Газета «Московский комсомолец» за 12 января 1940 года. На первой полосе напечатана заметка «Яркий праздник» и указана фамилия ее автора: В.Шейнцвит. Еще несколько публикаций за той же подписью встречаются в других номерах столичной «молодежки» — в январе, в мае 1940-го...
Новодевичье кладбище в Москве. На одном из участков престижнейшего погоста похоронена знаменитая героиня Зоя Космодемьянская. Ее могила в числе самых посещаемых, а совсем рядом находится другое, более скромное надгробие. На каменном обелиске вырезано имя: капитан Владимир Григорьевич Шейнцвит.
Совпадение? Нет, в обоих случаях речь об одном и том же человеке.
Меняю МГУ на МГУ
— В свое время через сослуживца по редакции газеты «Ленинское знамя» я познакомился с Евгенией Латернер, которая была родственницей Владимира Шейнцвита. Именно она обратила мое внимание на захороненного рядом с Зоей Космодемьянской капитана, пояснив: «Это мой двоюродный брат», — вспоминает Владимир Шляхтерман, журналист-ветеран, работавший и в «МК». — Могила юноши на Новодевичьем стала отправной точкой, с которой начались мои многолетние попытки узнать о нем подробнее. Возник профессиональный интерес газетчика. Ведь на столичном «кладбище №1» провожали в последний путь избранных. Вокруг Володиной могилы похоронены генералы, Герои Советского Союза... А тут 20-летний армейский капитан. Может, это не простой офицер? Но тогда чем он отличился? Как мне удалось в итоге выяснить, Владимир Шейнцвит, прекрасно говоривший по-немецки, служил в политотделе 4-й ударной армии Калининского фронта — в отделении, которое занималось пропагандистской работой среди войск противника. Среди заданий, порученных молодому командиру Красной армии, были и рейды по немецким тылам «в камуфляже» — под видом офицера вермахта. Кроме рассказов его двоюродной сестры много интересного смог узнать, получив разрешение ознакомиться с личным делом Шейнцвита В.Г., хранящимся в Центральном архиве Минобороны.
Володя родился 10 июня 1923 года в Берлине. Его родители работали там в торгпредстве СССР. Семья жила за границей почти 15 лет, и Владимир успел окончить несколько классов в немецкой школе, так что не просто очень хорошо освоил чужой язык, но говорил по-немецки с берлинским произношением, знал сленг. Впрочем, в 1937 году Шейнцвита-старшего отозвали в Москву. Так что старшие классы Володя заканчивал уже в здешних школах, а летом 1940-го поступил на биофак МГУ. Он активно занимался общественной работой, даже был избран зам. секретаря университетского комитета ВЛКСМ.
— Мне довелось держать в руках автобиографию, написанную Владимиром, — рассказывает Шляхтерман. — Там можно прочитать: «...С 1939 г. сотрудничал в германском отделе Всесоюзного радиокомитета и в газете «Московский комсомолец»...» В той же автобиографии Володя упоминает о событиях, связанных с началом войны. «В 1941 г. (июнь) попал в студенческий батальон. Но 21 июля был отозван и работал помощником главного редактора по молодежному вещанию германского отдела ВРК и сотрудником радиогруппы ЦК ВЛКСМ...»
Дорога на фронт для парня, свободно владеющего немецким, оказалась трудной, его никак не хотели отпускать из Москвы. Лишь в ноябре Шейнцвит все-таки настоял на своем и добровольцем пошел в действующую армию. Но и тут пришлось поначалу служить далеко от передовой: вчерашнего студента назначили начальником дивизионной библиотеки. Однако Владимир не успокоился, пока весной 1942 года его не перевели в распоряжение политотдела 4-й ударной армии. Новая должность звучала необычно: диктор-переводчик звукоустановки.
В.Шляхтерман: «Была на вооружении Красной армии такая «боевая машина» — мощная громкоговорящая установка МГУ-39, предназначенная для ведения пропаганды среди вражеских солдат на передовой. Грузовик с кузовом-«будкой», внутри нее смонтированы пульт, усилитель звука, к которому протянут длинный шнур с микрофоном...»
Работать приходилось, как правило, ночью. Под покровом темноты агитационный автомобиль выезжал на заранее выбранное для него место поближе к передовой. После этого диктор, расположившись с микрофоном в кузове, в окопе или в ином укрытии, начинал читать на немецком заранее подготовленное обращение к гитлеровским солдатам и офицерам. Динамики разносили голос на несколько километров вокруг.
