемых и частных предприятий (работодателей), было около 30 тысяч.
На звонки недоуменных предпринимателей налоговики отвечали: «Извините, человеческий фактор».
В действительности это произошло из-за простого обстоятельства: налоговая инспекция получает 10% начисленной суммы в качестве премии. Независимо от того, правомерно или ошибочно она это сделала.
Бизнесменам говорили: «Идите в суд, вы выиграете (оплатив, добавляю я, при этом судебные издержки), а мы зачтем все в налогах будущих периодов». Речь, повторяю, идет о бизнесе любого масштаба. И такого рода случаи происходят нередко. Чтобы такое не повторялось, очень важно, чтобы депутаты, юристы, предприниматели постарались ввести в первую часть Налогового кодекса понятие презумпции невиновности по всем доначислениям, пени и штрафам.
Однако вместо этого правительство готовит предпринимателям еще один сюрприз – соответствующие поправки в Налоговый кодекс по так называемым трансфертным ценам. Под этот закон будет подпадать и зарплата. Это значит, что налоговый инспектор может оценить ее величину, сказав, что этот труд, по его мнению, на рынке оценивается по-другому. Работник и работодатель там обозначены как зависимые лица.
Введению презумпции невиновности налоговики сопротивлялись еще с 1994 года, когда только приступили к разработке налогового законодательства. Считается, что это административное законодательство, посему природа у налогов другая: презумпции невиновности не должно быть.
Может быть, в обществе, где все законы соблюдаются, такая точка зрения и оправдана. Но при реально сложившемся положении дел в России отсутствие презумпции невиновности предпринимателя в российском законодательстве – основной фактор, осложняющий ведение бизнеса.
«ДЛ»: Среди политических споров последнего времени преобладают такие: раньше государство выходило из бизнеса из-за своей слабости, и это было плохо. Можно ли усиление государства сегодня отнести к позитивным моментам?
Г.Т.: Что имеется в виду? Если государство сильно как регулятор – то да. А если, как в случае с госкорпорацией, государство одновременно и регулятор рынка, и игрок, который к тому же еще имеет право менять правила игры (естественно, в свою пользу), – то что же тут хорошего? Понятно, что проигравший тут будет один. Это еще один момент усиления некомфортности положения бизнеса в России.
Кстати, говоря о некомфортности, необходимо отметить и такое обстоятельство: благодаря подзаконным, ведомственным актам у чиновника появляется множество функций, дающих ему право на два-три варианта решения проблемы. То есть он обладает правом выбора. Вот почему человек на «государевой» службе должен быть поставлен в твердое русло решения по закону: у него не должно быть выбора. Потому что в России если взятка будет дана, она будет взята.
«ДЛ»: Это мы говорили о законодательной стороне некомфортности ведения бизнеса. Что показывает правоприменительная практика?
Г.Т.: В стране создана жесткая вертикаль власти, к сожалению, уже не имеющая обратной связи с представительной властью. Как бы ни говорили, что сейчас все решается наверху, главными все-таки остаются мелкие чиновники «на местах».
Как только одного из олигархов власти наказали и сказали, что все будут равноудалены, у каждого уровня государственного служащего появились свои 7–8 олигархов. И одного из них он может изъять. Так для постового милиционера владельцы всех ларьков вокруг – олигархи... Прецедент, когда кого-то можно для острастки наказать, а остальных не трогать, дает всей системе власти сигнал, что поступать надо именно так.
«ДЛ»: Получается, что чиновник любого уровня может внести свой «вклад»?
Г.Т.: Известный случай, он не совсем о бизнесе, но очень характерный. 122-й закон – монетизация льгот. По сути, все правильно и нужно. Но как он создавался? В системе вертикали власти проект нормативного акта пишет одна из структур. В данном случае – министерство.
Его интересует свой кусочек. Дальше документ идет наверх на согласование. И каждый, к кому он попадает, редактирует его так, чтобы на него, не дай бог, это не очень повлияло. Поэтому из правительства выходит абракадабра.
