Где-то в эти дни — очередная дата из жизни Владимира Ильича Ленина.
Кстати, вы помните какая? Может, он где-то к этому числу родился? А может, умер? А в каком году он родился (умер)?
Не помните? Странно. Потому что как начинается разговор о том, чтобы перенести куда-то его памятники, заполонившие Россию, так сразу поднимается крик: не трогать! Он наше всё!
Сразу все вспоминают, что он такой милый, что так хорошо смотрится с кепкой в руке. Или с протянутой рукой… ну, вы понимаете, что я имею в виду. С вытянутой — так будет точнее. Все сразу вспоминают, что он этой протянутой-вытянутой рукой указал человечеству тот самый светлый путь, к которому нужно стремиться, что там счастье, которое называется «коммунизм».
Правда, если спросишь, у кого получился этот коммунизм, то ответить никто не может. Я лично знаю сейчас две страны с коммунизмом. Первая — это Венесуэла, в которой записываются в очередь на туалетную бумагу и пишут фломастерами номерки на руках, чтобы хоть чего-то купить. Вторая — это Северная Корея, где так все хорошо и все так стремятся туда попасть, что на пляжах стоят проволочные заграждения. Но потом выясняется, что они не для тех, кто хочет внутрь, а для тех, кто хочет наружу. То есть как когда-то в благословенном СССР: внутрь было можно, а вот наружу — нельзя. Из ленинского рая наружу не выпускали.
Кстати, когда я был подростком, много ездил по стране — так получилось. А поскольку нечего было в этих пыльных городках делать, я обязательно шел в местный краеведческий музей. И там, в каком бы городке я ни был, я видел три обязательные вещи. Первая — бивень мамонта, которого нашли «именно тут». Далее, за стеклом, — пальто Ленина. И в соседнем зале — тачанка Чапаева. Меня, конечно, больше интересовал бивень, но все равно изумляло, что скромный дедушка Ленин имел столько штук пальто. Причем почему-то как две капли похожих друг на друга. Но я отвечал себе, что проклятый царский режим, видимо, все время забирал у него пальто, а он шил новое.
Потом я повзрослел, и Ленин стал для меня задником. Нет, не подумайте ничего плохого: задником называется полотно в глубине сцены, на фоне которого заседали всякие съезды родной компартии — то с Брежневым, то с Черненко, то с Андроповым. Я не вслушивался — больше девочки интересовали, — но помнил, что мы все идем дорогой, которую указал нам Ленин.
Потом я шел в местный магазин: чтобы покрасоваться перед девочками, я хотел купить джинсы или красивую рубашку, но мог достать это лишь у спекулянтки Вали. У нее муж был моряком и привозил все барахло из-за границы, а спекулянтка Валя всем этим как-то не по-ленински торговала. Потом и я стал, не по-ленински, заглядывать в магазин «Березка», где был шокирован видом холодильника «Розенлев» и телевизора «Панасоник». Но я все равно был ленинцем, ибо даже в те моменты, когда холодильник всеми своими полированными гранями подсказывал, что где-то и без Ленина хорошо, а телевизор мягким свечением намекал, что нужно спросить, а почему мы живем с именем Ленина, но без такого телевизора, — я ничего и никого не спрашивал. Ну, во-первых, конечно, девочки, а во-вторых, мне все это ленинское вокруг казалось незыблемым и вечным.
Однако потом все это вдруг рухнуло: Горбачев стал разговаривать с людьми, и даже мне стало понятно, что вместе со стихийными уличными рынками приходит какая-то новая жизнь, в которой Ильичу остается не так уж и много места. Но он не хотел уходить и отчаянно цеплялся за свое.
Он цеплялся памятниками, улицами, станциями метро и полными собраниями сочинений в квартирах. С ленинскими книжками разобрались быстро, а вот с памятниками... Тогда-то я, уже сильно повзрослевший, познакомился с двумя вещами: ленинскими рекомендациями по расстрелам «помещиков-кулаков» и его заявлением, что интеллигенция — это не совесть нации, а… ну, вы знаете, кем считал тов. Ленин интеллигенцию. Эти новые грани вождя мирового пролетариата мне решительно не понравились, но я был миролюбив. Я считал, что он, Ленин, сам уйдет, как бы удалится из моей жизни, тем более что новое поколение школьников стало путать его с Хрущевым — для меня это был отрадный факт.
Однако тут я познакомился с ленинскими агентами под псевдонимом КПРФ, махровыми, но наглыми. Меня поражало, как они продолжали кричать о коммунизме, о равенстве-братстве, о том, что нынешняя власть продажна и не имеет идеалов. За эти слова и за обещания «все вернуть» за них бежали голосовать все пенсионеры, но как только зюгановцы оказывались в Думе — они сразу влюблялись во власть со всеми ее недостатками. Мне эта продажность казалась запредельной, и я мечтал, чтобы судьба с зюгановцами разобралась. И судьба разобралась. Правда, не совсем судьба, а Кремль: он придумал Жириновского, который втянул в себя всю махровость и наглость КПРФ, ленинскую идею коммунизма заменил идеей омыть сапоги в чужом океане, а также громко объявил, что «мы за русских, мы за бедных!».