В.Шляхтерман: «Вроде бы ничего героического, но на самом деле люди реально рисковали жизнью. У меня был друг, работавший в годы войны на таком «громкоуговаривателе». Помню его рассказы: «Дважды вести передачи из одного и того же места не рекомендовалось. Немцы пристреливали эту площадь. В последнюю мою передачу я только произнес в микрофон «ахтунг! ахтунг!», как рядом тут же взорвались две мины. Очнулся уже в госпитале — ребята выволокли меня».
Из отчета об агитационных передачах, которые организованы были для немецких войск на участке, занимаемом нашей 332-й стрелковой дивизией: «Всего с 31 мая по 2 июня 1942 года проведено 45 звуковых передач через МГУ-39... Текст читал техник-интендант 2-го ранга Шейнцвит с 22.30 до 23.30. Расстояние до противника 30–40 метров... Противник прерывал неоднократно передачи ружейно-пулеметным огнем».
В.Шляхтерман: «Вы только вдумайтесь: «расстояние до противника 30–40 метров»! Любой солдат запросто гранату добросит! За считаные минуты вражеские автоматчики подползти могут из своих окопов! А ведь читать обращения с такой рискованной позиции приходилось подолгу...»
Из донесения, составленного Владимиром Шейнцвитом: «...В Демидове противник в первую ночь в начале передач открыл ураганный пулеметный огонь, но в середине прекратил его. Во второй вечер пришлось менять позицию, т.к. противник днем вел пристрелку этой позиции артиллерией. Ночью появился немецкий самолет-корректировщик. Он бросил примерно в ста метрах от работавшей станции красную ракету. В окоп, в котором находились старший политрук Бикмаев, инструктор политрук Зильберман и начальник машины младший лейтенант Дроздов, упала немецкая граната, но не разорвалась...» Это эпизоды двух звуковых трансляций, а их счет шел на сотни.
В.Шляхтерман: «В личном деле Володи я нашел такую справку: за 8 месяцев 1942 года он провел на передовой около 2000 звуковых передач. Порой брал себе «в помощники» кого-либо из уже сдавшихся неприятельских солдат. Например, однажды под Велижем к нему привели для допроса пленного — рядового 257-го полка 83-й пехотной дивизии Вильгельма Штрайха. Напуганный немец охотно отвечал на вопросы, и Владимир решил взять его с собой на очередную передачу: пусть Штрайх через аппаратуру МГУ убеждает своих бывших соратников сложить оружие. Конечно, есть определенный риск: мало ли как может повести себя этот фриц, оказавшись рядом со своими, но дело того стоит. В итоге поздним вечером над окраиной Велижа прозвучало: «Солдаты 257-го пехотного полка! С вами сейчас будет говорить ваш однополчанин Вильгельм Штрайх!». А дальше уже сам Штрайх рассказал, что в советском плену не так страшно, как это расписывали офицеры из роты пропаганды, и это единственный способ спасти свою жизнь... Подобные агитпередачи с участием пленных проводили и коллеги Шейнцвита в других армиях, Главное политуправление армии (ГПУ) даже рекомендовало чаще задействовать сдавшихся немцев во время звуковых обращений к войскам неприятеля».
Аргумент из анекдота
Шейнцвит не только вел при помощи МГУ-39 «словесную обработку» солдат вермахта, засевших в окопах на той стороне, но и сам готовил тексты для этих передач. Дело не простое. Ведь на дворе 1942 год, наши самые большие успехи на фронте еще в будущем, а пока гитлеровские армии наступают. Как в таких условиях добиться, чтобы хоть кто-то из немцев решил сдаться или хотя бы засомневался, нужно ли слепо выполнять приказы своих офицеров? Какие для этого найти доходчивые слова, аргументы? Тут одно лишь знание языка не поможет.
Владимир понимал: если его речь адресована солдатам конкретной воинской части, то нужно для большей доходчивости использовать в ней какой-то «местный» материал. Раздобыть его можно, допросив пленных, выбрав яркие цитаты из захваченных в числе прочих трофеев немецких писем и дневников.
Однажды начальство получило от диктора-переводчика Шейнцвита весьма специфическое «Приложение к протоколу опроса пленного обер-ефрейтора 328-го пехотного полка Ганса Шредера». Этот Ганс оказался словоохотливым. На вопрос, знает ли он анекдоты про руководителей Германии, тут же рассказал несколько. Подобные «перлы» народного творчества тоже оказалось полезно использовать в обращаемых к войскам вермахта текстах. Это понимало и руководство ГПУ: сотрудники немецкого отделения специально собирали гулявшие среди солдат фюрера «политические» анекдоты и передавали такие подборки в армейские политуправления.
