Я не сторонник ведения войны с памятниками. А мемориальная доска — это, по сути, тот же самый памятник. Но в данном случае у меня больше вопросов к тем, кто принял решение об установке этой мемориальной доски. И проблему я вижу не в самом факте того, что на месте бывших казарм Кавалергардского полка появилась табличка с информацией, что здесь некогда служил будущий президент Финляндии. Я вижу проблему в том, что написано на этой табличке — и в том, какие выводы из этого можно сделать.
На пока все еще висящей в центре города на Неве мемориальной доске кроме барельефа с изображением бравого полководца с грудью, полной орденов, содержится еще и надпись следующего содержания: «Генерал-лейтенант русской армии Густав Карлович Маннергейм служил с 1887 года по 1918 гг.». Первое, к чему бы я придрался, так это к цифре 1918. Из истории известно, что 18 декабря 1917 года Маннергейм вернулся в Финляндию, которая за двенадцать дней до этого провозгласила свою независимость. На подписанном Лениным решении Совета народных комиссаров о признании независимости Финляндии тоже стоит дата 18 декабря 1917 года.
Но это, как говорится, мелочи. А вот что не мелочи: будучи до 1917 года верным слугой и защитником России, после 1917 года Карл Густав Маннергейм превратился в заклятого врага нашей страны. Почитайте, например, известное как «первая клятва меча» знаменитое выступление Маннергейма на станции Антреа (ныне российский город Каменногорск в Выборгском районе Ленинградской области). В этой своей речи Маннергейм открыто говорит о финских претензиях на «Восточную Карелию» — в эту историческую область входит даже город Петрозаводск, основанный по указу Петра I в 1703 году.
Почитайте другие речи Маннергейма — например, те, с которыми он выступал, когда в 1941 году Финляндия в одной упряжке с Гитлером объявила войну Советскому Союзу. У меня после ознакомления с русским переводом этих выступлений желание чествовать финского фельдмаршала пропало начисто. Особой ненависти к Маннергейму у меня, правда, тоже не появилось. Маннергейм не был предателем, который нанес России «удар ножом в спину». Маннергейм перестал служить России потому, что та Россия, которую он знал, перестала существовать. Маннергейм стал слугой своей новой старой родины Финляндии. И после этого шага руководствовался только ее интересами. Наверное, с точки зрения финнов, такая позиция является вполне оправданной.
А теперь давайте отвлечемся от всех исторических деталей и зададимся более злободневным вопросом: не скрывается ли за этим «спором о событиях давно минувших дней» нечто совсем другое — например, современные политические интриги в высших эшелонах российской власти? Мне кажется, что этот вопрос является далеко не праздным. В торжественном открытии мемориальной доски в честь Маннергейма в июне участвовал Сергей Иванов — политик, который всего несколько недель спустя был в силу до сих пор не совсем понятных причин смещен с ключевой должности главы кремлевского аппарата.
Еще один сторонник установки мемориальной доски — министр культуры РФ Владимир Мединский, человек со множеством врагов и в коридорах российской власти, и за их пределами. Возможно, у меня излишне подозрительный склад ума. Но я не верю в отсутствие у этой ситуации политической подоплеки. Такая подоплека точно есть — ее не может не быть. Однако что является по-настоящему важным для страны: споры вокруг мемориальной доски в честь Маннергейма или политические интриги, которые скрываются за этими спорами?
Мое мнение на этот счет однозначно: конечно, первое. Мемориальная доска в честь Маннергейма — в том виде, в каком она появилась, — это еще одно свидетельство нашего неумения понять и принять нашу собственную историю во всей ее полноте и противоречивости. Я бы, например, совсем не возражал, если бы на месте бывших кавалергардских казарм появилась табличка с примерно такой информацией: здесь служил Маннергейм, бывший верный солдат России, который позднее вместе с Гитлером пытался задушить Ленинград в тисках блокады. Это было бы и познавательно, и верно с исторической точки зрения.
Но вот что вызывает у меня категорические возражения, так это попытки героизировать фигуру Маннергейма на российской земле — на финской земле пусть они сами разбираются. Я уважаю то, что будущий президент Финляндии сделал для России до 1917 года. Но это для меня глубоко вторично. Первично то, как Маннергейм вел себя по отношению к нашей стране после 1917 года, в период Великой Отечественной войны — в эпоху, от которой еще остались живые свидетели.
Поэтому вот мой вердикт: наличие в Санкт-Петербурге мемориальной доски в честь «патриота и героя России» Карла Густава Маннергейма — а именно так все и выглядит — это своего рода историческая аномалия. Аномалия, о которой не стоит жалеть, если она уйдет в прошлое.