В принципе день явления Жириновского — это был последний день компартии. То есть она дальше жила, но уже как-то бессмысленно, потому что находились все новые и новые крикуны, которые присваивали себе ленинские идеи, выдавая их за свои.
И тогда, хочу я вам сказать, у коммунистов был последний шанс не закончить жизнь общепартийным самоубийством, а переродиться. Да, именно так, переродиться — как птица Феникс! Для этого нужно было совсем немного: признать преступлением красный террор, осудить ленинизм-сталинизм, покаяться за пролитую кровь, за ГУЛАГ и уничтожение собственного народа. После чего стать, к примеру, социал-демократами. То есть стать цивилизованной партией, которая пусть потеряет несколько заскорузлых пенсионеров, но приобретет новый активный электорат, который да, «за традиции», но в их человеческом измерении. «Коммунизм с человеческим лицом» — как говорил генсек.
Но нет: коммунисты избрали второй, окончательно губительный путь — они стали хвататься за мощи.
За реальные мощи Ленина в Мавзолее, за ленинские памятники с кепкой, за названия, все больше терявшие смысл. Ну, надоело людям жить на улице с поэтичным названием 2-й Коммунистический тупик, но коммунисты всю эту плесень времени называли «наша биография» — и все тут!
А дальше — агония длиной почти в тридцать лет, до сегодняшнего дня.
Кто такие ленинцы сегодня?
Пусть не обижаются, но они — пародия на самих себя. Документы режима Ленина—Сталина открывают в архивах, и с бумаг капает кровь, демонстрируя, кем на самом деле был «добрый дедушка Ленин». В соседних странах бывшего СССР памятники Ленину падают как кегли, принимаются законы о запрете коммунистической символики и идеологии как античеловечной. Привычный коммунистический электорат уходит — время берет свое, а те, кто остался, задают вопрос: а что сделали для нашей страны политические детки Ленина в последние годы?
Какие идеи отстаивали, какой вес приобрели?
Кстати, вы реально слышали ответы коммунистов на эти вопросы? Там такие ответы, что обхохочешься! Им, оказывается, все время мешал «антинародный режим», то есть Владимир Путин — так выходит? Но они все время с этим «антинародным режимом» боролись. И доборолись до того, что, как видим, у Путина рейтинг поддержки под девяносто процентов. А у коммунистов…
Да, коммунистам все время кто-то мешал. Хотя плохому танцору понятно, что мешает. Не умеешь рулить страной — не берись!
Но если говорить правду, то им, коммунистам, в каком-то древнеегипетском смысле невероятно повезло. Вдумайтесь: они стали мумиями при жизни! Теперь их смело можно поместить рядом с мумией их любимого Ильича. Они будут лежать рядом — все такие непокоренные и несгибаемые. И одинаково ненужные.
Но это будет красиво — как мухи в янтаре.
Знаете, мне глубоко безразлична судьба коммунистов, их политика, их памятники и названия. Они сами погубили себя. Своей ложью о красивой жизни, своей ложью, что в СССР не было чудовищных преступлений. Своей ложью, что время можно повернуть вспять, — а именно это, по сути, они обещали своему электорату.
Но, хотя они мне безразличны, я искренне радуюсь их падению.
Потому что, когда я был маленьким, они заставляли меня верить маленькому Ленину «с кудрявой головой». Потом заставляли верить, что «определяющий» год пятилетки, если кто помнит, что это такое, все определит, а «завершающий» — все завершит.
И когда он завершит, лгали они мне, то, возможно, я уже не буду стоять в очереди за туалетной бумагой и победно, но позорно нести ее домой, надев, как ожерелье, на шею. Что масло и мясо я не буду покупать по талонам, а книги — в обмен на макулатуру.
Я верил вам, товарищи коммунисты, но не потому, что был идиотом, а потому, что молодой человек должен кому-то верить. Тем более что вы сидели на всех стульях, и вам не было альтернативы.
Так что получайте по заслугам. Я вначале все мечтал, что будет суд над коммунизмом-ленинизмом, — потом осознал, что в России его не будет никогда. Тем более что коммунисты мимикрируют: их сегодня чаще встретишь в церкви, где они бьют поклоны перед иконами, которые сжигали их идейные отцы-дедушки.
Православный коммунист-ленинец, ставящий свечку в храме, который сжигала его партия, — что может быть смешнее?
Но теперь я понял, что суд все же состоялся — это суд времени.
Коммунисты уже «мотают срок» в лагере под названием «Забвение».
Я знаю, что практически никто сразу не вспомнит, что за дата сейчас у Ленина.
И это прямое подтверждение тому, что приговор суда времени приведен в исполнение.