И все-таки главной задачей, порученной Владимиру Шейнцвиту, было составление листовок, адресованных немецким солдатам. Впоследствии даже должность его была изменена: он стал инструктором-литератором.
Из характеристики, выданной начальником 7-го отделения политотдела 4-й ударной армии старшим батальонным комиссаром В.Немчиновым 31 декабря 1942 года: «Старший лейтенант Шейнцвит... немецкий язык знает в совершенстве, Германию знает хорошо. Составил ряд программ звуковых передач и текстов листовок для войск противника, которые в свое время как образцовые были разосланы политуправлением КФ (Калининского фронта. — А.Д.) в другие армии...»
Интересные сведения довелось узнать корреспонденту «МК» от двоюродной сестры Владимира Шейнцвита, Евгении Латернер:
— У нас в семье долго хранилась немецкая военная форма, которую Володя иногда использовал для выполнения заданий: мундир офицера вермахта, а еще нацистские награды: Железный крест и медаль. Эти вещи нам достались от покойного отца Володи, Григория Яковлевича. Он рассказал нам о Володиных «перевоплощениях»: мол, сын, приезжая на побывку домой, упоминал в разговоре, что несколько раз ходил во вражеский тыл под видом немецкого офицера.
Как уточнила Евгения Давыдовна, «маскарадную» немецкую форму, оставшуюся от Владимира, сильно изъела моль, так что лет 10 назад ее пришлось выбросить. Едва ли не единственный сохранившийся до сих пор «атрибут» работы Владимира Шейнцвита во вражеском тылу в образе офицера вермахта — справочник-памятка, изданный в Германии в 1941 году. Листаю эту карманного формата книжечку в красном переплете. На страницах изображено все разнообразие принятых в то время погон — от фельдмаршальских до унтер-офицерских. Знаки различия в петлицах. Нарукавные знаки, партийные эмблемы и значки... Подобные книжицы были, вероятно, распространены в германских войсках, и Шейнцвита, отправляя во вражеский тыл, тоже снабдили такой, чтобы при случае он, «обер-лейтенант вермахта», мог получить нужную подсказку.
В.Шляхтерман: «Зимой 1942–1943 гг. под Великими Луками части 4-й ударной армии окружили немецкую группировку — свыше 7 тысяч человек. Чтобы предотвратить большие потери среди наших воинов при разгроме этого котла, советское командование решило провести первую за всю войну масштабную пропагандистскую операцию с целью принудить гитлеровцев сдаться. Ее поручили возглавить начальнику немецкого отделения 7-го отдела ГПУ полковнику И.С.Брагинскому, а его помощником стал Владимир Шейнцвит.
Была создана специальная агитационная группа из владеющих немецким языком солдат, офицеров и нескольких немцев-антифашистов. Всех их переодели в форму вермахта и поручили пробиться к командующему окруженными войсками подполковнику фон Зассу и склонить его к капитуляции. Наши лазутчики сумели пробраться в осажденный город, но когда они уже приблизились к входу в бункер фон Засса, его охрана проявила бдительность. Возникла перестрелка, но группе удалось вернуться к своим, хотя и потеряв нескольких человек убитыми».
Все-таки эта вылазка с русской стороны, а также проведенные при помощи МГУ-39 передачи-обращения к окруженным дали результат — тем более в сочетании с таким весомым аргументом, как начавшееся вскоре наступление наших войск на Великие Луки. Все больше немецких солдат выходили из окопов с поднятыми руками. В общей сложности сдались свыше 2500 оккупантов.
В.Шляхтерман: «Участие в великолукской пропагандистской операции было отмечено. В январе 1943 года по представлению начальника политуправления Калининского фронта командарм 4-й ударной генерал Галицкий «за образцовое выполнение боевых заданий и проявленные при этом доблесть и мужество» наградил старшего лейтенанта Владимира Шейнцвита орденом Красной Звезды».
Короткое счастье
Многое о Шейнцвите могла бы рассказать Софья Аркадьевна Тарханова, которая на протяжении нескольких месяцев 1943 года служила с ним в 7-м отделении политуправления 4-й ударной армии. Увы, она умерла в 2013-м, однако сохранились ее мемуары.
Судьба странным образом все время вела этих юношу и девушку рядом. Софья тоже росла в семье советского служащего в Берлине. Отцы Тархановой и Шейнцвита в одно время работали в торгпредстве СССР и не могли не знать друг друга. Но их детям тогда встретиться было не суждено. Позже, вернувшись уже в Москву, Соня и Володя учились в одной школе (он — классом старше), но и в это время они не познакомились.
