Я зашла в комнату, где уже собрались популярные писатели и разливали чай, кофе и почему-то Hennessy. Атмосфера была непринужденной. Гранд-дамы коммерческой беллетристики Устинова, Маринина и Донцова радостно здоровались друг с другом, причем Донцова неожиданно оказалась одетой в невинное черное платьице со школьным воротничком.
После аперитива проследовали в зал, где уже демонстрировался дидактический фильм-репортаж, пропагандирующий детское чтение. Потом поочередно выходили детские музыкальные коллективы, которые играли на различных духовых и зачитывали задорные четверостишия про свою немереную любовь к книгам. Причем возраст детей плавно возрастал от дошкольников до девочек-подростков. «Лолиток», — как заметил сидевший рядом со мной писатель Герман Садулаев. Тот, про которого Кадыров сказал, что его нет и что он не человек и шизофреник.
Открывал съезд «Российского книжного союза» в Доме Пашкова, где все это происходило, его бессменный президент Сергей Степашин. После того как вице-президент Олег Ткач представил его именно так, Степашин обронил: мол, насчет «бессменного» ты зря, у людей ненужные ассоциации могут возникнуть. У меня, к примеру, они возникли, но как-то сами собой. Я вспоминала
Доклады министра связи и коммуникаций Щеголева, министра культуры Авдеева и главы Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям Сеславинского были довольно формальны. После выступления гендиректора издательства «Эксмо» в зал вошел Путин и с ходу произнес краткий спич о списании нераспроданных книг без налогообложения. А потом уселся между Михаилом Веллером и Татьяной Устиновой и стал слушать учительницу русского языка и литературы. Пока учительница рассказывала о том, что любят читать старшеклассники («Сумерки», что же еще?), Устинова жарко шептала Путину что-то на ухо. Видимо, делилась воспоминаниями о своей школьной библиотечке.
Потом избранные отправились на чаепитие с премьером.
Меня посадили по правую руку. К чаю подавались свежие ягоды и мини-пирожные всех сортов, но угощение осталось почти нетронутым. Перед каждым присутствующим лежали еще и листочки с водяными гербами и отточенные карандаши с клеймом «Правительство Российской Федерации». Но некто в черном костюме быстро их унес. Видимо, из опаски, что писатели тут же чего-нибудь гаденького настрочат. Потом, поколебавшись, возвратился и вернул карандаши, чтобы отсутствие бумаги стало еще более мучительным.
Разговор открыл уважаемый Михаил Веллер, игравший роль аксакала. Он говорил долго. А Путин записывал за ним ужасно крупным почерком (я еще подумала, что так ему не хватит бумаги на всю встречу). Так вот, Веллер говорил долго. Вспоминал Сталина, задавал риторические вопросы, проводил исторические параллели, но при этом не сказал почти ничего. В сухом остатке — лишь тезис о том, что писатели при встрече с властью обычно либо просят денег, либо требуют помочь с изданием книги, либо поучают ее, как управлять страной, а мы, мол, этого делать не будем.
К счастью, так оно и случилось. Никто не просил, не поучал, но и разговор получился какой-то мелкий. Все крутилось вокруг пропаганды литературы («Владимир Владимирович, засветитесь-ка вы в книжном магазине»), финансирования культуры («Не надо отдельно давать деньги театрам, отдельно кинематографу, давайте выстроим систему»), пиратского скачивания книг в Интернете и темы патриотизма.
Захар Прилепин, правда, задал пару интересных, хоть и не касающихся литературы вопросов по поводу финского гражданства владельца Gunvor Тимченко и пропажи четырех миллиардов долларов в «Транснефти». Путин, как и полагается, ответил на них предсказуемо дипломатично.
После веллеровского зачина и вопросов Прилепина писатели сильно заволновались и буквально не давали друг другу вставить слово, так что я решила из деликатности пока не соваться (как оказалось, зря). Время уходило на пустые дискуссии. Писатель Роман Злотников элегантно впустил в свою речь немного саморекламы, при этом движением фокусника достал из воздуха большую стопку своих разноцветных книжищ, подошел большими шагами к премьеру и вручил их с некоторой томностью на лице. Писатель Андрей Баконин удивил меня еще больше. Он вытащил игрушечный танк и игрушечного советского солдатика и стал жаловаться, что был вынужден покупать эти игрушки для сына во Франции, за сотни евро. А они к тому же оказались китайского производства.