Раньше, когда представительная власть была относительно самостоятельна, как, скажем, это было в Госдуме образца 1994–1995 годов, профессионалы следили, чтобы законопроект не утрачивал первоначальной идеи.
Сейчас закон чаще принимают по названию. Идея хорошая – нажать на всех, приняли! Вот почему на сегодняшний день закон даже с прекрасным названием, с правильной идеей позволяет постоянно вести атаку на бизнес.
И дело не только в государственном давлении на бизнес. Ведь мы испытываем в стране ненависть со стороны общества к нашей профессии, к любому успеху предпринимателя. Ненависть порождает сигнал: если ты тоже будешь ненавидеть бизнес – станешь популярен в обществе. Как изменить этот подход? Не знаю.
«ДЛ»: В то же время появляется закон о саморегулировании – и, говорят, не в очень плохом виде.
Г.Т.: Да, он дает возможность разным секторам бизнеса отгородиться от некоторой части проверок санэпидемстанций, давления технадзора, регистрирующих органов и иных, не всегда оправданных действий со стороны государства.
И здесь бизнес, каждый в своем секторе, опираясь на два закона – о саморегулировании и техрегулировании, может постараться облегчить себе жизнь. Пока государство 8–10 месяцев будет заниматься формированием новой власти и ослабит выполнение своих контролирующих функций, бизнес-сообщество может взять на себя часть его функций.
«ДЛ»: То есть взять на себя все проверки, кроме налоговых и финансовых?
Г.Т.: Оно не только возьмет на себя часть проверок, но и определит, какие из них реально нужны. Кроме того, надо постараться отгородиться не только от государства, но и от монополизма. Это интереснейший и исключительно либеральный закон.
«ДЛ»: Мне хотелось бы, чтобы вы прокомментировали еще один вопрос – законодательство о собственности.
Г.Т.: В России до сих пор не создан объект недвижимости. Как бы ни говорили, право на землю и имущество еще не создано. От этого все беды с застройкой, с ценовой политикой, с ипотекой.
У нас до конца не понятно, что такое доверительное управление. Прежде мы сами считали, что, как только введем доверительное управление, приватизация остановится, и такая опасность была. Сегодня отсутствие доверительного управления мешает развитию в различных отраслях.
Как негативную тенденцию сегодня я бы отметил моду на частно-государственное партнерство (ЧГП). Сегодня каждый старается объявить, что он из ЧГП, лелея надежду как бы взять с государства денег и быть с ним партнером. Думаю, пока неясна законодательная основа, нелишне предостеречь бизнес от огульного партнерства с государством. Лучше действовать в нормальных законодательных рамках. Например, принимать участие в концессиях.
«ДЛ»: Но есть же еще инвестиционные контракты с государственными предприятиями.
Г.Т.: Уже нет. Отдушину закрыли. В течение последнего года ни одного инвестиционного контракта не заключено. Ни одного. Почему? МЭРТ был в плохих отношениях с Агентством по управлению федеральным имуществом, поэтому написали такой приказ, по которому, даже дав большую взятку, получить контракт нельзя. Взятку дать можно. Контракта не получишь.
«ДЛ»: Сейчас наконец определена цена земли, на которой находятся приватизированные предприятия, их собственники могут выкупить ее без конкурса...
Г.Т.: Да, 2,5% кадастровой стоимости, как это было на момент, когда писали законопроект, – это было неплохо. Но пока закон принимали, ушлые ребята повысили кадастровую цену в целом в пять раз. В Москве – в восемь, в Питере – в десять. Но приняли с иными цифрами: Москве и Санкт-Петербурге – 20% кадастра.
Но и это еще не все. Если вы выкупили землю и меняете целевое назначение, то надо доплатить 80% кадастровой цены. Посмотрим, как это может быть в реальности. Представим себе два варианта взаимоотношений с соответствующим госслужащим. Вот стоит завод в 2–3 км от Красной площади. В первом случае (при хороших связях с чиновником) вы оставляете производство в одном помещении. Там сидит один человек и что-то делает.