Их «настоящая» встреча состоялась вскоре после завершения великолукской агитационной операции, результаты которой в конце января 1943-го обсуждались на специальном совещании в Москве. Возвращаясь оттуда в 4-ю ударную армию, Владимир Шейнцвит получил попутчицу — молоденькую переводчицу Соню.
«В этом старшем лейтенанте... я узнала мальчика из той же московской немецкой школы, где и мне довелось учиться», — вспоминала Софья Тарханова много лет спустя. Дальше она упомянула, что по прибытии на фронт «Володя легко уговорил отдел кадров направить меня в отделение, где он и сам служил».
С появлением новой сотрудницы в армейском 7-м отделении оказалось уже два человека, великолепно владеющих «языком врага». Данный факт вызвал подозрение у одного из офицеров — сослуживца Владимира и Софьи. Он «проинформировал» соответствующие инстанции. Об этом некрасивом эпизоде стало известно лишь много лет спустя.
С. Тарханова: «Оказывается, [старший инструктор] майор Егоров... успел сбегать к политотдельскому начальству с доносом. Мол, в отделении мальчик и девочка напрямую разговаривают с противником на его языке. Листовки, радиопередачи — все это они пишут по-немецки... Никто их не проверяет... Что если они передают врагу зашифрованную информацию о наших войсках?.. Донос был принят благожелательно. Начальника разведотдела 4-й ударной армии Кульгава назначили цензором всей продукции нашего 7-го отделения, и он по совместительству с основной работой исполнял эту должность...»
Между тем совместная работа очень сблизила молодых людей. Судя по всему, между ними возникла не просто симпатия, а нечто большее.
— Отец Володи никогда не говорил, что он женился, — вспоминает Евгения Латернер. — Лишь однажды вскользь упомянул, что у сына появилась девушка...
Этим отношениям не суждено было развиваться дальше: в конце лета Шейнцвит серьезно заболел.
С.Тарханова: «У него все время держалась температура, и он слабел с каждым днем. Доктор Гутшейн... первым диагностировал заболевание — он назвал его «туберкулезом желез»... Вызванный военврач подтвердил неофициальный диагноз и предложил госпитализацию. Володя отказался... Брагинский выхлопотал для Володи путевку в подмосковный санаторий «Архангельское», где отдыхал и лечился высший комсостав».
Однако неугомонный юноша никак не хотел спокойной тыловой жизни. Каким-то образом он узнал о том, что готовится очередная агитационная вылазка в немецкие тылы, и решил, что непременно должен в ней участвовать.
С.Тарханова: «Это была дерзкая операция, задуманная и осуществленная полковником Брагинским. Он возглавил отряд офицеров, для которых немецкий язык был родным, с целью совершить рейд в тыл противника. Переодетые в немецкую форму, члены этого отряда должны были проникать в расположение гитлеровских воинских частей и в разговорах с солдатами разъяснять преступный характер и безнадежность фашистского похода на Россию, склонять солдат к сдаче в плен ради сохранения своих жизней.
...Володя приехал в Москву, в 7-й отдел, и потребовал, чтобы его включили в отряд. Брагинский отказал ему: «Об этом не может быть и речи! Возвращайтесь в санаторий и долечивайтесь!» Володя бросился к генералу Бурцеву, начальнику отдела, и, скрыв от него решение Брагинского, настойчиво повторил свою просьбу. «Что ж, поезжайте!» — сказал генерал и приказал Брагинскому зачислить его в свой отряд».
Поставленную задачу участники операции выполнили. Однако на обратном пути несколько человек заболели. В числе их оказался Шейнцвит.
С.Тарханова: «С огромным трудом удалось... вывести вконец ослабшего и больного Володю из тыла врага. На нашей стороне его сразу же отвезли в армейскую больницу. Врачи поставили диагноз: сыпняк. Лечили его интенсивно, подстегиваемые к тому же требовательным вниманием 7-го отделения. Но ослабевший организм не справился с болезнью. 22 октября 1943 года Володя умер».
Высоко ценивший знающего, изобретательного офицера, И.С.Брагинский принял активное участие в организации похорон. Вряд ли без его содействия удалось бы получить «добро» на погребение капитана-переводчика на самом престижном в Москве кладбище. Кроме того, полковник — видимо, будучи осведомлен о делах сердечных своего умершего подчиненного, — дал возможность проститься с Володей его девушке и вызвал ее из действующей армии в Москву.
С.Тарханова: «Его похоронили на Новодевичьем кладбище, недалеко от могилы известной героини Зои Космодемьянской… Иосиф Самойлович остро переживал смерть Володи. Мне кажется, он мучился тем, что не уберег его. Спустя год у полковника родился сын. Он назвал его Володя».