«Знаю об этой проблеме, знаю об этой проблеме», — сладко шептал премьер. А про себя, наверное, думал: «Эх вы, пупсики, и поговорить-то мне с вами толком не о чем».
Сергей Минаев вдруг вспомнил о прозвучавшем в зале выступлении учительницы. Мол, эта учительница сетовала на то, что нет в современной литературе героев, на кого школьникам можно было бы ориентироваться. Мол, как же нет? Мол, а как же мой, минаевский, герой ненастоящего времени? А как же прилепинские персонажи?
Донцова тоже дулась. Причем на Путина. Дескать, вы меня, Лукьяненко, Маринину, Минаева, Устинову зачислили в «легкое чтиво», а у нас каждый месяц миллионные тиражи, и люди через нас приобщаются к Пушкину, учатся держать книгу в руках. Премьеру пришлось извиняться, и оправдываться, и ссылаться на Дюма, которым, несмотря на всю «легкость» этого чтива, зачитывался в детстве.
Потом началась катавасия, участники перебивали друг друга, Устинова с жаром предлагала открыть на Первом канале нескучную передачу о литературе, а Путин неожиданно начал прощаться.
С окликнувшим его Павлом Санаевым премьер разговаривал уже стоя, переминаясь с ноги на ногу, а когда к нему подлетела та же Устинова с просьбами типа «Владимир Владимирович, приходите к нам!», он так опешил, что выронил на пол книжки Злотникова.
Герман Садулаев, собиравшийся рассказать о переводах современной российской литературы на иностранные языки, печально молчал в углу. Детский писатель Андрей Усачев тоже не проронил ни слова. А меня, наверное, приняли за какую-нибудь административную помощницу.
О чем же я молчала?
Вопрос, который остался незаданным, приводить бессмысленно, но было еще кое-что помимо вопроса. Дело в том, что меня совершенно обескуражило относительно недавнее высказывание министра внутренних дел Рашида Нургалиева о том, что давно назрела ситуация, чтобы провести в стране мониторинг, узнать, кто что слушает, читает и смотрит. Такую инициативу легко трактовать как прямое покушение на личные права и свободы, и в особенности она опасна на российском Кавказе, где категории «что слушаю, читаю, смотрю» могут стоить человеку не только карьеры, но и жизни.
Согласно существующему Федеральному закону «О противодействии экстремизму», скорректированному лет пять назад в сторону еще большей неопределенности, под экстремизмом подразумевается любое возбуждение расовой, национальной, религиозной и социальной розни. То есть все что угодно. Открывается широчайшее поле для манипуляций. Был ведь почти анекдотический случай. Минувшей весной прямо во время экзаменов арестовали студента-рэпера, участвовавшего в антифашистской организации. Причем придрались чуть ли не к следующим строчкам: «Во время гражданской войны за кого, за кого пошел бы ты? За красных или белых — мне, в общем, все равно. А мне нужна свобода, я бы пошел к Махно» и т.д. Смешно, но это не первый и не последний сигнал о том, что Закон «О противодействии экстремизму» нужно начисто переписывать.
К примеру, любая религиозная литература может трактоваться как экстремистская, поскольку каждый верующий считает свою конфессию единственно верной, а прочие — греховно ошибочными. В результате в зону риска попадает огромная масса несформировавшихся еще людей.
Если ты молодой человек, живешь на Северном Кавказе, слегка увлекаешься почитыванием религиозных брошюрок (что модно) и при этом чем-то не угодил чиновнику средней руки — тебя легко запишут в экстремисты, поставят на учет. А это уже прямые проводы в лес.
Так вот, давно пора юридически разобраться с тем, кто такой экстремист. Сейчас в каждом случае приходится приглашать экспертов, которые чаще всего либо некомпетентны, либо заинтересованы, да к тому же постоянно рискуют своими жизнями (отстрел имамов мечетей и работников духовного управления мусульман на юге России не прекращается).
Идее вооруженной борьбы за справедливость, пусть и ложно понятую, можно противопоставить только справедливость. И чем дальше мы от правового поля, тем больше незрелых романтиков будет выбирать преступную альтернативу — наган и палатку...
А что на это ответил бы Путин, мы никогда не узнаем.