Все остальные помещения – офисы, магазины, рестораны и так далее. Чиновник пишет: целевое назначение не поменяли. 80% доплачивать не надо. Это значит, взятку он получил в пределах 79% кадастровой стоимости.
Во втором случае, даже если владелец завода полностью сохранил производства, но на территории решил открыть маленький профильный магазинчик и с чиновниками решил не договариваться, то согласно закону ему нужно будет доплатить 80% кадастровой цены, потому что чиновник волен постановить, что новый хозяин изменил целевое назначение земли.
А теперь догадайтесь: кому будут целевое назначение оставлять, а кому менять? У госпредприятия, конечно, не возникнет никаких сложностей, а если это мы с вами придем, то нам тоже могут сохранить целевое назначение, но уже за 79%.
«ДЛ»: Как вы оцениваете нынешний этап приватизации?
Г.Т.: Начиная с 1998 года приватизация практически прекратилась. Прекратилась в тот момент, когда сказали, что в приватизации самое главное – это доходы в бюджет. Тогда упор начали делать на приватизацию крупных предприятий (например «Роснефть»), потому что главное было получить средства в бюджет.
На сегодняшний день по количеству приватизированных объектов грандиозные планы приватизации выполняются на 7–8%. Когда мы слышим, что на 20%, это означает, что чиновники считают нечто среднее между поступившими деньгами и количеством объектов.
«ДЛ»: Вас называют автором термина «взяткоемкость закона». Не стали ли в России сейчас меньше брать взятки?
Г.Т.: Просто за последние четыре года упала результативность взятки. После 1996 года перестали давать взятки за нарушение закона. Их начали давать за его исполнение. До 2002–2003 года в 80% случаев взятку чиновнику (я не говорю о крупных случаях) давали именно за это.
А с 2002–2003 года и это перестало помогать. Результативность упала. Сегодня взятка иногда дается за то, что чиновник находится на месте и – может быть – примет ваш документ. И может быть… решит ваш вопрос.
Более того. Сегодня борьба с коррупцией победила любые реформы. Сегодня она ведется сама по себе.
Как в сказке про Илью Муромца и трехголового Змея Горыныча, у которого на месте одной срезанной головы появлялись две новые.
Борьба с коррупционерами – это увлекательное занятие. И для правоохранительных органов, и для прессы, и для публики.
Забирают коррупционера. Это всех радует. Но его функцию не ликвидируют, на этом месте вырастают две функции и два чиновника. Самое лучшее – когда один исполняет функцию, а второй его контролирует.
Но иногда функцию делят на два, появляется два контролера. В целом четыре чиновника. И коррупция разветвляется. На сегодняшний день борьба с коррупцией ведется именно так.
Поэтому сегодня один из главных врагов бизнеса в России – это не коррупция или ее отсутствие, а борьба с ней. Она тоже всепоглощающая. Как с ней бороться? Можно было бы административными реформами и так называемыми административными регламентами.
Вначале, когда вице-премьер России Александр Жуков и тогдашний заместитель руководителя президентской администрации Дмитрий Козак начинали писать (как часть административной реформы) административный регламент, все было хорошо. Но если бы этот регламент, как демонстрирует сеульский опыт, был ориентирован на оказание услуги государством человеку (а согласование инвестиционного проекта, даже уплата налога – это все услуга государства), тогда он был бы действен.
Но сегодня регламенты строятся так: госслужащий должен доложить вопрос своему начальнику, по регламенту он должен доложить, ему не до нас. Получается, что государство по-прежнему ориентировано не на услугу, а на самого себя. И здесь также кроется одна из основных причин некомфортного положения бизнеса в России. Но с этим можно и нужно бороться. Где-то нажимая в бизнес-секторе. Почему? Потому что государство у нас сегодня присутствует везде, а менеджеры государственных компаний, если это не самые крупные структуры, тоже попадают под его давление. Очень важно объединять усилия. Если постараться, можно и водопад повернуть.
